А. В. КОВАЛЕВ

    Анатолий Васильевич Ковалев родился 3 мая 1924 года в станице Митякинской Тарасовского района Ростовской области. В 1934 году родители переехали в город Краснодон. Учился в школе № 4 имени К. Е. Ворошилова, увлекался техникой, рисованием, много читал. Особенно любил книги о героях, летчиках.
    В школе часто устраивались соревнования по различным видам спорта, и Анатолий охотно принимал в них участие, несколько раз занимал первые места в соревнованиях по бегу. С 12 лет начал заниматься спортом регулярно.
    "Выжать увесистую гирю, поднять за пояс малыша (лишь бы ремень был крепким) - это было лучшим развлечением для Ковалева Анатолия", - пишет в своих воспоминаниях учительница А. Д. Колотович.
    Занятия спортом сказались на физическом развитии юноши: в 18 лет Анатолий роста был выше среднего, широкоплеч, с хорошо развитой мускулатурой, ходил всегда быстро, легкой походкой. В семье он был старшим, помогал матери во всем: носил воду, белил стены, мыл полы. Любил малышей и уделял им особое внимание, часто играл со своей младшей сестренкой. В комсомол Анатолий вступил в 1939 году. В этом же году пошел работать в колхоз "Труд горняка", продолжая учебу в вечерней школе.
    Самыми близкими его друзьями были Василий Пирожок и Василий Борисов. Этих ребят роднила мечта об авиации. Мысль стать летчиком никогда не покидала Анатолия. В 1940 году он едет в город Миллерово на медицинскую комиссию для поступления в летную школу. Но принят не был из-за конъюнктивита.
    В дни оккупации Ковалев стал члeном подпольной организации "Молодая гвардия", руководил боевым звеном, державшим под контролем городской базар и прилегающие к нему улицы. Вместе с ребятами собирал оружие в степи на местах недавних боев, прятал его в тайниках, срывал мероприятия оккупационных властей по вывозу продуктов в Германию, писал и распространял листовки. По совету члeнов штаба поступил работать в полицию, сообщал сведения о планах фашистов по угону молодежи в Германию, передавал заключенным записки. Анатолия заподозрили в неблагонадежности, и вскоре выгнали из полиции за "недисциплинированность". Чтобы избежать отправки в Германию, устроился на работу в клуб имени А. М. Горького. Руководил там группой акробатов.
    Арестовали Анатолия 28 января 1943 года. Жестоко пытали. Но трудно было сломить этого юношу физически, даже здесь, в тюремной камере, занимался он гимнастикой по примеру героя гражданской войны Григория Котовского.
    31 января Анатолия и его друзей везли к шурфу шахты № 5. Анатолий рассказывал впоследствии своим родителям: "Завязали нам руки назад телефонным проводом, посадили на две подводы по четыре человека. Я сидел с Мишей Григорьевым, Юрием Виценовским, Володей Загоруйко... Полицейских было 9 человек - пьяные, с автоматами. Мелькнула мысль: убежать. И я шепнул Мише: "Миша, давай бежать!"
    Собрав последние силы, Анатолий ослабил провод. Когда выдался удобный момент, он побежал. Был ранен в левую руку. Несколько дней скрывался в Краснодонском районе. Опасаясь преследований полиции, покинул город и пропал без вести.
   
   

Мои воспоминания о лучшем и любимом друге молодогвардейце Анатолии Ковалёве.
Антонина Титова

   За друга отдам рубаху, руку, душу.

    Июнь 1942 года. Прекрасный летний день. Погода без ветра, что редко бывает в Донбассе. Запах цветов, особенно петунии, душистого табака и львиного зёва стоял в воздухе.
    Несколько человек моих одноклассников, в том числе и Вася Пирожок, сидели в уютном уголке парка на лавочке. День был нежарким. Солнце ласково и мягко светило. Парк был заполнен военными машинами, повозками, танками. Красноармейцы цепляли зенитки к машинам, запрягали лошадей.
    Шёл второй год войны!
    Нас тревожило и волновало отступление Красной армии. Настроение было подавленным. Мы больше молчали, чем говорили.
    В то время закончив 9 классов каждый из нас мечтал учиться дальше, но война, и, тем более, отступление наших войск отодвигало всё на неопределённое время. Скамейка, на которой мы сидели, была скрыта зелёными кустами, и нас мало кто видел.
    Вдруг слышим голос: "Вася, иди сюда скорей". И перед нами остановился юноша с велосипедом.
    Он не был очень высоким, но, и не маленьким. Белая рубашка с расстёгнутым воротом красиво облегала фигуру. На белом лице выделялись широкие чёрные брови.
    Серьёзный взгляд карих глаз выдавал натуру сильную, волевую, нос с горбинкой, маленький рот со сжатыми розовыми губами. К тому же он слегка картавил. Велосипед он не держал, а как-то изящно опирался на него.
    Вася поднялся, и они вместе ушли. Через несколько минут Василий вернулся, но один без этого парня.
    Мы, девчонки, наперебой начали спрашивать, что это за парень, почему не познакомился с нами.
    Василий прищурив свои голубые глаза, хитро поводил ими и отвечал: - это "царёк".
    "Царёк" - Ведь это Анатолий Ковалёв. Лучший друг Пирожка. Он поднимал двухпудовые гири, не признавал девчонок, кумиром которого являлся герой Гражданской войны Котовский.
    "Царьком" его прозвали за необычайную физическую силу, которой он обладал и постоянно развивал доводя до совершенства.
    Мне не один раз Василий с восторгом рассказывал об Анатолии.
    В этот день вечером Вася привёл Анатолия к нам домой, и мы познакомились ближе.
    Так началась наша дружба. Дружба переросла в любовь, которая захлестнула нас обоих.
    20 июля 1942 г. немцы заняли Краснодон, но Красная Армия отступила 17 июля. 3 дня мы жили в тревожном ожидании. Магазины были закрыты, эл. энергия отключена, водопровод не работал. Уныло и жутко было в тёмном городе. Целыми днями с вёдрами и кружкой в руках мы лазили по балкам и буеркам в поисках воды.
    Почему-то было очень тихо вокруг. Ни гудка паровоза, ни стука колёс не было слышно.
    Тишина! И тем более зловещая, что наш городок всегда был насыщен звуками работающих шахт, железной дороги пересекающей Краснодон во многих направлениях.
    Потом за переездом железной дороги послышался гул мотоциклов. Немцы!! Они ехали по центральной улице в серой форме, рукава засучены.
    Вдоль дороги молчаливо стояли люди. Страшно было видеть в нашем городе что-то чужое, непонятное. Потускнело и померкло все вокруг. В сердце закипала злость на нагло ухмыляющиеся лица фашистов. Что им надо на нашей земле?
    Темнее ночи был для нас этот день. Ребята поклялись бороться беспощадно и непримиримо с фашистами, с предателями, со всем тем, что прервало нашу мирную жизнь.
    Мы поколение родившееся уже при советской власти не знали угнетения, оскорбительного чувства своей неполноценности только потому, что ты беден. Школа, комсомол, наши учителя привили нам чувство собственного достоинства, гордость за свою Родину, возможность выбирать любой путь. Трудись, учись, работай - все перед тобой, все твое. Это мы умели ценить, а поэтому бесстрашно стали бороться с чуждым нам и враждебным миром. Раб, порвавший цепи, и хотя однажды испытавший чувство свободы, никогда не смирится с новыми цепями, и будет их зубами грызть, чтобы снова обрести волю.
    Родина была в опасности!
    Не помню когда, но у Анатолия Ковалёва, Василия Пирожка, Ивана Леонова (все они являлись жителями "Шанхая") состоялась встреча с Виктором Третьякевичем комсоргом школы N4 им. Ворошилова.
    Виктор посоветовал ребятам поступить работать в полицию, т.к. необходимо было с первых дней оккупации иметь своих людей в этой зловещей организации. С большим трудом Третьякевичу удалось убедить их в необходимости такого шага. Узнав об этом я начисто отказалась общаться с ними, вплоть до разрыва дружбы с Анатолием Ковалёвым.
    Не пробыв и недели Вася и Анатолий покинули полицию. Не умея притворяться, они жаждали более решительных действий. Леонов несколько позже тоже был изгнан из полиции. Это было не для них.
    Анатолий Ковалёв мечтал быть военным лётчиком. Он рвался в небо, видел себя в бою со стервятниками. Как и Валерий Чкалов хотел облететь вокруг "шарика". Он так захватывающе об этом рассказывал, что я верила, при его смелости не один фашист поплатился бы жизнью. Убеждена, что наша Родина потеряла талантливого лётчика и умного испытателя.
    Анатолий закалял себя. Специально продумал систему упражнений, которые бы давали наибольшую возможность развивать физическую силу и выносливость. Неотъемлемыми были двухпудовые гири, штанга, бег. По бегу он занимал первое место среди сверстников. Купался только в холодной воде, и хорошо плавал. Даже будучи у нас после побега из-под расстрела, измученные и слабый просил, чтобы его растирали полотенцем смоченным в холодной ледяной воде. Легко ходил на лыжах, любил быструю езду на велосипеде, играл в шахматы. Заложив руки за спину и расставив ноги просил ребят сдвинуть его с места. Шесть человек не могли этого сделать. Мышцы переплетались, как стальные жгуты. По словам Фадеева он был как степной дубок. Характер имел спокойный и уравновешенный. Ходил быстрой походкой. Увлекался книгами из жизни замечательных людей и поглощал их в большом количестве. Отважен был до безрассудства. Однажды вечером мы пошли в клуб им. Ленина на какой-то спектакль. В Краснодоне давали концерты и спектакли Украинский драм. театр и ТЮЗ (театр юного зрителя) не успевшие эвакуироваться, и, чтобы не умереть с голоду, они давали представления по области. Мы заняли место в каком-то ряду. Впереди нас сели молодые полицейские в высоких шапках напоминающие запорожские. Шапки эти заслоняли сцену, и мне было плохо видно. Анатолий попросил их снять головные уборы. Они засмеялись и продолжали сидеть в них.
    Анатолий предупредил их несколько, а потом снял шапки и положил их к ним на колени. Полицейские предложили выйти с ним во двор. Ковалёв молча поднялся и ушёл с ними. Наши ребята, сидевшие в одном ряду с нами сказали: "Тоня, беги за ними, ведь они убьют его, они вооружены".
    Я выбежала на улицу. Анатолий стоял в окружении бандитов готовый к схватке. Начал собираться народ. Я в ярости растолкала полицейских, сказала: "Уйдите гады, не трогайте его. Вас много, а он один". Обняла Анатолия и сказала: "Дорогой, ведь они убьют тебя, а я без тебя умру". Мы ушли.
    Анатолий очень любил свою мать. Нежно и бережно относился к ней. Был откровенен с ней, поверял ей свои нехитрые тайны, и даже, когда подружился со мной, не скрыл от неё своё первое чувство.
    Жили они бедно, но Толя был всегда чисто и аккуратно одет. Внешне походил на свою мать.
    В дни оккупации мы все голодали, как мы мечтали о хорошем довоенном куске хлеба. Каким вкусным он нам казался.
    Дети простых рабочих увидели, что принёс "новый порядок" в наш город. Собрав всех евреев немцы расстреляли их во рву за парком.
    Жители, особенно молодёжь, начали искать пути борьбы с насилием.
    Разрозненные группы надо было объединить в организацию. В клубе им. Горького возникли кружки художественной самодеятельности: струнный, танцевальный, вокальный. Директором стал Евгений Мошков. Была создана подпольная комсомольская организация "Молодая гвардия". Почти все участники художественной самодеятельности стали молодогвардейцами.
    Анатолий Ковалёв выступал с силовыми номерами, как атлет играл двухпудовыми гирями. Вася Пирожок исполнял соло на балалайке, подпевая приятным тенорком. Иван Туркенич прекрасно изображал стариков.
    В тот же вечер Виктор предложил мне вступить в комсомол. Я была несколько удивлена, кто может принять меня в комсомол в это время. Виктор засмеялся и сказал: "найдутся люди" и добавил - "подумай, через несколько дней я зайду и поговорим ещё".
    Комиссар "Молодой гвардии" Третьякевич 2 ноября принёс текст листовки, предложил написать, как можно больше экземпляров, сказав при этом, что это первое мне поручение от комсомола.
    Олег Кошевой никогда ко мне не приходил, и в моей квартире не был.
    Писали мы с Анатолием вместе на листах из школьных тетрадей. Ночью он разбросал более тридцати листовок на базаре и прилегающих улицах. Начинались они словами: "Прочти и предай товарищу", а дальше, о продвижении наших войск на Запад, о боях под Сталинградом, призывы к саботажу немецких приказов. Так жители Краснодона узнавали о событиях на фронте.
    Часто ночами, выполняя решение штаба "Молодой гвардии", Вася Пирожок и Анатолий Ковалёв уставшие и замёрзшие валясь с ног приходили на рассвете, заходили ко мне, чтобы отдохнуть и отоспаться.
    7 ноября 1942 г. мы увидели красный флаг на школе им. Ворошилова и на клубе ИТР (раньше это здание называлось "бешеный барин"). Он как пламя трепетал над городом.
    Красный цвет - это цвет наших знамён, косынок, галстуков, наш любимый цвет напоминал о тех, кто бился насмерть за наши жизни.
    Встречу Нового 1943 г. я проводила у своей подруги и соученицы Аллы Фадеевой. Пожилые немцы расквартированные у них рассказали нам о том, какие потери понесли фашисты под Сталинградом. Мы радовались, обнимали и поздравляли друг друга, выскакивали на улицу кричали "ура" проносившимся в небе нашим краснозвездным самолётам. Правда эти пожилые немцы потом высказали Алле, что так открыто выражать свою радость нельзя, что если бы на их месте были эсэсовцы они бы расстреляли нас всех. Родителей Фадеевой почему-то не было дома, и Алла показала прекрасные отрезы тканей (крепдешина, шелка, шерсти), которые принадлежали Елене Кошевой и Немчиновой. Мама Аллы была швеей, лучшей в Краснодоне. Она обшивала жен высокого начальства. Естественно, что в дни оккупации желая заработать на жизнь, шила и этим двум, которые в дни оккупации жили безбедно.
    В ночь под Новый 1943 г. Анатолий и Василий выполняли задание штаба "Молодая Гвардия", собирали оружие, патроны, гранаты на местах боёв.
    Рассвет был зловещим. В январе начались аресты. Анатолия забрали 28 января в два часа ночи. С полицейскими была небольшая худенькая девушка в кожаной шапочке-шлеме. Войдя в землянку где жили Ковалёвы, она спросила: "Анатолий - это ты?" А потом всё твердила: "я не виновата, меня заставили".
    Такую шапочку-шлем у нас в школе носила только Ольга Лядская с которой я училась в одном классе.
    Уходя Анатолий тихо произнёс: "предупредите Тоню". Анастасия Григорьевна его мама разыскала меня и сообщила страшную весть.
    Я ничем не могла помочь, кроме, как собрать кое-что из еды для передачи. У знакомых просила немного кукурузной муки, картошки, варила суп и носила в полицию.
    Возле полиции с утра до вечера стояла длинная очередь людей. Их гнали, били дубинками, прикладами, но народ ждал, хотя каких-либо вестей о своих детях, братьях, мужьях.
    Иногда вывешивались списки якобы вывезенных в Ровеньки. Тогда слышались ужасающие крики. Это родные обезумев от горя и обхватив голову руками метались возле ворот, другие без сознания валились на истоптанный сотнями ног снег. Все знали о чем говорят эти списки. Попавшие в них уже никогда не вернутся домой.
    Четыре дня со страхом я подходила к черному зданию полиции.
    В каждую маленькую картофелину, из которых варился суп, я вкладывала обернутую фольгой записочку на папиросной бумаге. Очень хотелось, чтобы Толя находил эти маленькие письма, и, чтобы они облегчали страдания.
    Потом, после побега, когда я встретилась со своим другом, я узнала, что моих писем он не прочитал, т.к. съел их вместе с картошкой. Разрешалось с супом передавать ложку. Я на алюминиевой тоненько иглой нацарапала свое имя. Анатолий заметил это, и в ответ нацарапал: "любимая, уходи немедленно из Краснодона". На следующей ложке, он сообщил, что Вася Пирожок расстрелян, на допросах не произнёс ни слова.
    Ложки эти были затеряны потом уже с приходом наших.
    В ночь на 31 января 1943 года я долго не могла уснуть. На душе было неспокойно. Зима 42-43 года была очень холодной и снежной. Гудели столбы и трещали деревья от лютых морозов. Где-то ближе к полуночи послышались выстрелы. Не покидала мысль, что эта ночь будет последней для тех, кто ещё оставался в застенках полиции.
    Только начало светать, я собралась и ушла к Яковлевым. Отец моей подруги Розы Степан Григорьевич бывший председатель гор. совета нашего города был расстрелян ранее. Горькие думы одолевали меня, т.к. стало известно, что казнены оставшиеся молодогвардейцы.
    Я вернулась домой. Когда поднималась по лестнице (мы жили на втором этаже) меня встретила моя мама, и тихо произнесла: "Анатолий у нас. Он бежал из-под расстрела". Я заскочила в спальню. На кровати увидела лежащего Анатолия, синее лицо с закрытыми глазами и черной порослью на лице показалось мне мертвым. Страшно было смотреть во что превратили лицо, грудь, спину, и все его молодое тело полицейские. Я испугалась и дико закричала, начала плакать. Анатолий открыл глаза, попросил, чтобы я села возле него, он положил мне руку на голову, поглаживая волосы, тихо успокаивал меня, шепча какие-то ласковые слова.
    Анатолий был ранен в правую руку выше локтя. Рана кровоточила, требовалась немедленная медицинская помощь. На первом этаже нашего дома жила мед. сестра Лида Конкина. Моя мама позвала её она обработала и перевязала рану. И в последующие дни неоднократно следила, как идёт заживление. Он настолько был слаб, что почти не поднимался с постели. Сложности были с туалетом. Квартира была без удобств. Я поздней ночью выводила его в туалет, который находился во дворе. Очень боялись с кем-либо встретиться.
    Находясь у нас Ковалёв рассказал о том, что делали с ними в застенках полицейские.
    Когда привели Анатолия на допрос, начальник полиции Соликовский хищно ощерив свои волчьи зубы, взял в руки дубинку и сказал: "а этого "царька" надо бить не так, как других" - и первый обрушил на голову Толи кулак и дубинку. Анатолия никогда и никто не бил, он, как барс, бросился на Соликовского, головой ударил его в челюсть. По углам стояли четыре полицейских с засученными рукавами в пятнах крови.. Они пытались сбить с ног Анатолия, но он один в тесной камере отбивался от пятерых озверевших палачей. Одному из полицейских удалось накинуть петлю на шею Толи. Задохнувшись, он потерял сознание и упал. Били всем: плётками, дубинками, надев на шею металлический ошейник, подтягивали к потолку, подвешивали вниз головой. В камеру волокли изувеченных, полумёртвых людей.
   Отлежавшись, Ковалёв принимался делать гимнастические упражнения, разминал мышцы, как делал его любимый герой гражданской войны Георгий Котовский. Он готовил себя к побегу. Мысль о побеге не покидала сознания Анатолий не мог поверить, чтобы его, такого молодого и сильного, убьёт девятиграммовая пуля.
   Четверо суток, почти не давая передышки, терзали дух и тело озверевшие палачи. Девушки, измученные побоями, песней выражали свою ненависть и презрение к предателям. Их били, а они пели и плевали в лицо полицейским.
   31 января ночью зашли в камеру пьяные палачи и сказали: "Собирайтесь". Анатолию помощник начальника полиции Захаров прошипел: "Ты будешь у меня восьмидесятым". Потом вывели полураздетых, избитых во двор, где уже стояли подводы, связали руки проводом и повезли. Молодогвардейцы знали, куда их везут. Под колёсами повозок скрипела промёрзшим снегом дорога. Последний раз их глаза смотрели на вымершие улицы, на дома с чёрными окнами, и только звёзды высоко в небе сияли и вздрагивали, освещая путь к месту казни.
   Анатолий Ковалёв задумал бежать. Всё время за спиной шевелил связанными руками, пока не ослабли узлы, затем, напрягая силы, порвал провод и шепнул сидящему рядом Мише Григорьеву: "Бежим! Я развяжу тебе руки!". Но Миша был очень слаб и ответил, что бежать не может.
   С первой подводы молодогвардейцев спиной ставили на самый край шурфа. Среди них была Аня Сопова. Тихо зазвучала песня. Полицейские стали бить прикладами автоматов и толкать в ствол шахты комсомольцев.
   Анатолий воспользовался тем, что палачи отвлеклись от сидящих на их подводе, поцеловал Мишу: коротко сказал: "Прощай, друг!", прыгнул на помощника начальника полиции Захарова, сбил его с ног и рванулся бежать. В первое мгновение полицейские растерялись, а Анатолий вихрем мчался от места казни. Потом началась погоня, послышались выстрелы. Ковалёв бежал, дал, поз под сугробами, обдирая руки, поднимался и снова бежал.
   - Только бы не ранили в ногу, - билось в мозгу, - только бы не ранили, потому что тогда - конец! Вдруг почуствовал: что-то ударило в правую руку, попробовал - кровь. На ходу сбросил пиджак, галоши сами слетели с ног. Полураздетый бежал дальше. Полицейские отстали. На бугре оглядевшись, заметил слабо светившееся окно, подскочил к нему, постучал, но там не открыли. Во втором доме он тихо сказал: "Я партизан, я ранен". За дверью послышалась какая-то возня, а потом всё стихло. Изнемогая, он постучал ещё в одну дверь. Она открылась. Это были пожилые люди Куприяновы. Они втащили обессилевшего и замерзающего Анатолия. Отдохнув и немного перекусив, он в женской одежде, которую ему дали Куприяновы, с котомкой и палкой в руке, пошёл ко мне. Задерживаться нельзя было. Надо было уходить, и как можно быстрее. По дороге всякими закоулками добрался до "Шанхая", подошёл к землянке Нади Шутенко, постучал в дверь. Открыла мать Нади, испугавшись, она сразу захлопнула дверь. Анатолий хотел всего лишь рассказать Наде, как погиб её друг Вася Пирожок. Уже рассветало, и Анатолий, как мог, скорее добрался до дома, где я жила. Моя мама рубила дрова во дворе. Подойдя незаметно к ней, он положил ей руку на плечо и тихо произнёс: "Не пугайтесь, это я - Анатолий".
   Ночами Анатолий бредил, вскакивал с кровати, кричал: "Не скажу, гады, убейте, не скажу!". Очень страдал за своим лучшим другом Васей Пирожком, расстрелянным ранее. Плакал от бессилия, от того, что не смог помочь товарищу, за которого отдал бы рубаху, руку, душу. Стены нашей квартиры были тонкие, сделанные из камыша, пропитанного штукатуркой. Я боялась, что услышат соседи, успокаивала, как могла. Иногда глубокой ночью выводила во двор в туалет. Квартиры были без удобств. Всё это было очень опасно. Полиция искала его, жили в постоянном страхе, в ожидании ареста. Хотя это был бы уже не арест, а убийство. Всё равно уходить нельзя было, так как Анатолий ослабел от потери крови, от перенесённых пыток. Несколько раз приходила его мама.
   Через восемь дней мы всё же ушли из дома. Переодев его снова в женскую одежду, повязав на голову платок, который опустила пониже, чтобы закрыть его широкие мужские брови, морозной снежной степью, через бугры и овраги я повела его на шахту № 12, , где жила в посёлке моя тётя. Там пробыли мы всего два дня.
   Анатолий не захотел подвергать риску мою тётю и её двух маленьких детей. 10 февраля 1943 года, на рассвете, я пошла в Краснодон, разыскала землянку, где жили отец и мать Ковалёва, которым сказала, что надо искать другое место, где бы можно было укрыть Анатолия. В этот же день я вернулась за ним. Еле передвигая ноги и поддерживая друг друга, мы вернулись в полдень в Краснодон.
   Василий Лукич не видел своего сына с той ночи, когда Анатолия забрали в полицию. Он любил своего сына, называл стрепетом "степной ястреб". Ему часто снились сны, в которых его стрепет прилетал домой. Ждал и плакал, смотрел в небо, надеясь увидеть лучшего из лучших своего сына Анатолия. В землянке отец и сын долго молча стояли крепко обняв друг друга, но медлить нельзя было. Полиция следила за домом и не один раз приходила к Ковалёвым. Собрав кое-что из еды, Василий Лукич с Анатолием ушли по дороге на Свердловку. Там в посёлке Должанская жил друг отца, у которого он хотел оставить сына. Но по дороге они встретили наших общих знакомых по фамилии Гиря, сын которых, Владимир, был угнан в Германию. Под видом своего сына семья Гиря взяли с собой и Анатолия. Сами они шли в Запорожскую область, станция Пологи.
   Отец вернулся домой, где были оставлены ещё двое маленьких детей - Валентин и Ольга. Десять дней я укрывала своего друга Анатолия Ковалёва. Дни эти остались в памяти, в моём сердце на всю жизнь. Всю жизнь в моих глазах стоит Анатолий с рюкзаком за плечами, его печальные глаза и слова: "Переходи к моим родителям и жди меня. Где бы я ни был, я вернусь к тебе".
   Он не вернулся. Он пропал без вести. Один из храбрейших комсомольцев-молодогвардейцев. Юноша, которым мог бы гордиться Краснодон. Мама Анастасия Григорьевна до самой смерти ждала своего первенца. Ослепла от горя и слёз. Вспоминала едобрым словом следователя КГБ Торицина. По её словам, этот страшный человек уничтожил каким-то образом попавшего к нему Анатолия. Много страшных тайн хранят архивы КГБ, кто и когда раскроет их? Кто расскажет, куда делся "без вести пропавший" Анатолий Ковалёв?
    * * *
    Прошло много лет, многое стёрлось из памяти, но дни оккупации, облавы на людей, мои товарищи, отдавшие свои юные жизни и не склонившие головы перед коричневой чумой, будут вечно жить в нашей памяти.
   Мужество их было не в том, сколько они совершили, а в том, что они, ещё полудети, пошли на борьбу с полузлейшим врагом человечества - фашизмом, не думая о том, что расплатой за это послужит их жизнь.
   
   Г. Суходольск,
   Июнь 2003 г.
   

Дорогая редакция!

От матери молодогвардейца
   Анатолия Ковалёва сбежавшего
   из-под расстрела.

   Простите меня за такое длинное письмо, с наболевшей душой я решила рассказать Вам о несправедливости в отношении нашего сына Анатолия. В книге Костенко "Бессмертие юных" и "Это было в Краснодоне" написаны слова молодогвардейца Левашова Василия о встрече с Ваней Туркеничем на Банковой улице. Здесь Туркенич рассказал Анатолию о том, что он был в плену, пытался фронт перейти, но не удалось. Выслушав Васю, Анатолий сказал ему о своей организации и предложил Ване вступить в неё. Об этой встрече Анатолий поспешил сообщить Виктору Третьякевичу, где присутствовал и Левашов В. Он посмотрел зло на Анатолия и назвал дураком и болтуном за то, что якобы Анатолий с бухты-барахты рассказал о их организации. Если Туркенич не побоялся рассказать Анатолию о себе, то значит он знал Анатолия, как надежного товарища. И Анатолий знал хорошо Ваню и мог сказать о своей организации. Но на Банковской стояли немцы и сразу же могли заметить двух разговаривающих парней, да ещё Туркенич в военной фуражке! Совсем это было не так, в музее "Молодая гвардия" г. Краснодона имеются перепечатанные вкратце воспоминания Туркенича, где он пишет: Повстречался я с Анатолием Ковалёвым и спрашиваю: "Скажи, кто это листовки расклеивает?" Анатолий сказал: "Ты хочешь знать, пойдём на квартиру поиграем в патифончик и поговорим". И тут он меня познакомил с Кошевым.
    Дальше написал, что Анатолий был базарным командиром. Эти записи были отпечатаны в 1955 г. и долгое время находились в сейфе. И приблизительно в 1959 г. выставлены в музей в крайний зал по правую сторону. В настоящее время этих записей в зале нет, директор музея Литвин убрал их, чтобы посетители не читали, а сочинил совместно с Левашовым В. свою выдумку, чтобы унизить и опорочить Анатолия. Костенко брал материал из музея, к родителям Литвил направляет только к тем родителям, кто подхалимствует и кто подписывался за него, когда его снимали с работы. За благодарность этим родителям по инициативе Литвина дали названия улиц именами их детей: Виценовский, Осьмухин, Туркенич, Левашов. Я писала Костенко давно, о том, что в музее в архиве хранится биография Анатолия. Хотя она написана в 1946 г. когда был сильный зажим в "Молодой гвардии" после выхода книги Фадеева, и все-таки там есть кое-что, что говорил Анатолий, он не боялся и не надеялся на нас: отец партизан гражданской войны, я уроженка города Луганска, отец мой работал на железной дороге на будке с 1901 по 1905 гг. В будке у него собирались молодые люди революционеры, гимназисты, исключенные. Помню отец называл Максимкой Горького. Отец и мать уроженцы села Пархоменко, в 40 км. от Краснодона. В музее возле картины "Побег Анатолия из-под расстрела" есть написанные мною воспоминания, и Анатолия о побеге из-под расстрела из его рассказа, там написано, что, когда начались аресты, отец сказал Анатолию: "Давай уходить", но Анатолий сказал: "По клятве мы не должны уходить, а выручать товарищей. И Нюся Сопова хлопочет десант, чтобы сделать налет на полицию".
    Рассказ Анатолия был перепечатан музеем и помещён рядом с написанным мною, но теперь мое воспоминание заклеено, отпечатались, лишь виднеются несколько строчек начала и конца. Хотя Литвин говорит, что там этого не было, так Анатолий говорил это до ареста. Так зачем же ему тогда понадобилось заклеивать? У него давно надуманное и когда Левашов приезжает отпуск, Литвин подстрекнул его клятвой, написанной со слов Анатолия и Левашов без угрызения решился на такую подлость - оклеветать Анатолия, назвать его в печати дураком и болтуном. Анатолий не сделал им никакого зла, за клятву он на предложение отца, ни затронул ни Левашова, ни других молодогвардейцев, оставшихся в живых. Анатолий был очень дружественный, простой, любил товарищей, и, когда арестовали Мошкова, а затем Третьякевича, Анатолий сильно переживал: "Говорят Виктору руку поломали, но я за Виктора ручаюсь, он не выдаст". Сказал ещё, что Ваня Земнухов, как юрист, пошёл выручать Виктора и его посадили. Когда же Васю Пирожка арестовали, Анатолий не смог сдержаться и заплакал. 15 января 1943 г. ребят вывезли в шурф, Анатолий ходил мрачный и однажды с горечью сказал: "Пойду в полицию и скажу, что я партизан!" Мать Миши Григорьева вспоминает: "Бывало придет Анатолий и скажет: "Михаил, я не могу без тебя жить". "И я тоже" - ответит Миша. В "Бессмертии юных" написано со слов Левашова В., что приказ об уходе давал Туркенич, а в журнале "Огонёк" за 13 января 1952 года N3 (1284) в беседе с Л. Владимировым Левашов рассказывает: "Когда коммунист Лютиков дал нам команду покидать Краснодон, я перешел линию фронту, влился в ряды Советских войск, освобождал родной Донбасс, Запорожье, Бессарабию". Никакого фронта Левашов не переходил, а как только арестовали, он ушёл в Таганрог, к родственникам, а когда Красная Армия освободила Таганрог, его мобилизовали. Мать Сергея Левашова рассказывала, что она тоже хотела, чтобы и Сережа ушёл вместе, но он сказал, что по клятве они не должны уходить. Виктор Третьякевич тоже так говорил своей матери, когда арестовали Мошкова. Вот такая правда у Левашова Василия, не даром же мать Сергея Левашова называла его брехуном.
    Дорогая редакция! Просим Вас разобрать это и потребовать у Литвина воспоминания Туркенича и опровергнуть в печати эту клевету, которая выматывает и без того наболевшую душу неизвестностью нашего сына. У Литвина есть диссертация академика исторических наук Цвелих, он держит её в большом секрете.
    Я работала в музее зальным смотрителем с 1954 по 1956 гг. Иногда посетители случайно узнавали, что я мать Анатолия, просили рассказать про Молодую гвардию, как было в действительности, а в музее читали по Фадееву, что Кошевой комиссар, Третьякевич-Стахович и что Тюленин Сергей развязал руки Анатолию зубами.
    Директору я мешала, так как он был восхвалитель пятёрки, но самое главное Кошевого. Кошевая сказала ему, чтобы меня не было в музее, и Литвин изгнал меня из музея, устроив подлог со своими приспешниками, вытащены были из витрины книжка Л. Шевцовой, и кусачки, в трудовой книжке написал ст. 47 КЗОТа, полгода тянулась волокита, но кто пойдёт навстречу бедной матери, а у Литвина везде связи и он все время мчтит.
    Я обращаюсь к Вас с глубокой просьбой выяснить загадочную судьбу нашего сына. Наш сын Ковалёв Анатолий Васильевич 1924 г., члeн подпольной организации Молодая Гвардия был арестован под 29-го января 1943 г. в 2 ч. ночи, а 31 января восемь молодогвардейцев на расстрел. 15 января были первые, после этого аресты прекратились, а когда пришёл Сергей Тюленин, его арестовали 26-го января и снова пошли аресты. Всем молодогвардейцам были повязаны руки телефонным проводом, везли на двух подводах по четыре человека. На первой подводе сидели Сопова Нюся, Тюленин С., и ещё двое. На другой Анатолий, Миша Григорьев, Виценовский, Загоруйко. Полиции было 10 человек, пьяные, с автоматами. По дороге к шурфу шахты N5, Анатолий, благодаря физической силе, порвал провод (так как он был физкультурник, выступал в клубе как борец и было объявление: Выступление юного борца Анатолия Ковалева, который будет держать на груди 18 и крутит мельницу из трех человек, почувствовал, что может освободить руки, держал их будто бы связанные, чтобы полицейские не заметили. Подъехав к шурфу, полицейские скомандовали: "Ну становись, партизанская сволочь и нагните головы вниз!" Захаров, пом. начальника Соликовского крикнул: "Ты погибнешь не от Соликовского, я сам буду стрелять". Нюсю Сопову и Сергея Тюленина повели к шурфу. Анатолий шепнул Мише Григорьеву: "Миша, мои руки свободны и могу и твои освободить", но Миша еле-еле сказал: "Нет, Толя, я не могу бежать". Анатолий попрощался, поцеловал Мишу, заплакал и пустился бежать. Сбил с ног Захарова, сбросил пальто, галоши отлетели, остался в бурках, отбежал несколько шагов, послышались выстрелы и что-то зажгло в левую сторону, выше локтя, жакет стал тереть рану, он его сбросил, остался в трусах и рубахе, брюки после пыток не давали. За каждым выстрелом он падал, боялся, чтобы в ногу не попали, а то бы прикладами добили. Пробежал через сады, огороды и побежал на гору. Выстрелы прекратились, он снял рубаху, разорвал её и перевязал руку, кусок замерзшей крови выпал из рукава. Пробежав км два, на окраине заметил огонек, постучался в одну дверь, его не пустили, в следующую пустили: "Спасите, наш фронт прорвали, меня ранили" и упал на стул и стал как умирать.
    Из рассказа старушки Куприяновой: "Мы его подхватили и положили на кровать, перевязали рану и стали оттирать ему замёрзшие руки. Анатолий почти всю ночь простоял у сарая не нагрянет ли полиция".
    Куприяновы оставили у себя, но он побоялся, попросил у них женскую одежду, повязали его платком, только глаза виднелись, дали сумку, положив несколько картошек. Анатолий попросил старушку проводить, чтобы она шла сзади, если он попадется, чтобы она не отвечала. Выйдя от Куприяновых с горы Анатолий увидел внизу, в поселке бегают полицейские с белыми повязками на рукавах, тогда они направились другой дорогой, направился к знакомой девушке Тоне Титовой. Пробыл здесь четыре дня. Титовы жили в общем двухэтажном доме. Анатолий ночью бредил, скрежетал зубами, кричал: "Ничего не знаю, ничего не скажу". Сосед Писарев вызвал Тоню и сказал: "До каких пор вы будете держать, хотите, чтобы весь дом погиб". От Титова с Тоней ушёл на шахту N12, но и здесь невозможно было, всюду были облавы. Хотели мы спрятать у знакомого Ширшова, но в тот же день остановились у него немцы. Тогда Анатолий с отцом голодные уходят в Должанку в 25 км, но и здесь очень опасно стало, везде снова Краснодонская полиция. И в это время, когда Анатолий с отцом был в Должанке, т.е. на 9-й день после побега, к нам пришла полиция часов в 10 вечера. С протянутыми дулами вошли в хату, кричали: "Где отец и сын, партизанить ушли?" Из Должанки Анатолий со знакомым Гариным ушел в Запорожскую область в д. Вербовку, восемь месяцев никакого слуха не было, мы следили за сводками, наконец радостная весть 19 сентября 1943 г. - деревня Вербовка освобождена.
    Отец поехал, Гирины рассказывали, что Анатолий до 5 мая жил у них, как пленный, а когда немцы стали угонять в Германию молодёжь и пленных, Анатолий сказал, что к немцу он не пойдёт, а будет скрываться и ушёл от них и неизвестно куда делся. В 1943 г. в июне месяце в Краснодон из Москвы выезжала комиссия по делу молодогвардейцев. Комиссия во главе с Торицыным остановилась у Кошевой и когда мы пришли со старушкой Куприяновой рассказать о побеге Анатолия, Торицын не захотел и слушать и сказал: "А что здесь особенного, я сам пять раз бежал из-под расстрела".
    В 1946 г. 25 июля отца неожиданно вызвали в МГБ, приехавший следователь будто бы из Симбирска спрашивал: "Кто вел следствие вашему сыну?" Отец сказал, что не знает. "Плохо вы о своем сыне знаете, а Черенкова не знаете?" "Нет". Затем начал писать, кто отец и в конце написал: "Анатолий Васильевич, члeн подпольной организации Молодая гвардия". В этот день вызвали Тюленина Сергея мать. Она мне рассказывала, у неё тоже спрашивали за Черенкова. Задавал такой вопрос: "Какого числа арестован Сергей, а кого после арестовали?" И начала врать, будто Сергей развязал руки Анатолию. Следователь спросил: "Откуда Вы знаете это?" Она нагло ответила, будто бы мы ей говорили. Следователь сказал: "А почему же Ваш Сергей не убежал, если он Анатолию руки развязал?" Тюленина по секрету сказала, что пришла бумажка, что Анатолий живой. Её дочь в то время работала в МГБ машинисткой, а затем секретарём. Через несколько месяцев она сказала, что Анатолий под Китаем. После этого пошёл слух, что Анатолий будет живой свидетель и расскажет правду.
    После этого следствия через некоторое время я пошла в МГБ спросить за Анатолия, может он оказался, зашла в первый попавшийся кабинет. Это были мастаки по выловке полицейских, они мне ответили, что секретов нет, теперь война кончилась: "Нам бы самим хотел видеть вашего сына, он многое бы интересное рассказал". После этого они обследовали шурф и сказали: "Ваш сын обладал хорошей военной тактикой".
    25 октября, т.е. ровно через три месяца из Москвы в МГБ приехали три человека, вызывали отца, спрашивали работал ли Анатолий или нет. Затем вызвали Куприяновых, Титову Тоню и когда её допросили, она спросила: "Есть надежда, что Анатолий жив?" "А что Вы ждёте?" "Да жду с 1943 года" - ответила Тоня. "Да ждите" - тихо сказал следователь. Гирина допрашивали, какого числа выехал из Краснодона, куда раненый Анатолий. С точностью все писали в протоколах. В 1948 г. я послала два письма в Москву в МГБ, относительно выяснения судьбы Анатолия, но ответа не получили. Затем писала на имя Сталина, Верховного Депутата Поскребышева и никакого ответа не получили. Написала в 1952 г.
    Ответ быстро пришёл, недели через три. Вызвали отца в МГБ. Начальник Бессмертный спросил: "Кто это у вас все пишет?" "Мать все же думает, что Анатолий живой". Мне Бессмертный сказал: "Ну вот пришел от ... (фамилия пропущена - Д.Щ). Вашего сына нет в Советском Союзе, неизвестно где и распишетесь о том, что я Вас уведомил и чтобы больше не писали". После этого в 1953 г. 26 мая я написала т. Ворошилову, 12 октября пришел к нам в дом молодой человек и сказал: "За Анатолия пока ничего не известно". Его прислало областное МГБ.
    В конце 1958 г. я послала снова т. Ворошилову и в январе 1959 г. мы получили бумажку такого содержания:
    "Совершенно секретно. Экз. N2. Начальник РО милиции при раб. исполкоме Краснодонского Совета депутатов трудящихся, подполковнику тов. Терещенко.
    При этом направляем заявление граждан Ковалёвых о розыске их сына Анатолия Васильевича, для организации. Одновременно сообщаем, что управление КГБ см. УССР по Луганску.
    Уполномоченный УКГБ г. Краснодона никакими сведениями не располагает".
   Как же никакими сведениями не располагает, бумаги за 1946 г. есть же в области, хотя начальник КГБ Решетников, что писал эту бумажку сказал мне, что бумаги сжигаются. Ещё в КГБ говорят, что следствие 46 г. было всем молодогвардейцам, да матерей, которых вызывали и спрашивали за Черенкова, пойманного в то время. Следователь, который вёл следствие молодогвардейцев, но не (пропущено слово - Д.Щ.) было следствие. Ещё приблизительно в мае, т.е. за полтора месяца до этого следствия вызывали в МГБ Писарева, соседа Тони Титовой, через которого Анатолий мог скрываться. Писарев нам сам говорил, его допрашивал наш следователь Ефремов, задавал такой вопрос: "Ты жил в двухэтажном доме?" "Жил". "Анатолия Ковалёва знал?" и Ефремов кричал на Писарева: "Почему Анатолий не мог оставаться в вашем доме?" Писарев начал оправдываться, что через соседку Устинову. Анатолий не знал адреса Титовых, а всегда называл двухэтажные дома. Предположим такое. Допустим, из Запорожья Аналия угнали в Германию. Когда же наши освободили его как и многих пленных, увезли на Урал в тайгу и потом, когда их стали допрашивать, направили показания Анатолия в наше МГБ и Ефремов вызвал Писарева как будто бы говорит Анатолий, что через него бы не мог оставаться у Титовых. В скором времени после следствия я получила такой секретный слух: Один молодой человек попадает на допрос Черенкова, и при допросе друг друга узнали и этому молодому человеку накануне предстояла смерть, но счастье молодому человеку, что он пожаловался надёжному человеку, а то бы они могли израсходовать его. И это стоило больших усилий и пришлось вызвать прокурора республики. И теперь идет следствие и молодому человеку, и Черенкову, и что этот Черенков оказался начальник МГБ. Где-то по секретным слухам Торицын загнал Анатолия. Анатолий будет говорить правду, Третьякевич организатор.
   Однажды Анатолий сказал нам: "Мы хотим к себе в отряд принять Кошевого". Это было в ноябре месяце. Когда Анатолий шёл с отцом в Должанку, он сказал, что немецкое знамя он закопал под насыпью железной дороги, недалеко от почты. А Кошевая писала, что знамя у неё было спрятано, прибито к столу. Когда война кончилась, Торицын вызвал Жору и когда он стал говорить, что Третьякевич организатор, Торицын наставил на него наган: "Говори как Фадеев писал". Ещё такой слух, что Анатолий изолирован потому, что написана книга Фадеева и стоит памятник пятёрки и что если бы пришёл Анатолий, так нужно все перевернуть в Молодой гвардии.
   В июне месяце 1959 года в Краснодон из Москвы приезжал корреспондент газеты "Комсомольская правда" Костенко и устроил собрание всех родителей. К нам приходили два раза, чтобы мы непременно были на собрании. На этом закрытом собрании присутствовали: первый секретарь райкома партии Чеботарев, секретарь райкома комсомола Бойченко, начальник КГБ Решетников. Костенко сказал, что когда читаешь показания полицейских, то совсем другое получается, чем в книге Фадеева, где о некоторых молодогвардейцев не написал или совсем мало. Вот, например, Анатолий Ковалёв - это чудесный парень, а о нём Фадеев совсем мало написал, да и мы мало о нём писали. Когда его привели на допрос к Соликовскому, он ему сказал: "Если я тебя не убил, то другие убьют!" Вот настоящий комсомолец! За бегство Анатолия полицейские показываю, что нашли только простреленное пальто и что у Михаила Григорьева оказались руки развязанные, но полицейские его тут же убили. При этом Костенко сказал, что все бумаги были в секрете, но наконец же нужно выявить правду.
   Лет пять тому назад я в газету "Комсомольская правда" не подойдёт ли биогр. Анатолия как для воспитания молодёжи, так как он был физкультурник. Мне ответил зав. отделом пропаганды "Мы с удовольствием примем от Вас любой материал, касающийся вашего сына". Когда я послала биографию с описанием побега из-под расстрела, ответ прислала Татарская: "Сердечно благодарим за материал, нам трудно обещать что-либо определённое, но безусловно воспоминания о Вашем сыне будут использованы в газете". Когда же передали корреспонденту Филатьевой, то она ответила: "К сожалению, нет места в газете". И прислали мне биографию Анатолия. Правде нет места в газете и в настоящее время, также, хотя Костенко и читал показания полицейских и написал о молодогвардейцах из музейной фабрикации. Ещё до приезда Костенко в Краснодон, была выпущена его маленькая книжонка о героях Краснодона. Там написано, то что Анатолий говорил на допросе, приписано Анатолию Попову, а за нашего Анатолия там ничего не сказано, а после выхода этой книжонки почему-то Костенко приехал в Краснодон, чтобы сделать собрание и сказать за нашего сына.
   Дорогая редакция! Я обращаюсь к Вам с горячей просьбой помочь нашему горю, выяснить судьбу нашего сына. На Вас последняя надежда!
   
   

С уважением к Вам Ковалёва А.Г.
    Адрес: Луганская обл., г. Краснодон,
    ул. Железнодорожная, д. N15
   

Протокол допроса Гиря Михаила Гордеевича

гор. Краснодон
   3 августа 1965 год

   
   Ст. следователь Управления КГБ при СМ УССР по Луганской области капитан КОСТЮНИН с соблюдением ст. ст. 167-170 УПК УССР допросил в качестве свидетеля -
    ГИРЯ Михаила Гордеевича, 1923 года рождения, уроженца с. Волгодонское Вишневского района Акмолинской области, украинца, гражданина СССР, беспартийного, образование 8 классов, работающего слесарем в Дуванской ЦОФ, проживающего в гор. Краснодоне ул. 1 мая N15, кв. 2
    Обязанности свидетеля, предусмотренные ст. 70 УПК УССР ГИРЕ М.Г. разъяснены и он предупреждён об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний по ст. ст. 178 и 179 УК УССР: /подпись/
   
    Допрос начат в 14 часов 10 минут.
   
    На поставленные мне вопросы показываю, что в период Великой Отечественной войны я проживал на оккупированной немцами территории Луганской и Запорожской областей. Летом 1942 года немцы оккупировали гор. Краснодон. В этом городе жил и я вместе со своими родителями и двумя братьями: Стефаном и Владимиром. Примерно через месяц после оккупации я вместе с отцом /умер в 1956 года/ поехал в с. Вербовое Пологовского района Запорожской области к брату моей матери /умерла в 1963 году/. Там мы работали в общественном хозяйстве. Мать и два других моих брата оставались в гор. Краснодоне. В первой половине января я и отец вернулись в Краснодон. Побыв здесь несколько дней мы решили все уехать в Запорожскую область. Узнав об этом, наша общая соседка - соседка КОВАЛЁВА Анастасия Григорьевна пришла к нам и рассказала, что их сын Анатолий - участник комсомольской организации "Молодая гвардия" бежал из-под расстрела и скрывается. Она попросила нас взять его с собой. Где он скрывается она не сказала. Кажется на четвёртый день мы собрались, положили вещи на санки и пошли в сторону гор. Свердловска. Вместе с нами шёл и отец Анатолия. В гор. Свердловске мы подошли к одному дому, из которого вышел Анатолий и он с нами пошёл дальше. Отец его остался в гор. Свердловске. В с. Вербовое Запорожской обл. мы прибыли зимой, но в каком месяце не помню. Там я жил до 5 мая 1943 года, а затем меня угнали в Германию. Вместе с нами в с. Вербовое жил и КОВАЛЁВ Анатолий. Когда начали угонять молодёжь в Германию, Анатолий, боясь этого, решил уйти, но дня через четыре он возвратился. Пожив у нас несколько дней, сколько точно не помню, Анатолий опять ушёл из дому и после этого он больше к нам не вернулся. Куда он ушёл я не знаю. Анатолий не говорил куда он собирался уходить и куда ушёл. Вот всё, что я могу показать по данному делу. Хочу лишь дополнить, что мой брат Владимир был забран в Германию здесь в гор. Краснодоне. С нами в Запорожскую область он не ездил.
   
    Вопрос: Что рассказывал вам КОВАЛЁВ Анатолий о своем побеге из-под расстрела?
    Ответ: Я не помню, чтобы он что-либо рассказывал об этом. Называл ли он полицейских этапировавших его к месту казни я сказать не могу.
   
    Протокол допроса по моей просьбе мне прочитан следователем, с моих слов записано верно /подпись/.
   
    Допрос окончен в 15 часов 15 минут.
   
    Допросил: Ст. Следователь УКГБ при СМ УССР по Луганской области капитан Костюнин.
   

    Копия верна, подлинник находится в уголовном деле по обвинению Мельникова Ивана Ивановича, которое под N26518 хранится в архиве УКГБ в гор. Ворошиловграде.
   
   Сотрудник УКГБ по Ворошиловградской Области
   А. Моисеев.
   

Из воспоминаний Титовой, соученицы молодогвардейца Анатолия Ковалёва, у которой он останавливался после побега из-под расстрела и рассказывал ей, что с ним было.

   Анатолий Ковалёв - силач, в полном смысле слова. Краснодонский "царь", как его все называли.
   Это юноша вышесреднего роста, крепкого, можно сказать, красивого атлетического телосложения. Голову всегда держал прямо, ни перед кем не опускал своих больших светло карих глаз, если сердился - хмурил черные широкие брови, нетерпеливо встряхивая густые волосы. Разговаривая, слегка картавил. Если ему напоминали об этом естественном недостатке, всегда в шутку любил говорить: "Ленин тоже картавил".
   Любимейшим его занятием была физкультура. Это была его страсть. Ещё одной страстью была места попасть в летную школу.
   Летать - это цель жизни.
   А для того, чтобы летать, нужно было иметь здоровье, физическую силу и железную волю.
   С детства он занимался физзарядкой. С шестнадцати лет гирями, штангой, футболом.
   Старался придерживаться всех советов медицины относительно сбереженье здоровья. Не курил, не пил спиртных напитков, при занятиях не переутомлялся.
   Идеалом Анатолия был Котовский. Даже, сидя в полиции, избитый весь, он хотя немного занимался зарядкой. К товарищам относился чутко, заботливо, помогал им чем мог. Это можно было видеть при эвакуации. Так он спрашивал, все сыты, выспались ли, отдохнули.
   Правда далеко им эвакуироваться не пришлось. Около Донца все были отрезаны немцем.
   Вместе с Пирожком, Григорьевым он вернулся домой, в Краснодон.
   С собой они принесли патроны, кое-что из оружия.
   В городе был приказ сдать все, имеющееся у гражданского населения оружие. Анатолий и Михаил не сделали этого. С ними также был один парень, некий Володя, который знал об этом и, боясь расстрела, пошёл - заявил в полицию. Ковалёву и Григорьеву грозила смерть. Тогда, договорившись между собой, вредить полиции, немцам, разлагать весь этот "новый порядок", они вступили в полицию под видом каявшихся грешников.
   В ноябре месяце они стали прямыми участниками "Молодой Гвардии".
   29/I в 2 ч. ночи арестовали Анатолия Ковалева. Сразу же как привели в полицию, начали бить. Суликовский (нач. полиции) радостно усмехнулся:
   - А, попался, голубчик! - и ударил нагайкой по лицу.
   Жалкие трусы! Хотели замучить такого парня. Только теперь, избитого повели на допрос. Следователь спрашивает:
   - Кто участники "Молодой гвардии", кто писал листовки, кто их расклеивал, сигнализировал советским самолетам, обстреливал немецкие машины?.. - и много-много другого.
   На все это один твердый уверенный ответ:
   - Не знаю.
   С какой нечеловеческой, с какой дикой злобой накинулись они на Ковалёва.
   Они раздели его, повалили на лавку и начали стегать плетьми, но всё напрасно. Анатолий молчал. Так было до утра. Утром его посадили в камеру.
   Днём снова допрос. Те же вопросы - тот же ответ. И только в ответах комсомольца было больше ненависти, ещё больше презрения.
   Стемнело. Послышались в дежурке стоны - это стонали измученные побоями люди.
   - Ковалёв, на допрос!
   Ковалёв поднимается, идёт в комнату следователя.
   Там, развалясь, кто где и как - пятеро. Слышится вопрос:
   - Скажите, кого вы ещё знаете из "Молодой гвардии"?
   Сколько ехидства, а вместе с тем трусости в этом вопросе. Это следователь ещё раз пытается что-либо узнать.
   Ответ:
   - Ничего не знаю, да и не скажу, не такая я шкура продажная, как вы!
   Все это "избранное общество" как бы ждало этого. Они, как шакалы, набросились на Толю. Суликовский схватил за волосы и со всей силы начал бить рукояткой нагана по лицу, голове, шее.
   Остальные оцепили его со всех сторон и старались повалить на пол. Но Ковалёв стоял, крепко упираясь ногами, бросая им в лицо слова полные сарказма:
   - Гады, вы ещё бить не умеете!.. Ничего не добьётесь, шкуры продажные!
   Суликовский аж застонал от этих слов.
   - Взять его! - дико заорал он.
   Анатолия, избитого, еле передвигающего ноги, ввели в новую комнату, если можно её так назвать. Это мешок с глухими стенами
   Здесь можно было увидеть 3 виселицы, крепкий, не накрытый ничем стол.
   В этой комнате ещё раз пытаются узнать - кто обстрелял машину. Но... напрасно...
   Тогда Ковалёву одевают петлю на шею и медленно подтягивают к потолку. Железный ошейник перехватывает дыхание и Анатолий теряет сознание.
   Очнулся на полу, облитый водой с ног до головы.
   - Ну теперь может скажешь, кто писал листовки?
   - Нет!
   Захаров не вытерпел, ударил кулаком в лицо комсомольца.
   Остальные привязали за ноги верёвки и медленно потянули вверх истерзанное нечеловеческими пытками тело. Из носа, рта, ушей хлынула кровь.
   Ковалёв уже бесчувственный к ударам повис вниз головой, притянутый к потолку. И так три раза.
   Очнулся он в камере. Немного полежал, слабо усмехнулся, а потом:
   - Что захмурились? А ну давайте запоем "Интернационал" Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
   Полиция не дала закончить песню. Они ворвались в камеру и плетьми, прикладами заставили замолчать.
   31/I 43 г. в семь часов вечера вошли в камеру несколько полицаев.
   - Ковалев, собирайся, в Ровеньки отправлять будем!
   Это им показалось остроумным и они рассмеялись во все горло. Анатолий попрощался со всеми, вышел во двор. Там уже стояло 7 человек, среди которых была Нюся Сопова. Замечательная девушка!
   Суликовский, еле стоявший на ногах, говорит ей:
   - Ну что, партизанская сволочь, узнала, что такое партизаны?
   Нюся с отвращением плюнула в лицо ему и отвернулась. Последовал удар в лицо это стойкой советской девушки.
   В это время связали всем руки, посадили на подводу и повезли.
   Каждый знал, куда везут, последний раз осматривал улицы родного города..."
   
    Титова, соученица молодогвардейца.

ПОБЕГ ИЗ-ПОД РАССТРЕЛА

Из рассказа Анатолия. Ковалева, члeна "Молодой гвардии" {1}

   "...Меня арестовали в 1943 году в ночь на 29 января. Когда меня привели в кабинет Соликовского, он крикнул: "Ты думаешь, убежишь? Мы тебя везде найдем!"
   Внесли плети. Палачи начали валить меня. Я стал, заложив руки назад и немного расставив ноги: в таком положении меня никто не мог повалить. Тогда Соликовский ударил меня наганом в висок, и я упал. Три раза меня подвешивали: два раза за шею и раз за ноги. Наденут на голову мешок, подтянут - и ничего не помнишь; очнешься на полу - отливают водой, и снова начинают пытки. Один палач бил по шее, другой тянул за волосы, они топтали живот, били плетьми.
   В камере, бывало, скажу Виктору Лукьянчепко: "Виктор, переверни меня!" А когда приду в себя, начинаю заниматься гимнастикой по примеру Григория Котовского. 31 января нам крикнули по камерам: "Собирайтесь в Ровеньки!"
   "Знаем, в какие Ровеньки!" -сказал я. "Молчи, сталинец!" - крикнул Захаров и ударил меня в зубы. Всех молодогвардейцев полицейские называли сталинцами. Завязали нам руки назад телефонным проводом, посадили на две подводы по четыре человека. Я сидел с Мишей Григорьевым, Юрием Виценовским, Загоруйко. На другой подводе - Нюся Сопова, Сергей Тюленин, Витя Лукьянченко и еще один молодогвардеец. Полицейских было 9 человек - пьяные, с автоматами. Мелькнула мысль: убежать. И я шепнул Мише: "Миша, давай бежать!" - "Да как же бежать? Руки связаны..." - еле ответил Миша. Собрав последние силы, я попытался ослабить провод и после некоторых усилий почувствовал: провод ослабел. Но руки я держал по-прежнему за спиной.
   Когда подвезли нас к шурфу шахты № 5, Захаров крикнул: "Ты погибнешь не от руки Соликовского, а от меня лично! Ты будешь у меня восьмидесятым!"
   Молодогвардейцев с первой подводы подвели к шурфу. Полицейские скомандовали: "Ну, становитесь, партизанская сволочь, и нагните голову вниз!" Нюся Сопова ответила: "Что вы хотите этим доказать?" Эта стойкая девушка, когда ее вешали за косы, ни разу не крикнула, и одну косу ей оторвали. Полицейские обратили все свое внимание на шурф... Меня будто вихрем подхватило. Не бежал, а, казалось, летел. На ходу сбросил пальто, галоши куда-то отлетели, остался в бурках. Когда я отбежал несколько шагов, послышались выстрелы. Я падал, поднимался и снова бежал. Все время боялся, чтобы в ногу не попали. Вдруг что-то ужалило в левую руку выше локтя. Я схватился за руку, меня ранили. Куртка стала тереть рану - я ее сбросил. Зажав рукав рубахи, бежал по садам и огородам поселка. Выбежав на гору, я остановился, выстрелы прекратились. Разорвал рубаху, перевязал рану и, передохнув, побежал дальше. Первое здание на моем пути было полуразрушенным, я мог здесь замерзнуть. Заметив вдали огонек, я направился туда. Постучал в одну дверь - меня не впустили, ответили: "Стучитесь в следующую, к дедам!" Когда открыли следующую дверь, я крикнул: "Спасите! Наши фронт прорвали, меня ранили!" -и упал на стул. Меня подхватили, положили на кровать, перевязали рану, внесли чашку снега и начали оттирать замерзшие руки, потом накормили. Хозяева, Куприяновы, оставляли меня у себя, но я побоялся. Всю ночь я простоял в сарае, выглядывая, по нагрянет ли полиция. Утром я попросил старушку Куприянову проводить меня. Оделся в женскую одежду, повязался платком, надел старые резиновые сапоги, взял сумку с несколькими вареными картофелинами. Я сказал старушке, чтобы она шла немного сзади. Если меня заберут, она не будет отвечать.
   Когда мы вышли на гору, внизу, в поселке шахты № 5, бегали в белых повязках полицейские, кого-то искали. Пришлось обойти поселок..."
   
   

[Февраль] 1943 года

{1} 31 января 1943 г. в Краснодоне была расстреляла последняя группа молодогвардейцев. В эту ночь бежал из-под расстрела Анатолий Ковалев. Скрываясь от преследования полиции, он ушел из города и пропал без вести. Здесь приведены выдержки из рассказа Анатолия своим родителям перед уходом из Краснодона.

Вeрнуться