Блуждая по интернету, я случайно натолкнулся на статью известного журналиста Эд. Поляновского "Последний поклон", в которой он рассказывал о другом известном журналисте - Киме Прокофьевиче Костенко. Так это тот самый Ким Костенко, мой бывший сосед, который один из первых рассказал правду о некоторых подпольщиках из "Молодой гвардии"!.. - мелькнула мысль. И потекли воспоминания.
   Небольшой город моего детства в Донбассе - Артёмовск, бывший уездный город Бахмут, центр знаменитых солеварен. Здесь начинался "чумацкий шлях", по которому чумаки доставляли соль войску Петра 1 под Полтаву и дальше в Европу. Город от немецких захватчиков был освобождён в конце 1943 года, а уже в феврале 1944-го моя семья вернулась сюда после эвакуации. На базарной площади (рядом с разрушенным памятником предводителю казацкого восстания в 1707-1708гг Кондратию Булавину) ещё стояли виселицы казнённых полицаев - пособников фашистов, а городской сквер был превращён в кладбище для немецких офицеров.
   Война с фашистами заканчивалась, воины стали возвращаться домой. В нашем доме, имевшим общий двор, жило пять семей. Но моя бабушка Зоя особенно дружила с бабушкой Максимовной Костенко, имевшей пятеро детей, трое из которых проживали вместе дружной семьёй. Это Шура, Гриша и Рая Костенко с семьями, а сын Шуры - Эдик - был моим другом. Валентина Костенко жила в другом городе, а Ким Прокофьевич Костенко, герой нашего рассказа, младший из детей и самый любимый был ещё на войне.
   В наш двор первым вернулся из госпиталя Миша Рогозин, муж Шуры и отчим Эдика, у которого снарядом оторвало полступни левой ноги. Затем - тяжело контуженый артиллерист Бондаренко. Пока он трезвый, у него и слова не вырвешь, но в пьяном виде он был страшен: становился на колено на середине двора и с криком: "За Родину! За Сталина!", швырял камни в угол, где был устроен единственный для всех деревянный туалет. На нас, младших школьников, это производило удручающее впечатление: иногда его дразнили и подносили "снаряды", но больше жалели. После окончания войны в мае 1945г. поток возвращающихся воинов увеличился.
   Вернулся мой дядя Леонид Бердичевский, бабушки Зои сын - бравый старший сержант - красавец под метр девяносто, а вскоре приехала его жена Мария, пережившая немецкую оккупацию в посёлке Ровеньки, что рядом с городом Краснодон. От неё я впервые и услыхал о юных подпольщиках и партизанах, действовавших в их районе, и расправе над ними оккупантами. Среди жителей, как правило, местные события распространялись значительно быстрее, чем официальная информация. Конечно, такие рассказы грешили значительным вымыслом.
   Однажды, где-то в середине июня, двор облетела весть: после тяжёлого ранения и долечивания приехал младшенький сын Максимовны - Ким. У меня и сейчас стоит перед глазами кареглазый, чёрноволосый, широкоплечий, чуть выше среднего роста младший лейтенант, подпоясанный ремнями с финкой в ножнах на боку. Его грудь украшали многочисленные ордена и медали. Он разрешил Эдику и мне их потрогать. Но особенное впечатление на нас произвёл доселе нами не виденный орден Александра Невского. Как мне показалось, он вызывал особенную гордость и у хозяина ордена Кима Прокофьевича Костенко. Было чем гордиться: ведь этот орден, как нам поведал всезнающий взрослый сосед Беня-голубятник, вручался только военным в звании не ниже полковника, а тут - младший лейтенант и такой почётный орден! Наверное, за какой-то подвиг - решили мы.
   Первые дни Ким отсыпался и поскольку окно его комнаты выходило во двор, нам, мальчишкам, запрещено было шуметь; сон сына строго охраняла его мама - бабушка Максимовна. Но молодость брала своё, а было ему всего лет двадцать или чуть больше, он вскоре стал выходить на улицу, садился на вынесенный предварительно племянником Эдиком стул и был готов отвечать на вопросы, которые сыпались от нас как из рога изобилия. От Кима мы узнали, что он был командиром миномётной батареи и заканчивал войну в Чехословакии, что ранен был в бою в пригородах Праги, что кортик у него немецкий, трофейный, и ему разрешили взять его с собой.
   Однако жизнь продолжалась, шли годы, мы переходили из класса в класс, и я всё реже видел так полюбившегося мне соседа. От бабушки Зои я, иногда получал информацию, что Ким учится, затем он начал делать карьеру по комсомольской линии, став секретарём горкома комсомола. Изредка я его видел с женщинами, чаще с работницей горкома комсомола Валентиной, ставшей в последствии его женой. Город ведь небольшой, и большинство друг друга знало.
   Где-то в конце сороковых или в начале пятидесятых годов я в составе пионерско-комсомольской делегации города побывал в Краснодоне. Перед поездкой нас принял и напутствовал секретарь горкома комсомола Ким Прокофьевич, который приветливо махнул мне рукой как старому знакомому.
   Поездка в Краснодон осталась незабываемой. Мы побывали в школе, постояли у больницы и у бывшего здания райпотребсоюза, на которых в ночь на 7 ноября 1942 года молодогвардейцы вывесили красные флаги; подошли к сожжённому юными патриотами зданию биржи труда. Нам предоставили возможность побывать в домах-мазанках некоторых молодогвардейцев. Мы беседовали с матерями Ивана Земнухова, Любови Шевцовой и Сергея Тюленина.
   От этих бесед впечатления сохранились разные. Мамы Земнухова и Шевцовой в основном рассказывали, какими хорошими были их дети, как они хорошо учились, как помогали родителям, какими они были патриотами, горячо любящими свою родину. Александра Васильевна Тюленина больше говорила о значении Сергея в успешных делах подпольщиков, о том, что писатель А. Фадеев, когда писал роман, жил в квартире Елены Николаевны Кошевой и с её подачи многое, якобы, незаслуженно приписал её сыну Олегу.
   В общем, обстановка вокруг подвига молодогвардейцев была ещё не устоявшейся и вызывала у некоторых родителей обиды. К сожалению, Е.Н. Кошевую нам не удалось повидать, она была то ли больна, то ли в отъезде. В заключении мы побывали в Краснодонском музее, где осмотрели экспозицию, посвящённую подвигу юных патриотов. К тому времени уже были выставлены предметы быта, принадлежавшие молодогвардейцам, их школьные тетради, листовки подпольщиков. На стене висел листок со стихами, написанными шестнадцатилетним Олегом Кошевым. Они тогда потрясли меня своей чистотой, искренностью и патриотизмом. Я их помню до сих пор. Вот они:
   
    "Мне тяжело. Куда только ни глянь -
    Вокруг я вижу гитлеровскую дрянь.
    Везде ненавистная форма предо мной:
    Эсесовский значок с мёртвой головой.
   
    Я решил, что жить так невозможно.
    Смотреть на муки и самому страдать.
    Надо скорей, пока ещё не поздно
    В тылу врага- врага уничтожать.
   
    Я так решил, и это я исполню.
    Всю жизнь отдам за Родину свою!
    За наш народ, за нашу дорогую
    Прекрасную Советскую страну!"
   
   Самой главной интригой, запомнившейся мне из рассказа смотрителя музея, было то, что в отличие от вымышленного имени предателя Евгения Стаховича, выведенного в романе А. Фадеевым, настоящим предателем был якобы Виктор Третьякевич. Ведь к тому времени художественный роман "Молодая гвардия" ещё воспринимался большей частью общества, в том числе и мной, ребёнком, как документальный. Вот откуда причины недовольства отдельных родителей молодогвардейцев, повышенная реакция на появление новых фактов, свидетельств, открытий.
   В 1950 году Ким Костенко окончил отделение журналистики Центральной комсомольской школы и стал работать собственным корреспондентом газеты "Комсомольская правда" по Сталинской и Ворошиловоградской областям. Он переехал в Москву, где жил на проспекте Мира, недалеко от метро "Щербаковская", и в которой я однажды побывал. Когда он изредка заезжал в Артёмовск проведать свою маму - бабушку Максимовну, сестёр и брата, то видел его и я. Ким всегда интересовался жизнью в городе, спрашивал: "Как дела?"...
   В 1959 году в газетах "Социалистический Донбасс" и "Комсомольская правда" стали появляться статьи, затем собранные в книгу, освещающие выводы специальной комиссии, созданной после процесса над В. Подтынным, служившим в краснодонской полиции в 1942-43 годах, в ходе которого были выявлены новые обстоятельства смерти молодогвардейцев. Комиссия установила, что Виктор Третьякевич стал жертвой оговора Г. Почепцова и других предателей, расстрелянных в Краснодоне в сентябре 1943г. по приговору Военного трибунала. Aвтор этих публикаций - Ким Костенко. В те годы такие материалы были редкостью, сенсацией и, безусловно, требовали от автора большого мужества. Он впервые во - всеуслышание сказал: Виктор Третьякевич - не предатель, сняв с него существовавшее 16 лет оскорбительное клеймо. Это был настоящий журналистский подвиг!
   Прошло много лет, я уже давно жил в Москве. Юношеские интересы и знакомства затерялись в глубинах памяти, появились новые. Министерство, в котором я работал, находилось на улице Бочкова, однажды во время обеденного перерыва я зашёл в ближайший гастроном и там лицом к лицу столкнулся с Раисой Костенко - сестрой Кима, приехавшей в гости к брату. Мы обнялись и она мне поведала, что брат, после тех знаменитых публикаций имел много неприятностей. Сменил место работы и трудится в газете "Советская культура". С тех пор я его и членов его семьи ни разу не встречал.
   И вот - публикация, с которой начался наш рассказ. Она попалась мне на глаза слишком поздно. Знакомая фамилия, печальное известие: в автокатастрофе в Праге погиб специальный корреспондент журнала "Новое время" Ким Прокофьевич Костенко. Круг замкнулся: войну закончил в Праге, весь израненный, но остался живым, а теперь в той же Прпге ушёл из жизни. Судьба...
   В память о нём осталась написанная им книга Это было в Краснодоне".
   

Адрес статьи:
http://www.krugozormagazine.com/show/Kostenko.462.html