В 1949 году, находясь во Франции, Александр Фадеев выступал на собрании интеллигенции в Париже. Он говорив о своем становлении как писателя и связал формирования своего мировоззрения со своим участием в гражданской войне и работой в подпольной организации с ранних юношеских лет:

«Я познал лучшие стороны народа, из которого я вышел. В течение трех лет вместе с ним я прошел тысячи километров дорог, спал под одной шинелью и ел из одного солдатского котелка.

Я впервые понял, что за люди идут во главе народа. И понял, что это такие же люди, как и все, но это лучшие сыновья и дочери народа...

Любимый руководитель дальневосточных партизан Сергей Лазо был схвачен японцами и заживо сожжен в топке паровоза. Вместе с ним был схвачен и сожжен мой старший двоюродный брат Всеволод Сибирцев. Это была моя «путевка в жизнь», как гласит название одного из ранних советских кинофильмов.

Я понял значение партии для судьбы народа и горжусь, что был принят в ее среду».

Так определил Александр Фадеев неразрывную связь своей творческой работы писателя с активной борьбой за коммунизм.

И мне хочется начать воспоминания с того периода, когда совсем юный Саша Фадеев начинал свой путь борца за лучшее будущее.

Была осень 1918 года. В Сибири и на Дальнем Востоке советская власть силами белоинтервентов была временно свергнута. Реакция свирепствовала. Коммунисты ушли в подполье и руководили борьбой трудящихся масс, которая не прекращалась и велась с первых же дней установления ненавистной трудящимся белоинтервентской власти. В городах, особенно в таких промышленных центрах, как Владивосток, беспрерывно проходили забастовки, рабочие отказывались выполнять заказы и перевозить военные материалы для белой армии и интервентов; в деревнях, прежде всего в глубинных районах, создавались партизанские отряды из бывших бойцов Красной Армии, а также из тех, кто не хотел идти по призыву Колчака в белую армию.

После ликвидации Забайкальского и Прибайкальского фронтов в августе 1918 года группа военных работников во главе с Сергеем Лазо ушла в далекую тайгу Амурской области. В тайге долго оставаться было опасно. Разделившись на небольшие группы, мы стали выходить к жилым местам. Сергей Лазо решил пробираться во Владивосток, где базировался центр интервенции и где должна была разворачиваться борьба против врагов революции.

Пробирались мы во Владивосток с большими трудностями, белогвардейские ищейки охотились за коммунистами, особенно за руководящими работниками. Чтобы избежать встречи с белыми патрулями в поезде, мы ехали в теплушке с китайскими и корейскими рабочими. Белогвардейцы не разрешали китайцам и корейцам ездить в классных вагонах, а так как они не были русскими подданными и не подлежали призыву в армию, то белогвардейцы обычно в эти теплушки не заглядывали и документы не проверяли.

Рано утром поезд прибыл во Владивосток. Города мы не знали. Вышли на привокзальную площадь и увидели огромное количество интервентских войск самых различных национальностей, заполнявших площадь и часть Алеутской улицы. В этот день проходил смотр белоинтервентских войск. Мы сразу «отступили» внутрь вокзала, увидев, как шутя сказал Сергей, за две минуты всю интервенцию. После пребывания в тайге и поездки в теплушке наш вид мог привлечь внимание толпы белопогонников и буржуазии, скопившейся на тротуарах.

Пока мы раздумывали, как выбраться в город, к нам подошел старик китаец, ехавший с нами в теплушке, с группой китайцев, приисковых рабочих. В пути у нас установилась своеобразная дружба. Объяснялись мы на ломаном русско-китайском жаргоне, они снабжали нас кипятком, и это давало нам возможность днем не выходить из вагона. Старик-китаец обратился к Лазо и сказал, показывая на тропинку, идущую от привокзальных путей в город: «Твоя капитан туда ходи надо». Мы поблагодарили старика и, выбравшись обратно на перрон, пошли в указанном направлении. Поднявшись по тропинке, свернули вправо и вскоре очутились в Голубиной пади (рабочий район города). Здесь мы вздохнули свободнее. Между небольшими сопками проходили маленькие улички с небольшими домиками, бегали и шумели ребятишки, женщины несли ведра с водой, и не было видно ни одного белопогонника. Мы решили обосноваться здесь. К вечеру удалось на улице Достоевского снять кухню, встроенную в конце двора, но еще не оштукатуренную. Там была печка, мебели, конечно, никакой, три ящика, принесенные хозяином, служили нам и столом и стульями, спали полу на большом тулупе, который вместе с нами прошел путь от амурской тайги до Владивостока. После двух месяцев скитаний по тайге печка и крыша этой недостроенной кухни казались нам почти роскошью. Во Владивостоке было время поздней солнечной осени, яркие краски делали окружающую природу еще красивее.

На другой же день мы начали искать связь с нелегальной партийной организацией коммунистов Владивостока. Удалось это не сразу, но спустя недели две через явочную квартиру Николая Меркулова на Первой Речке (рабочий район близ железнодорожных мастерских) мы эту связь установили. К тому времени во Владивосток нелегально приехали работники из других городов Сибири. И вместе с оставшимися на свободе владивостокскими коммунистами налаживали работу подпольной коммунистической организации.

Сергей Лазо жил под фамилией Малышева, выдавая себя за чертежника, работавшего на дому. Была приобретена готовальня, чертежная доска, калька и другие принадлежности. К тому времени мы устроились в более приличной, и стоящей комнате, где имелась необходимая обстановка. Выходил из дома Сергей Лазо ночью и где-либо в малолюдном переулке встречался с товарищами. Вскоре он вошел в состав подпольного комитета. Ему поручили сделать на активе доклад о текущем моменте и о конкретной программе борьбы против интервентов. Сергей Лазо очень тщательно всегда готовился к докладам, записывал свои мысли. В день собрания актива он написал план своего доклада, а когда стемнело, пошел по направлению к Первой Речке. Собрание должно было проходить на 6-й версте, недалеко от железнодорожных мастерских, в квартире рабочего-коммуниста Ивана Ивановича Ершова. Вернулся Сергей очень поздно, спать ему не хотелось, еще не прошло возбуждение, вызванное докладом, обменом мнениями и встречей с товарищами. Меня прежде всего интересовал вопрос: все ли прошло благополучно? Все ли товарищи пришли и кто был из приезжих? Сергей довольно образно рассказал, как шло собрание, как приходили и уходили люди, соблюдая все предосторожности; кто плохо знал город, тех приводили местные товарищи. Сергей рассказал, как один из молодых активистов привел товарища Дельвига, который недавно приехал и не знал города. Пришли они последними, на дворе разыгралась непогода, Саша, так звали юношу, выполнив поручение, собирался уходить. Большинство присутствующих знало его и очень тепло к нему отнеслось, называя его Сашка или Сашок. Один из присутствующих предложил оставить Сашу Фадеева в помещении на время собрания, но, так как он не входил еще в список актива и формально не мог присутствовать на собрании, ему шутя предложили на время собрания лечь в постель и «заснуть» в порядке партийной дисциплины, а потом «проснуться» и проводить приезжего товарища домой. Это вызвало у всех присутствующих веселое настроение, а Саша Фадеев беспрекословно подошел к кровати, лег, повернулся лицом к стене и закрыл глаза. Когда собрание закончилось, Сашу Фадеева «разбудили», попросили выйти на улицу проверить, все ли там спокойно, и после этого по одному или по двое стали расходиться по домам. Саша Фадеев вместе с Дельвигом ушли последними. При таких обстоятельствах состоялась первая встреча Сергея Лазо с Александром Фадеевым.

Весной 1919 года Красная Армия начала наступление на Восточном фронте против колчаковской армии. В тылу белых в Сибири и на Дальнем Востоке развернулось мощное партизанское движение. Руководству партизанской борьбой была посвящена работа подпольной конференции коммунистов, проходившей во Владивостоке в апреле 1919 года. После окончания конференции большинство членов подпольного обкома ушло в районы партизанской борьбы. Многие активисты из молодежи также ушли в партизанские отряды, среди них и Саша Фадеев. Ему поручили вести агитационно-пропагандистскую работу в отрядах, и здесь он не раз встречался с Сергеем Лазо, которому обком поручил командование партизанскими отрядами Приморья. Впоследствии А. Фадеев написал о своих встречах и работе с Сергеем Лазо.

К Сергею Лазо Фадеев относился с особой любовью и уважением. «Здесь, — писал он, — я познакомился с некоторыми качествами Лазо, органически ему присущими, — исключительное хладнокровие, спокойствие, которое по существу я бы определил таким образом: он совершенно не думал о том, как все это может повернуться к нему лично. Это качество особенно было присуще ему в боевой обстановке. Ему свойственна была глубочайшая убежденность в том, что он говорит, убежденность такого рода, которая действует магически на массу» (сборник «Сергей Лазо. Воспоминания и документы». Москва, 1938, стр. 100). Впоследствии, уже в Москве, Александр Фадеев говорил мне, что, сличая выступления Сергея Лазо, он изучал и содержание и внешние приемы его ораторского искусства, старался впитать в себя весе опыт героики тех дней.

Осенью 1919 года меня по документам земской учительницы направили в деревню Гордеевку, где летом карательный отряд белых учинил расправу, расстреляв всех мужчин, преимущественно стариков, оставшихся в деревне. Гордеевка — небольшая таежная деревня — интересовала нас по той причине, что находилась недалеко от деревни Серебряной, где базировался штаб партизанских отрядов. Белоинтервенты, обозленные и напуганные размахом партизанской борьбы, установили кордоны и заставы на станциях Угольная, Шкотово и других и проверяли всех пассажиров в поездах, особенно придирались к мужчинам, видя в каждом партизана. Мне по документам учительницы — заведующем школой — удавалось проезжать с информацией во Владивосток и обратно без особых проверок. На связь ко мне из партизанского штаба приходили обычно ночью, когда деревня засыпала. Школа была расположена в стороне от домов. Окна моей комнаты выходили к лесу, и после двенадцати часов ночи иногда раздавался условный стук в окно — это приходили из штаба. Первыми посетителями были Сергей Лазо и доктор Сенкевич. Сергей тут впервые увидел нашу дочку, которой было четыре месяца. Заходили ко мне Илья Слинкин, Николай Ильюхов, Виктор Владивостоков. Мы завешивали окно и при маленькой коптилке вели беседу, товарищи интересовались жизнью в городе, обычно я привозила для них информацию, мне, в свою очередь, они рассказывали о партизанских делах. В один из таких вечеров, не помню точно кто, кажется Виктор Владивостоков, принес несколько номеров партизанской газеты «Партизанский вестник», напечатанной на гектографе. В небольших рассказах о партизанской жизни попадалась фамилия Булыги. Сергей сказал мне: «Это тот самый Саша, я тебе рассказывал, которого заставили на собрании актива спать в порядке партийной дисциплины. Он способный и преданный парень, немного горячий, но из него выработается хороший партийный работник». Когда власть белоинтервентов в Приморье была свергнута и Сергей Лазо руководил Военным советом и формировал из партизанских отрядов революционную армию, он выдвинул Фадеева на руководящую политическую работу в армии, хотя сам Фадеев сопротивлялся, считая себя недостаточно подготовленным. Сергей Лазо говорил Фадееву о значении политической работы в армии. «Он развил предо мной целый план этой работы. Я и не подозревал, что он учит меня»,— вспоминал позднее А. Фадеев.

Зимой Сергея Лазо вызвали в город. Парторганизация приняла решение подготовить свержение белогвардейской власти в Приморье. К этому времени под ударом Красной Армии на Восточном фронте колчаковская армия отступала, насильно мобилизованные в белую армию рабочие и крестьяне стремились при первой возможности перейти на сторону партизан. Сергей Лазо стал во главе штаба по подготовке восстания. Я оставалась в Гордеевке и по мере надобности иногда приезжала во Владивосток. Партизанские отряды еще находились в глубинных районах, но к моменту восстания должны были подтянуться к городу. 31 января белоинтервентская власть во Владивостоке была свергнута, почти весь гарнизон перешел на сторону революционных рабочих и крестьян. Вернулась я окончательно во Владивосток, когда там уже была революционная власть. Партийная организация вышла из подполья, проходило создание партийных ячеек на предприятиях, создался городской комитет партии. Он помещался в одном здании с Центральным бюро профсоюзов— ЦБ. Я включилась в партийную и профсоюзную работу. Председателем ЦБ был Григорий Раев. Однажды, зайдя к нему в кабинет для согласования какого-то вопроса, я увидела у него высокого, худого, голубоглазого юношу. Они оживленно беседовали. Я, быть может, и не обратила бы на него внимания, если бы Раев не сказал: «Так ты, Саша, орудуешь в Спасске?» Это был Александр Булыга-Фадеев, как он себя назвал. Мы все трое немного поговорили, и я скоро ушла. В апреле 1920 года в Приморье вновь выступили японские интервенты. Выступление их было внезапным и коварным. Они выступили во время ведения мирных переговоров по урегулированию спорных вопросов. В эти дни в Приморье было убито и ранено около пяти тысяч человек. Японцы захватили членов Военного совета: Сергея Лазо, Алексея Луцкого и Всеволода Сибирцева и жестоко расправились с ними. Во время этих событий в Спасске был ранен Фадеев. Осенью 1920 года Дальбюро ЦК РКП (б) отправило несколько человек, в том числе и меня, на учебу в Москву. Это был год окончания гражданской войны в большинстве районов нашей страны и борьбы с разрухой. Транспорт работал с большими перебоями, топлива не хватало. Добирались мы до нашей столицы долго. Москва во всем носила отпечаток последствий войны и разрухи, дома отапливались не все, снабжение было по карточкам, трамваи почти не ходили, но москвичи жили бурной жизнью, шла подготовка к X съезду партии. В партийных ячейках проходила дискуссия о роли профсоюзов, читали брошюру В. И. Ленина о продналоге.

Через некоторое время в Москву на учебу приехали из Владивостока еще несколько наших товарищей. Иван Иванович Ершов и Раев были посланы в Коммунистический университет имени Свердлова, Адольфа Крастина направили на рабфак, несколько раньше приехала Таня Цивилева — жена Крастина. Меня направили на курсы марксизма при ЦК РКП (б). Все мы, дальневосточники, в Москве сблизились как-то еще больше и жили вроде как своей коммуной. Большинство товарищей жило в общежитии. Поскольку у меня была дочка, мне дали комнату в хорошем, благоустроенном доме, там мы часто собирались, встречались с товарищами приезжавшими с Дальнего Востока на совещания или на съезды. Круг нашей коммуны расширялся. Приехал товарищ Вакс, он стал работать в Коминтерне, там же, где и Тамара Головнина. Она получила небольшую комнату в Глазовском переулке, там была наша вторая «база», где мы собирались большей частью по субботам, чтобы погреться и поболтать. В марте 1921 года открылся X съезд нашей партии, большинству из нас удалось побывать на нем и услышать доклад В. И. Ленина о новой экономической политике.

В эти дни в нашей коммуне появился Саша Фадеев, он приехал делегатом на X съезд от военной организации Народно-революционной армии Дальневосточной республики; работал он в то время комиссаром бригады. Был он очень общителен, держался просто и рассказывал, вспоминая прошлое или о современных делах, очень интересно и образно. Часто смеялся каким-то особенным, заразительным и раскатистым, переходящим на высокие ноты смехом. Все мы очень тепло к нему относились и всегда были рады его приходу, он рассказывал много интересного про работу съезда. Но вдруг Саша внезапно исчез. Это было в дни кронштадтского мятежа в марте 1921 года. Вначале мы не могли узнать ничего определенного, но в те дни группа делегатов съезда во главе с К. Е. Ворошиловым выехала на подавление контрреволюционного мятежа в Кронштадте, и было ясно, что Саша, как военный работник, поехал туда. Но вот мятеж был подавлен, делегаты съезда вернулись, а Саши не было. Приехавшие товарищи рассказывали, что поход из Петрограда в Кронштадт был тяжелым, шли по слабому льду, многие при переходе были ранены, случалось, люди проваливались под лед. Нами овладело беспокойство, первые дни мы ждали письма, но никаких сведений о судьбе Фадеева не было. Кто-то предложил действовать через товарища Петра Кушнарева, которого все мы знали по работе во Владивостоке, теперь он работал представителем Дальневосточной республики в Москве. Он сразу пошел нам навстречу и даже дал официальную командировку в Петроград Тане Цивилевой, вместе с ней поехала его жена Мария Кушнарева. Им удалось найти Сашу в Петрограде в госпитале. В боях под Кронштадтом он был ранен. Через некоторое время к нему в Петроград поехала Тамара Головнина. Месяца через два Саша Фадеев вновь появился в нашей коммуне. По состоянию здоровья он был освобожден от службы в армии и стал готовиться к поступлению в Горную академию в Москве. Поселился он у Тамары Головкиной. К этому времени относится начало его литературной деятельности, работа над первыми произведениями, посвященными гражданской войне: «Разлив» и «Против течения».

Наши встречи продолжались. Комната у Тамары была небольшая, мебели было мало. Помню, стояли в комнате две железные кровати, небольшой стол и два стула; сидели на кроватях, если не хватало места, устраивались на полу. У меня тоже была небольшая комната, стояли кровать и кушетка, но кто-то из дальневосточников привез мне оленью шкуру, и кому не хватало стульев, устраивались в углу комнаты на этой шкуре. Иногда Саша читал нам отрывки из своих произведений. Насколько я помню, мы были не особенно строгими критиками. Все мы очень любили Дальний Восток, хотя не все были коренными дальневосточниками, но у каждого с Дальним Востоком была связана своя история борьбы за Советы, и все, что писалось про Дальний Восток, казалось нам близким и родным. Однажды, когда у меня должны были собраться наши товарищи, Саша пришел немного раньше, мы с ним разговорились о литературе, о теме его первых произведений, в которых, как он говорил, прежде всего хочет показать народ и его могучий порыв в борьбе за новое. Он сказал, что сейчас перечитывает произведениям Л. Н. Толстого, особенно такие, как «Севастопольские рассказы», «Война и мир», «Казаки». «Небольшими штрихами, — говорил Саша, — Лев Толстой очень правильно показал образ рядового русского солдата, стойкого, смелого, любящего свою родину». Стремясь в своих работах показать народ, его могучую силу в борьбе за социализм и руководящую роль партии, Фадеев в период своего литературного становления старался воспринять лучшие традиции дореволюционной литературы и придавал большое значение творчеству Л. Н. Толстого. В 1923 году было издано первое произведение Александра Фадеева.

За период пребывания в Москве на учебе наша сравнительно небольшая группа товарищей-дальневосточников сдружилась особенно крепко. В 1923 году многие из нас разъехались. После окончания курсов марксизма я уехала работать на Украину, Адольф Крастин с Таней Цивилевой— в Петроград, Фадеев, не закончив учебу в Горной академии, уехал работать на Северный Кавказ. Там написал он роман «Разгром», который создал ему имя большого писателя. За период моей работы на Украине встретились мы с Сашей Фадеевым дважды в Москве, во время XIV и XV партийный съездов. За эти годы он как-то внешне и внутренне вырос, возмужал, окончательно связав свою жизнь с литературой. В отношениях моих с Александром Фадеевым, так же как и с другими членами московской коммуны, характерно было то, что мы иногда не виделись два-три года, но всегда оставались близкими друзьями. В 1930 году я переехала на paботу в Москву, в это время в Москве в Союзе писателей работал Александр Фадеев и в Москве жили Адольф Крастин, Таня Цивилева и ряд других товарищей-дальневосточников. Не так часто, но мы встречались у Крастина или у других товарищей, на этих встречах бывал и Фадеев, который по-прежнему просто и любовно, по-товарищески относился к своим друзьям-дальневосточникам.

В 1933 году я была послана во Владивосток в длительную командировку. Обстановка па Дальнем Востоке была тревожная: японские империалисты оккупировали Маньчжурию и вплотную приблизились к нашим границам. Пробыла я там около года. В это время туда приезжал Александр Фадеев вместе с кинорежиссером Довженко. Они приехали собирать материал для киносценария о Дальнем Востоке. Несколько раз мы встречались с Сашей у старых друзей — участников борьбы с интервентами. Вместе с группой приехавших киноработников он ходил по партизанским тропам, составлял план маршрута, выбирая наиболее характерные и интересные места. С большой радостью рассказывал Саша о своих встречах с бывшими партизанами, теперь колхозниками, переживая, как он говорил, вновь и по-новому все прошлое, юность, первые шаги его партийной работы и партизанской борьбы. Эта поездка принесла ему большое удовлетворение. В начале 1934 года Фадеев уехал в Москву.

Я вернулась из командировки летом 1934 года и как-то, зайдя к Адольфу Крастину, встретила Сашу. Он был в то время занят работой по подготовке Первого съезда писателей. Перед открытием съезда Саша заехал ко мне и передал гостевой билет на съезд писателей для меня и Тани Цивилевой. Однажды во время работы съезда в обеденный перерыв Саша нашел меня и Таню; он был в веселом, спокойном настроении, подарил нам вышедшие две части «Последнего из Удэге». Мы решили вместе пообедать в шашлычной, и во время обеда Фадеев много рассказывал о работе съезда.

Осенью того же года он снова поехал на Дальний Восток, где собирался писать продолжение своей книги «Последний из удэге». Вернувшись с Дальнего Востока, Александр Фадеев вел большую организационную работу в Союзе писателей. При встречах он часто говорил, что для творческой работы у него сейчас не хватает ни времени, ни условий. Временами у него бывало тяжелое состояние. Я встречала его у Марианны Герасимовой (жены Ю. Либединского), которая жила в том же доме, где и Фадеев, в Большом Ком-сомольском переулке, и была его большим другом. Я в тот период навещала ее, она тяжело болела и не работала. Это был человек большой души, замечательный товарищ.

В эти годы секретариат «Истории гражданской войны» наметил к выпуску сборник о Сергее Георгиевиче Лазо на основе документов того периода и воспоминаний участников борьбы на Дальнем Востоке, знавших Лазо. Меня привлекли к работе над сборником. Одним из авторов был А. Фадеев. Я напомнила ему рассказ Сергея Лазо о их первой встрече на собрании подпольного актива во Владивостоке. Саша оживился, вспомнив этот факт, и сказал: «Я в своих воспоминаниях напишу об этом и, конечно, напишу: своих встречах с Лазо в Приморье в период партизанской борьбы».

В то время Александр Фадеев был уже признанным мастером слова. Работая вместе с ним над материалами сборника, я многому у него научилась. Как-то незаметно, двумя тремя фразами он давал направление моим литературные писаниям. Сам Фадеев в своих воспоминаниях о Сергее Лаз очень ярко и красочно описал его образ. Работая в секретариате «Истории гражданской войны», я собрала довольно много материала, который не входил в сборник о Сергее Лазо. Вскоре Госполитиздат попросил меня написать популярную брошюру о Сергее Лазо. Редактором этой брошюры согласился быть Фадеев, и наша совместная литературная работа после сдачи сборника продолжалась еще несколько месяцев. Я набросала план и схему расположения материала и помню, как, просматривая их, Александр Фадеев говорил: «Ты старайся, чтобы материал не походил на протокольное изложение, вспоминай события, людей, обстановку. Moжет, это вначале не сразу будет удаваться, но потом уже войдет у тебя в привычку». Этот совет много дал мне, особенно в изложении тех событий, в которых я сама участвовала. Вот, к примеру, читаю я короткую сводку Забайкальского фронта о боях с семеновцами, и за этой сводкой возникают образы людей, забайкальской степи... и постепенно все события, часто до мельчайших подробностей, встают перед глазами.

Моя брошюра «Боевой путь Лазо» под редакцией Фадеева вышла в 1938 году. Через некоторое время Фадеев при встрече со мной сказал: «Я пишу для Детгиза небольшую брошюру о Сергее Лазо, я перечитал твои воспоминания в сборнике «Сергей Лазо» и хочу, если ты не будешь возражать, взять некоторые факты оттуда, которые не вошли в брошюру». Брошюру свою я писала не как воспоминания и своих личных отношений с Сергеем Лазо не касалась. Александр Фадеев в брошюре «Как погиб Сергей Лазо» показал его и как командира и как человека, показал его отношение к семье. Эта книжечка, вышла, кажется, в 1939 году. Перед войной мы вновь стали работать вместе с Александром Фадеевым— теперь уже над сценарием о Сергее Лазо. В апреле 1940 года, когда отмечали 20-летие гибели Лазо, в «Правде» были помещены отрывки из сценария «На клич Лазо». Война прервала нашу работу, мы разъехались в разные стороны. Фадеев часто бывал на фронтах в качестве военного корреспондента, писал очерки, показывая героизм народа, борюще-гося против фашистов, разоблачал зверства немецких фашистов. Встречалась я с Фадеевым редко, он был перегружен работой. Из его рассказов о пребывании в Ленинграде в дни блокады помню, что он встретился там со своей двоюродной сестрой Ничей (Вероникой) Сибирцевой и удивлялся, как она стойко переносила все тяготы жизни блокированного города.

В 1943 году, когда в печати появились сообщения о героической работе и гибели молодогвардейцев Краснодона, Александр Фадеев выехал туда за материалами и весь отдался написанию романа «Молодая гвардия». Это был новый взлет его творчества. Фадеев много работал над изучением материала о краснодонцах, но эта тема, как он говорил, влекла его и потому, что он сам в юные годы также в условиях подполья, с группой молодежи, беззаветно преданной делу коммунизма, работал и боролся против белых и интервентов.

Мне хочется несколько слов сказать о своей последней встрече с Александром Фадеевым. В апреле — мае 1955 года я заболела и оказалась в больнице на улице Грановского. Сидя в приемной, где на меня заполняли анкету и выясняли, в какую палату меня направить, я вдруг услышала: «Това-рищ! Вы с каким диагнозом поступаете в больницу?» Я обернулась— около меня стоял и улыбался Фадеев. Он уже некоторое время находился в больнице, и его палата была рядом с приемной. Он засмеялся и сказал, что, проходя мимо, услышал мой голос и зашел в приемную. В больнице я находилась больше месяца. Фадеев там остался и после моей выписки.

Несколько раз мы встречались и разговаривали. Он тогда много работал на государственной и общественной работе, был активным участником международных конгрессов в защиту мира, входил в состав Международного комитета борьбы за мир. Эта работа требовала большого напряжения.

Перед моей выпиской из больницы мы весь вечер проговорили, Саша подлечился, настроение у него несколько улучшилось, он много рассказывал о своих творческих планах, говорил, что все-таки мало написал. Я последние годы тщательно изучала период гражданской войны на Дальнем Востоке, написала диссертацию. Фадеев сказал, что он непременно хочет переработать и закончить свою книгу «Последний из удэге», просил дать ему посмотреть подобранные мною для диссертации документы об американских интервентах.

Фадеев говорил, что он показал гражданскую войну, Великую Отечественную войну и теперь его задача — дать произведение о героике труда в борьбе за коммунизм. Речь шла о его романе «Черная металлургия», отдельные отрывки из которого были опубликованы. Фадеев рассказывал, как он для сбора материалов ездил на Урал, поселился в квартире знаменитого сталевара, ходил с ним в цех, наблюдал за плавкой металла, изучал жизнь и быт рабочих на производстве и дома. Я помню, как он долго рассказывал о жене рабочего, у которого жил. Она тоже была хорошей производственницей, но завелась семья, дети; бабушек у молодой четы не оказалось, иметь няньку в рабочем поселке не принято было, и пришлось ей оставить работу, и вот постепенно молодая женщина отошла от заводской жизни.

Много в тот вечер говорили мы о наших дальневосточных друзьях, вспоминали прошлое, и никак я не думала, что это была моя последняя встреча с замечательным товарищем, чутким и отзывчивым человеком — Сашей Фадеевым. Трагически ушел он из жизни, не завершив своих творческих планов. Но все, что он успел сделать, проникнуто такой огромной любовью к партии и народу, что его произведениям суждено жить всегда и всегда служить воспитанию молодого поколения.