Наступил 1917 год. Окончена восьмилетняя каторга, которую я отбыл по делу Читинского комитета РСДРП. Временно мне было разрешено поселение в Куналее, Верхне-удинского уезда, Забайкальской области, с тем чтобы по наступлении навигации направить меня на вечное поселение в Якутскую область. Но совершилась Февральская революция, которая дала свободу тысячам политкаторжан и политзаключенных, в том числе и мне. Это было радостное время.

Я получил телеграмму Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов, приглашавшую меня приехать на работу во Владивосток, где я был арестован за свою революционную работу в 1907—1909 годах.

И вот я вновь во Владивостоке, в красивейшем городе, раскинувшемся причудливо на сопках, окаймленных бухтой Золотой Рог, Амурским заливом, Уссурийским заливом.

Владивосток бурлил. Широко развертывалась политическая жизнь города, в котором размещалось более сорока тысяч солдат и матросов. Всюду проходили собрания, митинги, на них выступали представители политических партий... меньшевики, эсеры, анархисты, большевики, солдаты, матросы, беспартийные рабочие, учащиеся. Все это оглушало, возбуждало и накаляло обстановку до крайности.

В этот период социал-демократы большевики состояли в объединенной организации с меньшевиками, но они не теряли своего политического лица, отстаивая на заседаниях в Совете, где большинство принадлежало эсерам и меньшевикам, политическую линию нашей ленинской партии.

В жестокой борьбе с мелкобуржуазными партиями принимали активное участие рабочие, солдаты, матросы и молодежь.

В комитете партии, где мне главным образом была поручена работа в рабочих профсоюзных, солдатских и матросских организациях, бессменно работала Зоя Павловна Станкова, держа связь с первичными ячейками парторганизации, записывая их запросы, информацию и сообщая решения комитета партии... Комитет нашей партии был открыт для всех. Ежедневно приходили к нам многие солдаты, матросы, рабочие, молодежь со своими вопросами, и мы старались, чтобы они всегда уходили удовлетворенные встречей с нами.

После первомайской демонстрации 1917 года во Владивостоке в комитет объединенной тогда социал-демократической организации зашла группа молодежи. Среди них я обратил внимание на молодого человека в форме ученика коммерческого училища; меня поразили его широко открытые светлые глаза. Он был среднего роста, весь подтянутый, стройный, с открытой шеей, большой головой; его вихрастые волосы были непослушны, он старался пригладить их руками, но они не поддавались и разбрасывались в разные стороны. Это был Саша Фадеев.

— Нам надо переговорить с представителем комитета социал-демократической партии, — заявил один из них, кажется Доманевский. Зоя Павловна указала на меня:

— Вот товарищ Владимир. Можете с ним переговорить.

Помню, что среди пришедших были Андрей Цапурин, Доманевский, Голомбик, Дольников, Нерезов, Бородкин и другие. Начался разговор неожиданным упреком, что социал-демократы не обращают внимания на то, что молодежь еще не организована, что ей надо помочь разобраться в происходящих событиях. Я возразил.

— Нет, товарищ Владимир, — сказал Фадеев, — дело обстоит не так. Дело в том, что сами мы не можем во всем правильно разобраться и найти путь, по которому следует молодежи пойти. И тянут нас к себе анархисты, эсеры, а они, как я понимаю, обманывают нас.

— Чем и как они обманывают вас? — спросил я и тут увидел, что Фадеев очень взволнован.

— А как же, — сразу подхватил он, — назвать призывы анархиста Двигомирова, проповедующего чистейшую ересь: «Анархия — мать порядка», — распевает он и выставляет положение, что никакой власти не надо, что Совет — это обман. Что же дальше? Двигомиров предлагает разделить все богатства. Вот и среди нас есть думающие, что Двигомиров прав, а я считаю, что проповеди его вредны и с ним надо бороться. Надо помочь создать организацию молодежи. Вот за этим мы и пришли.

Отрадно было видеть, что сама молодежь ищет ответы на волнующие всех вопросы новой жизни, и особенно понравился мне ученик в форме коммерческого училища с его волнением и широко открытыми глазами.

— Хорошо, что вы зашли поговорить в комитет партии, поделиться своими мыслями и думами о жизни, о борьбе. В самом деле: предположим, что мы разделили все богатства, имеющиеся у нас, а дальше, что же делать дальше? А дальше надо создавать вновь эти богатства? Значит, начать вновь сказку про белого бычка. Не так ли! Нет, с такими «идеями» надо бороться...

И я постарался подробнее разъяснить им суть вопроса. Позднее Саша Фадеев много раз говорил мне, что именно в то время он определил для себя, с кем ему идти в борьбе за новую жизнь, и с этого пути он не отклонился в сторону до конца своей замечательной жизни. Позже, когда во Владивосток возвратились с фронта братья Всеволод и Игорь Сибирцевы, Саша окончательно укрепился в принятом решении.

С тех пор у меня установилась дружба с А. А. Фадеевым, в котором я видел умного, твердого, последовательного большевика. Фадеев был непримирим к меньшевикам и эсерам и всегда их зло высмеивал. Существо их он показал позже в романе «Разгром» в лице Мечика. Саша Фадеев принимал активное участие в деятельности молодежи Приморья, выезжал в Чугуевку, где, как мне говорили чугуевцы, старался организовать своих сверстников в молодежную группу.

Насколько помню, Союз социалистической молодежи был создан во Владивостоке в августе 1917 года. В руководящем составе его были тт. Доманевский, Дольников, один из братьев Цапуриных и другие. Не помню, был ли Саша в первом составе его, но знаю большое влияние, оказываемое им на деятельность союза и на членов этого союза, ушедших из-под влияния анархистов и меньшевиков и ориентировавших в своей политической деятельности на большевистскую организацию. Ее возглавляли замечательные товарищи: Д. Нейбут, К. Суханов и другие, пользовавшиеся авторитетом и любовью широких масс рабочих, крестьян, матросов я солдат. Именно в это время большевики окончательно размежевались с меньшевиками, сначала во Владивостоке, затем на областной и дальневосточной конференциях, на всем Дальнем Востоке. С того периода газета «Красное знамя» стала органом большевиков.

Когда во Владивостоке была получена радостная весть о том, что свершилась Октябрьская социалистическая революция и установлена советская власть во главе с председателем Совета Народных Комиссаров В. И. Лениным, городской комитет партии созвал в Народном доме митинг. С докладом выступил председатель комитета А. Нейбут, осветивший историю борьбы за власть народа, за власть Советов. Выступали также уважаемый всеми Константин Александрович Суханов, солдат Мишенко и другие.

Не остался в стороне и Союз молодежи Владивостока. Его представитель Доманевский выступил с приветствием, встреченным овацией в честь нашей молодежи. Затем он сказал:

«Союз молодежи, обсудив вопрос о выступлении петроградского рабочего класса, решил всеми доступными средствами помочь рабочему классу и вместе с отцами своими встать в ряды борцов и грудью защищать справедливые требования пролетариата».

Выступали еще матросы, рабочие, приветствуя происходящие в Петрограде события.

После митинга ко мне подошел Саша Фадеев с несколькими членами Союза молодежи. Они были возбуждены, лица их светились радостью. Саша говорил:

— Дядя Володя! Вот это настоящая революция! Теперь уж крестьяне получат землю, получат настоящую свободу, за которую они вместе с рабочими боролись... Мечта лучших людей России осуществляется. Не так ли? Впереди светит новая жизнь!

Я разъяснял молодежи, что буржуазия и кулаки будут бороться против нас, поэтому не надо успокаиваться и думать, что все уже сделано, а следует готовиться к борьбе за укрепление новой революционной власти рабочих и крестьян, впереди нам предстоит встретить большое сопротивление врагов власти Советов. Так что нам следует собирать под советское знамя всю революционную молодежь и проделать большую работу в Союзе молодежи.

Саша ответил мне, что они это понимают, а главное, сказал он, за новую жизнь, за мир, за землю, за свободу бороться будет весь народ. Как-то по-детски наивно и воодушевленно он кончил:

— Какие молодцы петроградские рабочие и солдаты: сбросили буржуев, так им и надо!

«Так им и надо!» Эти слова я Саше впоследствие много раз напоминал, и он, заразительно смеясь над своим заключением, говорил: «А ведь я правильно сказал тогда, думая, что наконец-то за все муки, слезы народа, наконец-то их поделом наказали».

Борьба за массы была главной задачей нашей партийной организации в то время. И в разрешении этой задачи активно участвовал Саша Фадеев еще до того, как стал членом нашей партии. Эта борьба увенчалась успехом, и в конце ноября -1917 года на заседании Совета был избран исполнительный комитет Владивостокского Совета во главе с большевиками Нейбутом, Сухановым и другими.

Противники власти Советов бесновались, но изменить положение они не могли, так как сил у них уже не было.

Однажды, это было в конце 1917 года, ко мне пришел Саша, взволнованный и негодующий. Я спросил его, в чем дело. Он рассказал, что дирекция коммерческого училища конфисковала их ученическую газету «Вестник учащихся»: а за свои боевые статьи, направленные против реакционных учителей и их преподавания, чуждого современности, автор статей ученик Дольников исключен из школы.

— Вот какая свобода у нас в училище, — говорил Саша, — а выступают учителя за «свободу», «демократию»! Какая же это свобода, если мы не можем критиковать отжившие порядки, существующие до сих пор, как будто ничего не произошло? Вот мы организовали Союз учащихся средних учебных заведений, а контрреволюционные учителя стараются изо всех сил сорвать нашу работу по объединению учащихся, по правильному политическому воспитанию их. Чем дальше, тем больше я понимаю, — говорил Саша, — что нам придется крепко бороться за новую жизнь. Но мы не отступим и сломим сопротивление чужаков.

И я видел, что Саша растет, крепнет, набирается сил и знаний, учится бороться со старым миром, а главное он уверен в победе революционного народа. Он был очень рад тому что исполнительный комитет Совета вынес решение об избрании в Совет депутатов от Союза молодежи (от 150 членов союза одного депутата).

— Это правильно и замечательно! Подумай: ведь никогда еще нас, молодежь, не допускали в органы власти, а мы любим нашу родину, делаем все, что можем, и помогаем большевикам, чтобы родина расцветала и чтобы весь народ жил счастливой, радостной жизнью. И я думаю, — говорил он,— что эту жизнь мы вместе с народом завоюем своей борьбой.

Меня радовала убежденность и активность, которую проявлял Саша в политической жизни.

А борьба за социалистический строй все обострялась. Каждое мероприятие советской власти в хозяйственной и политической жизни встречалось буржуазными и контрреволюционными элементами враждебно. Но советская власть в крае укреплялась, и народ начинал жить полнокровной жизнью. Твердо проводились в жизнь декреты Совета Народных Комиссаров. Началось восстановление народного хозяйства, военные арсеналы и заводы советская власть края перевела на производство сельскохозяйственных орудий, хищнический лов рыбы был запрещен, крестьяне пахали, сеяли. По-новому, по-советски шло учение в школах.

Враги злобствовали. Начались мятежи антисоветских казачьих элементов в Забайкалье, на Амуре, в Приморье против советской власти. Народ их подавлял. Тогда на помощь контрреволюции пришла мировая буржуазия, пославшая на Дальний Восток войска США, Японии, Англии и других стран... В жестокой борьбе советская власть во Владивостоке ими была свергнута. В глубокое подполье ушли партия большевиков, комсомольская организация. Профессиональные союзы подвергались постоянным преследованиям. Представители рабочего класса, советские деятели были арестованы, посажены в концентрационные лагеря и тюрьмы. Началась вооруженная борьба с интервентами и белогвардейцами.

В первых числах июля 1918 года на гауптвахту Гнилого Угла во Владивостоке, где содержались арестованные белочехами К. Суханов, В. Сибирцев., Е. Ковальчук и я, по заданию комитета партии пришли на свидание Игорь Сибирцев и Саша Фадеев. Они рассказали нам обо всем, что происходило в городе и области. Саша был очень взволнован. Он успел побывать на Сучане, видел, как шахтеры вооружались и шли сражаться за советскую власть. От его наблюдательного глаза ничего не ускользнуло.— Этот бестия, доктор Гирса, сказал, что вас они временно изолировали, чтобы спасти от ярости белогвардейцев, — говорил Саша, — а мы не верим, и матросы потребовали от него, чтобы освободили товарищей Суханова и Губельмана на похороны жертв, убитых двадцать девятого июня. А дела у них, по-видимому, плохие, они встретили жестокое сопротивление во время наступления и дали согласие. Комитет партии советует вам выступить на похоронах. Организуем демонстрацию, она покажет силу и мощь революционного Владивостока. Это будет ярким протестом народа против иностранных интервентов. Многие, даже из анархиствующей молодежи, — продолжал Саша, — начинают понимать, что значила советская власть. Как мало она просуществовала и как много она дала народу, а теперь все это светлое отнято. Подняли голову темные силы мрака, неволи, но ведь солнце тьмой не закроешь надолго. Оно вновь засветит и прогонит мрак темной ночи. И мы верим: советская власть засияет вновь своими делами во имя народа и для народа.

Видно было, что Саша уже вырос в борца-революционера, и мы радовались тому, что ряды наши пополняются молодыми бойцами, продолжателями дела большевистской партии. Игорю Сибирцеву было дано задание пробраться в Хабаровск в Дальсовнарком, информировать их обо всем и получить все, что необходимо для работы подпольной организации Владивостока. И Сибирцев выполнил поручение и, дважды пройдя через фронт, возвратился для подпольной работы во Владивосток.

Вскоре нас из Гнилого угла перевели в концентрационный лагерь, и я лишь мельком видел Сашу, когда он приходил на свидание к Всеволоду Сибирцеву. Но я знал, что он принимал активное участие в работе подпольной организации Владивостока. Отзывы товарищей о нем были очень хорошие. Он был способным, быстро ориентирующимся в сложной обстановке подполья, находчивым, смелым, авторитетным среди молодежи подпольщиком. Он многих привлек к работе. Вскоре из концентрационного лагеря я бежал и отправился на фронт через Сучанскую долину, побывал у сучанцев. где еще существовала советская власть, через Еловку, Муравьевку вышел в Анучинскую долину, прошел Семеновку, Сысоевку, Яковлевку и вместе с другими товарищами продвигался к фронту. Здесь мы встретили возвращающихся с фронта сучанцев, сообщивших нам, что фронт ликвидирован, так как сил держать его против регулярных войск интервентов США, Японии, Франции, белочехов и других не было. Мы возвратились в Сучанскую долину, откуда я добрался до Владивостока.

Меня вместе с Ф В. Шумянким комитет устроил вблизи Владивостока в лесной землянке, куда через некоторое время пришли С. Лазо, М. Попов, Г. Раев, Сальников и Боборыкин. Саше Фадееву в это время в подпольной организации была поручена работа «в технике». Он готовил паспорта, справки, удостоверения, пропуска коменданта крепости и другие документы, необходимые подпольщикам. Обязанности свои Саша выполнял блестяще. Его «документы» отличались тщательной отделкой и у контрразведки врага не вызывали никаких подозрений. За время работы Саши «в технике» никаких провалов не было.

Весной 1919 года Колчак объявил мобилизацию молодежи в армию. Дальневосточный комитет партии в прокламации призвал:

«Ни одного солдата Колчаку! Все на борьбу с колчаковщиной, за советскую власть!»

В ответ на призыв комитета партии молодежь уходила в тайгу; началась организация партизанской борьбы.

На подпольной конференции большевиков во Владивостоке я встретил Сашу Фадеева, сопровождавшего подпольщика Дельвига. Он не был делегатом, но вполне мог им быть. Он был восхищен решением конференции возглавить партийную борьбу, разрушать колчаковский аппарат угнетения, транспорт, связь, а главное, направить в районы борьбы партийцев. В то же время он был возмущен высказываниями некоторых товарищей, выступавших против усиления партизанской войны.

«Я не понимаю, — говорил он, — как можно выступать против развертывания партизанской войны. Ведь народ поднимается с низов —значит, народ за советскую власть. Самое плохое— это оторваться от народа, а это значит оторваться от советской власти».

Вскоре Саша ушел в Сучанскую долину, где был организован руководящий штаб партизанской войны во главе с Н. Ильюховым, Т. Мечиком, шахтерами Мартыновым, Локтевым и другими.

Вместе с другими товарищами он был направлен штабом в Ольгинский уезд для агитации среди крестьян. Призывая их к участию в партизанских отрядах, Саша прошел много сел и деревень. В отличие от других, он вел дневник, в котором тщательно и продуманно записывал всё, что видел и слышал. Тут были сведения об имущественном положении сел, деревень и отдельных крестьян, возрастной состав населения, экономическое положение. Фадеев записывал, сколько лошадей, сколько и какой скот имели жители, давал характеристику отдельных лиц, вожаков деревень и сел, приводил сведения о том, какое имеется оружие и в каком количестве, сколько патронов и т. д., о знатных охотниках, о хороших стрелках, о рыбаках, землепашцах. Это была своего рода перепись населения со всеми подробностями его быта и труда. Это были ценнейшие сведения, необходимые штабу.

Саша и другие агитаторы и пропагандисты, посланные штабом, возвратились перед съездом трудящихся Ольгинского уезда. Его сведения отличались от других своей полнотой и ценностью. И мы все, в том числе Лазо, Ильюхов, Слинкин и другие, были особенно довольны ими, так как они наиболее полно отображали политическое и экономическое состояние населения уезда. Но самое главное, мимо чего прошли возвратившиеся из уезда пропагандисты и что отметил Саша, было то, что между рыбаками и крестьянами-хлебопашцами, держателями хлеба, создались нездоровые отношения на почве высоких цен на хлеб и низких на рыбу.

«Ведь это, — говорил он, — нарушает союз рабочих и крестьян, чего мы не можем допустить». И это была правда, жестокая правда! Даже в такой тяжелый период гражданской войны, партизанской борьбы, в которой вместе участвовали и рыбаки, и пахари, и охотники, и рабочие, собственнические наклонности многих крестьян мешали полному единству. А ведь крестьяне Сучанской долины проявили исключительное единство и солидарность с рабочими Сучана, выброшенными с семьями с рудника. Они братски приняли их, предоставили им жилье, питание и особенное внимание, показав этим действительный, подлинный союз рабочих и крестьян. Да и по всему Дальнему Востоку партизаны питались главным образом за счет крестьян и у крестьян. Не раз в штабе стоял этот вопрос, мы искали выхода из создавшегося положения. Выход был найден: штаб установил цены на хлеб, мясо, рыбу и т. д. и тем самым устранил существующее несоответствие.

Наступило 27 июня 1919 года. Со всего Приморья прибыли на 1-й съезд трудящиеся крестьяне, рабочие, партизаны. Шел вопрос об избрании мандатной комиссии съезда. Авторитет Саши Фадеева и Игоря Сибирцева в массах вырос сильно, и в мандатную комиссию делегаты назвали их первыми. Из 12 кандидатов наибольшее число голосов получили Грахов (учитель) —57, Колпин (так именовался Игорь Сибирцев)—53, Булыга (Фадеев)—51 голос. Одним из секретарей съезда был избран также Булыга.

Будучи председателем этого съезда, я поражался энергии, активности и работоспособности Саши. Вся тяжесть работы по оформлению протоколов заседаний съезда легла главным образом на него, стенографисток тогда в партизанских районах не было, но Саша и Гриша Лобода протоколы представляли ежедневно законченными и хорошо оформленными. И должен сказать, что если ЦГАОР имеет протоколы этого съезда, то это является значительной заслугой Саши Фадеева и Михаила Гоголева (Титова), понимавших значение и важность сохранения исторических документов о борьбе народа с интервентами и отечественной контрреволюцией — белогвардейщиной — на Дальнем Востоке.

На съезде произошла горячая и резкая схватка между крестьянами и рыбаками. Хотя штабом уезда этот вопрос, казалось, был разрешен, но на съезде рыбаки и рабочие поставили его очень остро, так как мужички цену на хлеб, учитывая конъюнктуру, держали выше установленной штабом и нарушали его решение. К сожалению, не сохранились записи выступлений по этому вопросу. Мы старались привести к единству мнения и хлеборобов и рыбаков, но это не удавалось. Упорствовали держатели хлеба. И вот тут-то проявился горячий темперамент Саши Фадеева. Совершенно неожиданно для всех нас он взял слово и со всей присущей ему горячностью начал свою речь с упреков хлеборобам, обвиняя их в жадности, стремлении поживиться в тяжелый момент борьбы, которую ведут рабочие, крестьяне, рыбаки вместе. Он увлекся, говорил, что некоторые хлеборобы проявили кулацкий подход к делу и что это ведет к срыву единства рабочих и крестьян.

Его выступление разбередило крестьян, пришлось объявить перерыв, чтобы они успокоились. Речь Фадеева имела большое значение. Никто до него так искренне и резко не ставил перед ними этот важнейший вопрос. После перерыва крестьяне согласились с ценами, предложенными штабом.

Вскоре после съезда мне была поручена работа во Временном военно-революционном комитете Приморской области.

Интервенты бросили огромные силы на Сучанскую и Ану-Чинскую долины против партизанских отрядов, вынудив нас отойти в тайгу. Началось передвижение партизан в Спасско-Иманский район.

Саша вначале оставался нелегально в Сучанской долине, а затем перебрался вместе с Игорем Сибирцевым в Чугуевку, где в это время шла организация партизанских сил. Саша и Игорь Сибирцев вступили в отряд Петрова-Тетерина, одного из сильных, опытных командиров. Именно в этом отряде Саша пережил наиболее яркий период боевых действий. Он восхищался смелостью боевых налетов на белогвардейцев, проводившихся отрядом Петрова-Тетерина. Он ценил твердую дисциплину, бывшую в отряде, умение быть всегда начеку, товарищество и готовность партизан отдать все для победы над врагом.

Саша был ярым врагом неорганизованности и партизанщины. К сожалению, это имело место в ряде анархиствующих отрядов, захватывавших в других отрядах лошадей, запасы питания и т. д. С этими отрицательными явлениями шла борьба. Ярким примером служит донесение Петрова-Тетерина мне как военному комиссару Временного военно-революционного комитета Приморской области, привезенное партизанами Нестеровым и Булыгой.

В своем донесении командир партизанского конного отряда Петров-Тетерин писал 5 ноября 1919 года (сохраняю подлинный текст):

«Информация и отношение за № 400 мною получены. Первая перепечатка на машинке распространена в Николо-Михайловской, Крыловской и Успенской волостях и на днях будет отправлена в район Имана. На нас, а также на население она производит большой подъем духа.

Из Иманского района, ввиду неимения продовольствия, мне пришлось уйти, хотя работать в нем, революционно настроенном, и можно было бы. Все, что не сообщалось мною ранее, ввиду дальности расстояния, я должен сообщить теперь: соединившись с отрядами Дубова и Мелехина, мы, пройдя Ракитинскую волость, узнали, что в Ново-Покровской волости отряды Пешкова и Рощина, прошедшие вперед нас недели на две, преследуются противником, вышедшим из Имана, и в последнем остался гарнизон казаков и японцев. Нас было около 200 человек. Сразу же, как командир соединенных отрядов, я предложил поход на Иман. Предложение Дубов и Мелехин приняли. Мы задались: 1) освободить пленных 1500 человек, которые сидели в тюрьме, стоящей в стороне Введенки, захватить оружие в войсковом правлении, которое выдавалось мобилизуемым, и разбить станцию. Сделать мы это вполне смогли бы, так как противник, преследуя Пешкова и Рощина, отошел от Имана почти на 200 верст, и про приход новых отрядов никто не знал.

Преступная работа провокаторов Ермоленко (шпиона японцев), Козлова и других все разрушила в отряде. Разыгрывались аппетиты забрать лошадей конного отряда, так как смотрели на них как на средство существования. Видя алчность толпы, по моему приказанию конному отряду, всех лошадей отдали. Пешим заявил, что с анархиствующими элементами работать не могу. Я со спешенным конным отрядом отошел. Сразу же началась перебежка из отрядов Дубова и Мелехина ко мне. Лошади начали разбираться кем попало. Началось бегство назад, и человек 12 отряда Мелехина, сев на лошадей, также пошли назад. Имея задачу идти вперед, я убегающих назад на лошадях начал спешивать. 12 лошадей мною было отобрано. Партизаны отряда Мелехина, не желая также иметь ничего общего с отрядом Дубова, с ним не пошли, а пошли за мною на Муравьев-Амурский.

...В деревне Орехово я наскочил на засаду противника, ехавшие в дозоре Морозов и Ещенко убиты. Морозова и Ещенко подпустили вплотную, и когда они закричали «сдавайся!»— Морозов выхватил наган, сделал два выстрела в офицера, и оба были убиты залпом засады. Своею смертью тт. Ещенко и Морозов спасли отряд: в тумане, который был в то утро, мы также бы наскочили на них.

...Вчера я прибыл из Успенки. Занята она была мною вслед противника, днем вышли японцы, вечером занял я. Намерен скоро выйти на дорогу с отрядом Морозова и Гурко, с которыми уже условился. Сделаем набег. В деревне Степановке мною раскрыто гнездо шпионажа. Шпионы расстреляны. Посылайте все имеющиеся у вас новости.

С товарищеским приветом Петров».

Саша был очевидцем событий, получивших отражение в этом донесении, и нельзя не отметить, что многое здесь напоминает известные эпизоды из «Разгрома».

Мне помнится переход Фадеева в отряд Певзнера. На мой вопрос, почему он переходит в отряд Певзнера, Саша ответил просто и ясно:

— Перехожу потому, что в отряде командующего товарища Певзнера больше дисциплины, порядка, что отряд Певзнера коммунистический.

Действительно, отряд этот, небольшой по численности, был боевым, крепко спаянным и находился в постоянном действии, выполняя план, намеченный подпольным Дальневосточным комитетом партии. Отряд этот, в отличие от многих других, за исключением отряда Сучана, находившихся под руководством Н. К. Ильюхова, держал тесную связь с Дальневосточным комитетом партии и военным комиссаром.

Отряд Певзнера совершал нападения на поезда интервентов и белогвардейцев, взрывал линию железной дороги, пускал под откос составы поездов с грузами, идущими к Колчаку в Сибирь. Во всех этих боях Саша принимал участие, и когда после удачных операций отряд Певзнера пришел на отдых в Чугуевку и мы с Фадеевым снова встретились, он поделился со мною подробностями боев и налетов.

Никогда не забуду, с каким увлечением Саша рассказывал об удачном спуске под откос поезда с интервентскими войсками и колчаковцами, о том огромном впечатлении, какое на него произвели выдержка и самообладание партизан в этом деле, при выполнении которого удалось разоружить белогвардейцев, захватить оружие, патроны. Он был потрясен слепой дисциплиной японских солдат. Раздавленные упавшими на них со второго яруса товарного вагона тяжестями, истекая кровью, они разбирали магазинные коробки своих винтовок и разбрасывали их части, чтобы они не достались нам.

— Вот, дядя Володя, с кем нам приходится бороться! А все-таки хотя нас мало, а бьем мы их крепко и обязательно разобьем, потому что мы сражаемся за свою землю, за свою свободную социалистическую родину.

В отличие от своих товарищей по отряду, Саша замечал, продумывал, осмысливал все, что видел, слышал, чему был сам свидетелем в событиях того времени.

Под руководством Дальневосточного комитета партии, направившего своих агитаторов в колчаковские части, была проведена большая работа. Она увенчалась успехом, чему особенно способствовали сведения о разгроме колчаковцев в Сибири. Сначала в Сучанской долине, а затем по всему краю начался переход воинских частей врага в партизанские отряды Приморья. Несмотря на присутствие войск интервентов, власть колчаковцев была свергнута в январе в Никольске-Уссурийском, на Сучане и в других местах, а 31 января во Владивосток вошел 1-й Дальневосточный советский полк во главе с Н. Илыоховым. Гарнизон Спасска также перешел на сторону революции. Во главе войск в Спасске стал Певзнер, назначенный подпольным комитетом края.

2 февраля 1920 года я был в Спасске, где на гарнизонном собрании делал доклад о происшедших событиях. Предстояла огромная работа. Надо было реорганизовать отряды из перешедших к нам колчаковских частей в регулярную армию. Однако решения по реорганизации революционных войск комитет партии еще не дал местам. Товарищам я посоветовал развернуть в частях войск политическую работу, поручив ее проверенным людям.

Здесь я снова встретил Сашу. После собрания он подошел ко мне и показал запись моего доклада. Я просмотрел ее и удивился тому, что почти все, что я говорил, было записано, а Саша мне ответил:

— Дядя Володя! Я так запомнил его, что, пожалуй, могу повторить почти дословно.— Позже я убедился в способности Саши помнить и точно передавать услышанное и прочитанное им.

В во время разговора ко мне подошел товарищ Певзнер и сказал, что товарищи хотят поговорить со мной. И вот собрались друзья по борьбе, среди которых я помню И. Сибирцева, Пищёлку, Сашу Фадеева, Певзнера. Человек сорок. Каково же было мое удивление, когда Саша предложил мне снять с себя старый, износившийся пиджачок и преподнес мне френч английского офицера со словами:

— Дядя Володя! Мы захватили много обмундирования, посылаемого интервентами Колчаку. Вот это вам «подарок» от английского короля.

Раздались сначала аплодисменты, а затем оглушительный хохот всех присутствующих. На меня надели френч, на левом рукаве которого сияла красная звезда комиссара. Саша, улыбаясь, посмотрел на меня и, обращаясь к собравшимся, сказал:

— Товарищи! Можем ли мы допустить, чтобы военный комиссар Временного военно-революционного комитета, наш «Дядя Володя», уехал от нас в холщовых партизанских штатах? Конечно нет! И потому у нас имеется предложение передать ему «подарок» президента Французской республики -— кожаные галифе.

Так под веселый смех товарищей меня переодели, выдай в придачу сапоги «от микадо».

Саша был очень весел, смеялся, шутил и радовался огромной победе, одержанной революционным народом под руководством большевиков.

С Сергеем Георгиевичем Лазо мы часто говорили о постановке политической работы в армии и кадрах для этой работы. Мы считали, что одним из лучших в этой роли является А. Фадеев. Его любили партизаны, с которыми он постоянно проводил беседы на различные темы общественно-политической и военной жизни страны. Именно поэтому он был назначен помощником политического уполномоченного (комиссара) в войсках Спасского района. Оказанное доверие Саша оправдал полностью, образцово поставив политическую работу в частях войск района.

Вскоре после краевой партийной конференции, происходившей в марте 1920 года в Никольске-Уссурийском, на которой мы встретились с Сашей вновь, произошло провокационное выступление японских империалистов. Саша в Спасске был ранен. Товарищи вынесли его на руках. Вместе с отступавшими частями он передвигался на запад, держа курс на Амурскую область, где потом активно работал в партийной и комсомольской организациях. С большой теплотой об этом периоде работы Саши в Благовещенске рассказывали мне руководители Амурской области М. А. Трилиссер, П. П. Постышев, В. А. Бородавкин и другие товарищи, участвовавшие вместе с ним в походе из Амурской области в Забайкалье против банд Семенова.

Мы никогда не теряли связи друг с другом, обмениваясь думами о событиях политической и хозяйственной жизни в нашей стране, о росте влияния социалистической революции на судьбы народов других стран.

К сожалению, не сохранилась переписка за старые годы, но запомнилось, что Саша всегда подчеркивал свою благодарность владивостокской партийной организации, воспитавшей в нем твердые большевистские убеждения.

Несмотря на огромную занятость, связанную с работой в Союзе советских писателей и большой общественной деятельностью, Саша находил время встречаться с дальневосточниками, особенно когда приезжали в Москву друзья по Владивостоку. Мы собирались у «маленькой Ольги» — Левич: Тамара Головнина, Зоя Станкова, Таня Цивилева, Зоя Секретарева и Саша. Вспоминали прошлое, радовались достижениям нашей страны.

Саша рассказывал о том, как растут силы борцов за мир между народами. Рассказывал и о своих творческих планах. Он много работал над романом о металлургах, подолгу жил на Магнитогорском комбинате. В его планах было продолжить работу над романом «Последний из удэге»...

С нами он всегда был весел, жизнерадостен и полон энергии для творческой работы.

«В жизни людей, особенно в труде, рождается великая сила — дружба, объединяющая их в стремлении приблизить время новой, более счастливой жизни...»

Так писал Саша, и сам он был примером друга верного, настоящего.

Саша помогал многим семьям участников гражданской войны, погибших в борьбе, он поддерживал их морально и материально...

Эту подлинную революционную и человеческую черту в нем я ценил более всего, видя в ней глубокую веру в людей, которых он знал по их жизни, по мыслям и делам.

Ко мне Саша относился по-сыновнему, не забывая послать весточку о себе, даже иногда из-за границы, куда уезжал по общественным делам...

Когда я был награжден Советским правительством орденом Ленина, Саша послал мне письмо, в котором писал:

«Вместе с твоими многочисленными друзьями по жизни и борьбе я счастлив, что она, эта твоя мужественная жизнь-борьба, так высоко оценена нашей партией. От всей души поздравляю тебя с правительственной наградой, орденом Ленина, и сердечно, по-сыновнему, обнимаю тебя».

В речи на вечере, посвященном 50-летию со дня его рождения, А. А. Фадеев говорил:

«Товарищи! Вся моя сознательная жизнь прошла в рядах партии. Я, действительно, только первые шестнадцать лет был беспартийным. Все лучшее, что я сделал, — на все это вдохновила меня наша партия. И я горжусь тем, что состою в нашей великой Коммунистической партии, и считаю это огромной честью для себя.

Я думаю, что за всю историю человечества не существовало более величественного коллектива, чем наша партия, которая вобрала в себя лучшие силы народа, с их помощью ведет народы всех национальностей к справедливой жизни, к коммунизму.

Это величайшее торжество человеческого коллективного разума над стихией общественного развития, и я горжусь тем, что принадлежу к этой великой партии и иду за ней преданно и беззаветно.

Я могу обещать вам, что до конца дней своей жизни я буду верен ее знамени!»

Да, Саша выполнил свое обещание.

На Третьем съезде писателей СССР писатель С. С. Смирнов говорил:

«...Очень важно, чтобы мы научились быть по-хорошему добрыми. Не добренькими, а именно добрыми, когда любая, самая резкая критика принимается и становится эффективной, потому что она идет от души, от уважительного, внимательного отношения к критикуемому, от искреннего желания, чтобы он поправился...

Этого, — сказал С. С. Смирнов, — не хватает и «Литературной газете», этого, к сожалению, не хватает и в атмосфере нашего Союза писателей».

Он напомнил руководителям Союза писателей о добрых традициях:

«На вашем кресле раньше сидел великий Горький, человек большой душевной щедрости, огромного сердца, человек, умевший горячо откликаться на все новое, на все лучшее, что появлялось в литературе.

Перед вами сидел на этом кресле большой советский писатель, человек широкой души Александр Фадеев.

Вспомните, скольких из присутствующих в этом зале он ободрил, поддержал, внушил им веру в свои силы. Вспомните, у скольких из нас, бывало, в час-два ночи раздавался звонок Фадеева и Фадеев говорил человеку, который встал с постели: «Дорогой, простите, извините, но я только что прочел вашу книгу, — это хорошо! Я поздравляю вас с успехом!»

И человек этот потом, может быть до утра, не мог заснуть, он был счастлив. Ему хотелось работать больше, лучше и оправдать эти слова руководителя союза, которые ко многому его обязывали!»

Да, именно таким был всегда Александр Александрович Фадеев, за что его любили, любят и будут любить всегда.