В пятом классе была и Люба Шевцова. Нельзя было не обратить внимания на довольно интересные взаимоотношения между Любой и Сергеем. Люба была боевая девочка. Она не давала себя в обиду, защищала от нападок мальчишек и своих подруг. Особенно часто приходилось вступаться за Серафиму Клепикову.

Сережа иногда поддразнивал Любу, но никогда не доводил дела до стычки. Лишь один раз я видела, как Сережа перешел границы обычных подшучиваний. Люба сначала молчала, а потом резко вскочила и пошла в наступление.

— Ты чего ко мне пристаешь? Думаешь, надо мной можно также смеяться, как над Симой? Ты так думаешь?.. Думаешь?..

Люба оттеснила Сергея к двери. А он, пятясь, говорил очень миролюбиво:

— Подумайте, она сказилась, честное пионерское, сказилась. Я видел, как тетка Ивановна на своего мужа, дядю Игната, надевала «смирительную рубашку». Смотри, и мы на тебя ее наденем.

Сережа заразительно смеялся. Я видела, однако, что он искал пути мирного разрешения создавшегося нежелательного конфликта. Никогда я потом не видела, чтобы Сережа нападал на Любу. Он не скрывал особого отношения к ней. Наверное, в то время, когда еще в пятом классе только-только вступали в силу законы организованного коллективизма, он уважал в ней только товарища, способного постоять за себя. Сережа знал эту ее способность. Тот, кто не хотел знать этого, получал надлежащий урок.

Как-то я натолкнулась на следующую сцену: дрались двое. Головы и руки так быстро мелькали, что мне трудно было узнать — кто это. Я схватила одного из дерущихся в охапку и постаралась рассмотреть поближе его противника. Люба! Да, это была она. Из моих рук пробовал вырваться Ваня Евланов. Он все приговаривал:

— Вот я ей дам!

Люба не уходила. Она стояла напротив, откинув волосы, и смело глядела на шумящего Ваню, который вызывал смех у ребят, и молчала. Начинать немедленно разбирательство было бесполезно. Конечно, Люба своеобразно доказывала свою правоту. Кто прав, а кто виноват— разберешь не сразу. Но Ваня Евланов продолжал шуметь и пришлось заняться расспросами. Увы, они не убавили для него сраму. Оказывается, он поставил к столу поломанный стул для молодой учительницы — попробуешь сесть, и сразу упадешь. Как дежурный по классу Люба не могла допустить этого. Ваня не унимался. Тогда Люба решила отстаивать свою правоту по-своему.

— Как же тебе не стыдно, Ваня? — спросила я его. Евланов молчал. Молчали и другие. Они готовы были смеяться над неудачливым драчуном, но, очевидно, не могли простить и Любе «дежурственного рвения».

Любу Шевцову я почему-то сразу же зачислила в тот актив, на который возлагала большие надежды. Теперь девочке нужна была энергичная поддержка учителя. Лучшим казалось не продолжать выговоров, а добиться примирения. Я сказала об этом, и Люба первая предложила Ване Евланову руку.

И все же в конце дня школьная уборщица Григорьевна, которую все мы по праву считали еще одним школьным воспитателем, успела сообщить мне тревожную весть: над Любой готовится ребячий суд.

— А что же Сережа?

— Участия он не принимает. Но и не вмешивается в затею товарищей...

Обычные ученические истории — у него не хватает воли сразу занять позицию поддерживающих порядок, ополчиться против нарушителей дисциплины и рассчитаться с разудалыми мальчишками, которые считают великой для себя доблестью дерзко выступить против учителя. В классе пока был свой, давно установившийся стихийный коллективизм, и я попросила Григорьевну помочь Любе. Благо, сделать это женщина могла без особого труда. Дочь ее, Лида, жила рядом с Шевцовыми.

— Люба, а я хочу к Лиде сходить, да не знаю, дома она или нет?

— Дома, тетечка, я ее видела, когда уходила в школу.

— Здорова ли ее девочка? Такой мне скверный сон виделся...

Григорьевна говорила громко. Конечно, ее слышали. В отдельных местах за школой послышался, свист, кто-токричал: «ухо, лапоть, пима». Но, как бы там ни было крикуны ретировались.



Ложная товарищеская поддержка уходила медленно. Мы не могли не считаться с ней. Но хорошие черты отношений между ребятами необходимо было использовать для школьных интересов и интересов воспитателя. Я была благодарна Любе, что она первой выступила против нарушителей дисциплины и устроителей обструкций против учителей. Пусть по-своему, по-детски, но смело и решительно.

На другой день она явилась в класс как ни в чем не бывало. В своем уголке девочек она продолжала заправлять. Сережа словно не замечал их. А Ваня Евланов настороженно поглядывал в их сторону. Однако строить козни молодой учительнице он уже не решался.