В.М. Осенью 1941 года немцы значительно продвинулись на Донбассе. Но фронт остановился и в Краснодон приезжали разные воинские части – или для переформирования или для обучения. Военные сделали возле кладбища стрельбища. Мы, мальчишки, тоже выпрашивали стрельнуть – нажимали курок, и, таким образом стреляли. Помогали чистить винтовки. Приезжали обозы. Это тогда в армии были запряженные лошадьми подводы, на которых они возили снаряды или ещё что-нибудь – к фронту или обратно. У нас на всём огороде стояли их телеги, лошади также прямо там стояли. Потом очень хороший урожай картошки был, потому что унавожено.

А потом, уже в холода, ближе к зиме, приехала воинская часть с машинами. Во дворе у нас стало очень много машин. А на квартире у нас стояли «ванюшки» - это шофера этих машин. Иван Григорьевич Дубченко – старший лейтенант, и Самойлович – он еврей, капитан, старший над этой группой.

И Иван Григорьевич Дубченко понял, что Нина на курсы ходит, и пытался её учить, рассказывал, как писать рецепты, называл латинские названия лекарств. Когда немцев окончательно остановили километрах в пятидесяти за Ворошиловградом… Но канонада была всю зиму, бои там шли. Но эта воинская часть весной снялась и уехала на фронт, а где-то в мае, когда уже тепло стало, они вернулись снова и снова эти ребята поселились у нас и вместе с нами жили. Дружили хорошо. И они рассказывали многое и мы рассказывали много

А в июле месяце, когда уже немцы пёрли сильно. Ростов уже был занят немцами. А в другом направлении – Миллерово. Значит, немцы и Ростов и Миллерово захватили. Те войска, которые здесь держали Донбасский фронт, понимали, что вот-вот немцы завяжут этот мешок, и войска хлынули: эвакуированные, беженцы. Здесь гнали скот огромными оравами… Это долго рассказывать, что это было, потому что это страшное переселение народов. Эта воинская часть уехала отсюда. Но Иван Григорьевич Дубченко ещё до этого отступления на машине уехал на фронт, командировка называлась. Что он там делал, я не знаю. Но ещё не отступали, а Дубченко не возвращается. И эти ребята, которые стояли у нас, предполагали, что Иван Григорьевич погиб, потому что не вернулся. А чемодан его у нас остался. И когда воинская часть отступила, они не стали его чемодан увозить с собой. Сказали: «А вдруг Иван Григорьевич живой? Он заедет всё равно к вам». И действительно…

            Уже безвластье было, потому что все выехали, шахты уже взорвали. И где-то неделю было безвластье. Люди грабили магазины, почту, рестораны, аптеку. Всё было разграблено. Нам, мальчишкам, осталась самая мелочь, мы овладели только шомполами, которыми чистили стволы охотничьих ружей, но всё равно нам это было очень хорошо, потому что они у нас как сабли были, мы их на поясе носили – это было для нас большое богатство. А люди всё растащили: и тюки верёвок, канаты…

            И вот однажды, в этой тишине – потому что никакого движения, а только самолёты летают, бомбят станцию Лихую… Это крупный узел. Его немцы так бомбили, что зарево, которое было, мы видели. И когда мы видели это зарево – т.е. это горели вагоны с бензином – у нас была открыта веранда, и Нина становилась там и говорила: «Это Лихую бомбят»… И вдруг подскакивает с шумом, с пылью (дороги у нас тогда пыльные были, кроме шоссе центрального, выложенного булыжником). Подъехала полуторка, выбежал Иван Григорьевич, весь в пыли, забежал к нам. Бабушка говорит: «Садись, Ванюшка, я хоть покормлю тебя». Он «Нет, некогда. Я должен спешить». Забрал чемодан, с Ниной уединились и о чём-то там разговаривали, о чём – не знаю, но недолго. Может быть, минут пятнадцать или десять… недолго, в общем. И он выскочил, на полуторку. А у этой полуторки задний скат – или продырявило или пулей пробило, но кусок резины оторвался, но ещё держался, и когда машина ехала на этом спущенном колесе, этот кусок резины бился о дно борта. И вот я смотрю, как она уезжает. Резина хлопает: «бак-бак-бак», пыль… и умчались они, всё – нету.

            А когда нас уже освободили, Иван Григорьевич Дубченко прислал письма, рассказал, что свою часть он не нашёл, служит в другой, сейчас в районе Краснодарского края. Ко всем обращается очень хорошо, благодарит за гостеприимство, которое было тогда, Нине желает здоровья и т.д. Таких несколько писем мы от него получили. Конечно, ему из дома никто не писал, потому что маме это не нужно было, и никому не нужно было. А когда он уже узнал из указов, из газет, потому что – «Молодая гвардия» - прочитал там фамилию, он понял, что Нины уже нет, и поэтому писать и желать ей здоровья уже нет смысла – он тогда прислал большое письмо. Охарактеризовал её, как он её понял. Это письмо большое… в книгу я его полностью не вставил, но вставил несколько фраз из него. Он говорит, что «я когда в последний раз заезжал к вам, я Нине предложил уехать с нашей частью как медсестре – она отказалась, она сказала: «если мы будем оккупированы, мы тоже будем вести партизанскую войну, мы вам поможем и т.д.». Дубченко сказал: «что ты ещё молода, и это невозможно и кто у вас может быть руководителем, вы ещё не опытные», Нина: «У нас есть и организаторы и руководители, мы обязательно вам поможем». Они пожелали друг другу успехов и расстались. На этом заканчивается его письмо… А кого она имела организатором, кого она имела руководителем партизанского отряда или чего там – я не знаю.

            Я говорю только о факте, который был задокументирован. Есть письмо. Оно было на выставке «Комсомол в Великой Отечественной войне» - в 1944 году эта выставка была организована в Москве. Это была большая выставка. По «Молодой гвардии» они запросили и фотографии и письма и т.д., и т.д. Копию письма сделали, а оригинал отослали туда. Его конверт военный хранился у меня. Вернули они только фотографию, а оригинал письма – нет. Причём вернули большую фотографию – сделали её из маленькой. Всё это прислали сюда в музей. В 1944 году уже работал музей, в домике Кошевого. Там вначале мало экспонатов было, потом его перевели в школу МЮДа – там уже больше было, потом это современное здание построили.

М.Т. Владимир Петрович, рассказываете вы конечно шикарно, но на этом интервью я вынуждена прервать. Большое вам спасибо!

(На этом интервью заканчивается)