В тот январский день, когда Ленинград готовился салютовать своим доблестным освободителям, наши полки и дивизии были уже далеко от берегов Невы.

Помню, под станцией Передольская встретились танкисты 7-й гвардейской танковой бригады с партизанами полка, которым командовал ставший Героем Советского Союза А. Ф. Тараканов.

В одной из уцелевших изб собрались танкисты и автоматчики десанта, партизаны и местные жители. Царило то хорошо знакомое всем разноголосье, которое долго не приобретает стройности беседы, когда встречаются родные люди, давно ждавшие друг друга, но не успевшие еще произнести слова, чтобы они, подобно поленьям в хорошо сложенном костре, сразу же занялись дружным пламенем.

А за окнами шло ликование. Танкисты и партизаны братались. Колхозницы, за долгую жизнь в оккупации научившиеся в самых потайных местах закапывать картошку, теперь спешили выгрести ее из ям, чтобы попотчевать «сынков». Небогатое угощение. Но зато от всего сердца!

И вдруг в нашу избу ворвался автоматчик Жуков:

— Принимайте подарок!

В руках у него была пачка газет — «Ленинградская правда» от 26 января 1944 года, только что сброшенная самолетом.

Пачка была солидная. Газет хватило бы на всех собравшихся. Но кто-то развернул одну и, как главный материал номера, принялся вслух читать постановление II съезда Советов СССР «О переименования города Петрограда в Ленинград». Лично я знал текст давно, еще со студенческого времени, и мог бы повторить наизусть, но только в тот день мне пришла в голову мысль, что этот величайшего значения доку-мент звучит как музыка с умело выбранным аккордом. Аккорд приходился на слово «первый».

Мы слушали чтеца:

— «...Десятки и сотни тысяч петроградских рабочих первые пошли за товарищем Лениным в огонь и составили первые железные отряды той армии, с которой Владимир Ильич Ленин победил буржуазию...»

Голос читавшего креп. Видно, чтец тоже уловил музыку текста и теперь сознательно акцентировал наше внимание на одном слове.

— «В Петрограде великая пролетарская революция одержала первую, решающую победу. Здесь создавались первые отряды пролетарской Красной гвардии, и здесь заложена была основа Красной Армии. Ни голод, ни холод, ни блокада, ни десятки других бедствий не сломили духа пролетарского Петрограда...»

Чтец, будто не совладав с волнением, перевел дух и продолжал:

— «Как неприступная скала, высился все эти годы красный Петроград, оставшийся поныне первой цитаделью Советской власти...»

Никто из нас не знал еще тогда о предстоящем праздничном салюте в Ленинграде, как и о том, что наше январское наступление войдет в летопись Великой Отечественной войны первым из десяти ударов Советских Вооруженных Сил, в сорок четвертом предопределивших крах фашистской Германии.

Постановление II съезда Советов СССР тогда воспринималось не как исторический документ, а, скорее, как самое свежее сообщение Совинформбюро.

Все, о чем говорилось в нем, было адресовано не только дедам и отцам, но и сынам и внукам, тем, кто сидел в избе, грелся у походных костров. Ведь они тоже в минувшие 900 дней вместе со всеми ленинградцами вынесли холод и голод, все бедствия блокады, но составили железные отряды защитников города и по-прежнему высоко несли ленинское знамя. Сменились бойцы а строю. Традиции остались неизменными.

Еще через день мы читали приказ войскам Ленинградского фронта. В нем сообщалось об успешном решении задачи исторической важности: город Ленинград полностью освобожден от вражеской блокады и от варварских артиллерийских обстрелов.

Пройдет еще несколько дней, и мы узнаем, что в зимних боях сорок четвертого года войска Ленинградского и Волховского фронтов продвинулись вперед на 150—250 километров, освободили около 4000 населенных пунктов... Противник потерял только убитыми 90 тысяч солдат и офицеров.

Далее следовало Сообщение о наших трофеях. И каждая из этих цифр была как глоток ключевой воды в краткий перерыв между рукопашными схватками. Мы повторяли их, но оглядывались не на то, что лежало за спиной. Больше хотелось заглянуть вперед. Ведь фронты, так много сделавшие для защиты Ленинграда, выходили на оперативный простор.

И снова вспоминается мне митинг в батальоне автоматчиков, вместе с танкистами совершившими беспримерный у нас, на севере, через леса и болота 120-километровый рейд по тылам противника. Выступал минометчик Андреев, стыдливо пряча перебинтованные руки. Он вместе со своим напарником Сивковым ухитрился в разгар жестокого боя вести огонь по врагу прямо с брони танка. Что ж с того, что при-шлось покалечить руки! Бой выиграли. Это было главным.

— А ведь я Ленинград увидел только на своей медали,— сказал Андреев, намекая на то, что был награжден медалью «За оборону Ленинграда».—Так мне и не удалось ступить на улицы города.

— И мне!

— И мне...

Голоса раздавались со всех сторон. В них звучала горечь. И командир после минутного смущения зычным голосом объявил:

— Все вы — отныне и навсегда ленинградцы, товарищи! — Потом добавил: — Каждому награжденному медалью «За оборону Ленинграда» будет предоставлено право побывать в Ленинграде.

— Ура! — раздалось в ответ.

Конечно, по здравом размышлении, командира автоматчиков сегодня, пожалуй, можно было бы обвинить в превышении власти. Но чем мог порадовать тогда командир своих бойцов? Он безошибочно угадал единственное решение...