"ВСЯ ГОРДОСТЬ МИРА ОТ МАТЕРЕЙ"

        "Мама, единственная моя!
   Пришло время больших испытаний, молю тебя, родная моя, быть такою же неколебимой духом, какой я всегда знал тебя, и верить в то, что мы разгромим этого иуду-Гитлера... Молю тебя, береги себя, потому что твоя жизнь мне дороже собственной. Я уверен в том, что мы выдержим эту войну, навязанную нам, и я еще долгие годы буду видеть тебя счастливой и радостной. Не закрываю глаза на то, что впереди много тяжелого и трудного, но кому же бороться за Родину, как не ее сыновьям.
   Светлая моя мама, радость и тепло моей жизни, еще раз целую твои милые руки, и глаза, и волосы. Пожелай мне бодрости и успеха, и твои пожелания неизменно сбудутся. Я же с тобой сердцем, где бы ни был.
   Я прошу тебя передать Ирушке, и Лолли, и Юрию (Сестры и брат А. Лебедева.- Ред.), что обнимаю их и всем сердцем прошу заботиться о тебе. Я уверен, что они это сделают, ибо нет для нас ничего более лучшего, чем была и есть ты. Мама, жизнь моя, в эту минуту я не нахожу слов, чтобы выразить всю мою любовь и нежность к тебе. Как могу часто буду сообщать тебе о себе. По-видимому, мы недолго задержимся в Ленинграде и м. б. в половине июля пойдем в море. С момента объявления угрожающего положения я нахожусь в части. Очень часто думаю о тебе и еще, еще раз прошу тебя, береги свое сердце и жизнь, мне легче работать и плавать, зная, что ты меньше плачешь. Если ты не будешь долго получать от меня писем, то пиши по адресу: Ленинград, гл. почта п/я 67, командиру части А. П. Чебанову...
   Обнимаю тебя со всей любовью и нежностью, будь здорова и невредима, моя ненаглядная.
   Всегда твой Алексей. 23.VI.41 г."
   
   "Бесценная моя мам!
   Очень ты меня обрадовала своей открыткой. Целую тебя несчетно. Именно этих слов я и ждал от тебя. Верь, моя родная, что пока жива наша земля и сыны ее, мы будем биться и ломать врагу хребет до последнего. Не страшна смерть, мамми, если веришь в свое дело, а я твердо знаю, что не будет меня, придут сотни на мое место, и м. б. ценой лишений, крови и тягот, но мы опрокинем врага и придушим так, чтобы он не встал. С этим и в бой пойду. Спасибо тебе, моя родная, за все, что ты дала мне. За силу рук, за бодрость духа, за то, что сердце бьется в груди так, как оно должно биться. Ты понимаешь, что отступать нельзя. Сейчас решается судьба нашей страны. Трудно представить себе ту бездну горя, нищеты, унижений, издевательства, в которую эта сволочь хочет ввергнуть нас.
   Вот в тебе, в моей единственной, слились неотделимо понятия Родины и матери, а разве я допущу, чтобы немецко-гитлеровский холуй позорил твои седины? Воюя за Родину, я воюю и за тебя, и за Лолли, и за маленького Эдьку, за всех, кто дорог и близок моему сердцу. Не тревожься обо мне, родная. Пока я еще здесь. Ждем нашего часа и приказа и срочно готовим корабль к бою. Работа кипит, да и все сейчас здорово работают - и рабочие, и моряки. Подлинно Отечественная война. Не смущайся небольшими успехами врага, все обстоит хорошо, когда погоним немцев, то погоним до самого Берлина. Город начеку. Ребят эвакуируют, что вполне разумно. Бомбоубежища есть, а что всего важнее - дух народа, боевой дух...
   Я встретился здесь с Алей Дубровиной, старой моей любовью. Она приехала сюда из Полярного, где ее отец полковым комиссаром. Думаю, мамми, что перед отходом я свяжу свою судьбу именно с ней, уверен, что она понравится тебе, а я... я, кажется, люблю ее по-настоящему. Тебе, моя мам, наверное, кажется смешным этот намечаемый в дни войны брак, но счастье не считается со временем, а мне кажется, что в ней я .увидел то настоящее, о чем писал тебе не раз...
   1 июля 1941".
   
   "Моя дорогая Амамма!
   Пиши мне, пожалуйста, по адресу: Ленинград, Краснознаменный Балтийский флот, 1101, военно-морская почтовая станция, 12 дивизион подводных лодок...
   ...Не исключена возможность, что придется повоевать и на сухопутном фронте, но события покажут это. Пиши мне, родная, а я при малейшей возможности буду давать тебе весточку.
   ...Пока еще город не тревожат бомбардировщики, но все не за горами. Враг злобен и жесток, и я рад, что хотъ ты сравнительно далеко от театра военных действий. Целую тебя крепко, родная моя. Еще раз прошу, не выплакивай глаза, верь в мою звезду, она у всех нас Кремлевская...
   4.VII1941".
   
   "Родная моя!
   Только что получил письмо от тебя... Очень обрадован им. Только что сейчас расписался с Алевтиной. Коль буду жив, это напрочно. Вечером вырву два часа для свадьбы. Странно, что встретились мы с ней , ровно три года назад мы познакомились. Она хорошая девчонка, мамми, очень душевная и отзывчивая, и я думаю, что она понравится тебе как дочь, когда мы увидимся, а что увидимся, это несомненно.
   Одна мысль, одно желание - бить фашистскую сволочь. Нельзя придумать столь скверного слова, чтобы выразить то, чем является эта гадина. Насилия, до которых никогда не додумается зверь, смерть и пожары несет он с собой. Почел бы себя счастливым принять смерть за Родину и даже ею, последним движением руки убить врага. О, гады! Хочется плакать и убивать, когда слышишь о том, что они делают с нашими попавшими в плен. А самому, если уж так придется, ясно одно: в плен живым не сдамся. Коля Корак и Леша Атлас, мои дружки, пишут мне очень хорошие письма с фронта, если кто-либо из нас уцелеет, он навестит матерей и расскажет о всем.
   Всегда твой Алексей.
   16.VII.41. 13.00".
   
   "Дорогая и милая ма!
   Пользуюсь минуткой, чтобы черкнуть тебе. Все у меня обстоит благополучно. Думаю, что скоро в походы... Я писал тебе о моих обстоятельствах с Алевтиной, сейчас она уехала в деревушку около Валдая, где находятся на даче ее мама и брат, не знаю, как-то она доберется туда, я же скучаю и посему написал ей второе письмо, заведомо зная, что она не доехала еще. В Питере все спокойно, и город привыкает к войне, спокоен и готов к борьбе.
   ...По-прежнему по утрам занимаюсь гимнастикой, полчаса английским, словом, поддерживаю заведенный распорядок, ну а на море живем по-другому. Одна надежда - драться как следует и бить сволочь нещадно.
   20 VII.41".
   
   "Моя дорогая мам!
   К тому времени, когда ты получишь это письмо, я, наверное, буду в море, так как мы выходим в поход. Чаю, что вернусь жив и здоров, благополучен, как и прежде...
   Аленька прислала мне два письма почти одновременно и в одном из них свою фотографию с букетом. Аленька такая милая на этом фото, что я просто жалею о неимении второго экземпляра - отослал бы тебе. Письма хорошие и любящие, и если судьба будет благоприятна, я уверен в том, что мы будем жить счастливо с Алевтиной. Она очень чуткая и добрая и умная девочка, а я постараюсь быть для нее таким мужем, при котором она не нуждалась бы в другом.
   Недавно купил сборник твоего любимого Лавренева и, без сомнения, когда-либо вручу его тебе... 25.10.41".
   
   Матери, Людмиле Владимировне, моряк-поэт А. Лебедев посвятил лучшие свои стихотворения в книгах "Кронштадт" и "Лирика моря", вышедших в 1939 и 1940 годах. В одном из них есть такие строки:
   
   Тебе, оставшейся далеко,
   За гранями полей и рек,
   Не перестать о сыне флотском
   Любовью и тоской гореть.
   Моя родная, слов немного,
   Которыми хочу сказать,
   Как я хочу, чтоб без тревоги
   Меня могла ты ожидать.
   Припомни снова, улыбаясь,
   Как шла ты, мной гордясь не зря,
   Когда меня страна родная
   Служить послала на моря...
   
   Когда читаешь их, невольно вспоминаются слова, сказанные однажды Алексеем Максимовичем Горьким: "Вся гордость мира от матерей. Без солнца не цветут цветы, без любви нет счастья, без женщин нет любви, без матери нет ни поэта, ни героя".
   В марте 1934 года началась служба Алексея Лебедева на Балтийском флоте. Затем он поступил в Высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. Великую Отечественную войну встретил в должности штурмана подводной лодки Л-2. Несмотря на тяжелую обстановку, подводник-фронтовик регулярно писал письма матери. Письмо, посланное 10 ноября 1941 года, оказалось последним.
   
   "Золотая моя мама!
   Целую тебя перед отправлением в поход, до этого осталась пара часов, и я пользуюсь ими, чтобы написать письмо тебе. Я надеюсь, что все будет в порядке, как говорят англичане, в противном случае тогда уж ничего не скажешь, но да минет сия чаша нас.
   Лед, пасмурно, серое небо, с берега стреляют по Кронштадту. Но когда он начинает отвечать своей мощной артиллерией, враги смолкают.
   Буду счастлив, мама, если удастся утопить столько фашистов, сколько сможем. О себе не думаю. Только о тебе помнится да о тех, кто был связан со мной, ты понимаешь, о ком я говорю. Впереди долгие, долгие, бессонные, тревожные ночи и дни, минные поля, авиация, флот противника, но, несмотря на все это, лодка проскальзывает и воюет и топит противника чуть ли не в его портах...
   Я был бы счастлив возможностью обнять тебя, моя родная, еще раз и думаю, что так и будет.
   Целую тебя, моя дорогая, крепко. Твердо верю, что мы вернемся. Всегда верный тебе и любящий тебя сын.
   Алексей".
   
   Штормовое кипение ледяных волн и ночная мгла - молчаливые свидетели трагедии, разыгравшейся в ноябре 1941 года на минном поле неподалеку от острова Кери в Балтийском море. Советская подводная лодка, шедшая в надводном положении, наткнулась на сорванные штормом мины. Экипаж боролся за спасение корабля до последней секунды. Но когда стало ясно, что подлодка неминуемо затонет, командир капитан-лейтенант Чебанов приказал экипажу покинуть корабль.
   В первую очередь на верхнюю палубу выносили раненых. Одним из последних поднялся на ходовой мостик гибнущей подлодки ее штурман лейтенант Алексей Лебедев.
   Он едва успел перевести дыхание, как новая, огромной силы взрывная волна и поднятый ею темный вал обрушились на корабль, сметая в воду обессиленных борьбой моряков. Алексею каким-то чудом удалось удержаться. Через несколько секунд раздался крик о помощи. Не раздумывая, штурман бросил в ночную темень свой спасательный жилет. А лодка, захлебнувшись ледяной водой, почти мгновенно канула в бездну моря.
   В похоронках, которые были отправлены родным и близким моряков, по условиям военного времени не сообщалось о том, при каких обстоятельствах они погибли. Подробности событий той страшной ночи удалось установить по материалам Архива Военно-Морского Флота СССР в Гатчине.
   Пожелтевшая папка с грифом "Совершенно секретно". В ней два уникальных документа. В отчете о боевых действиях подводных лодок Краснознаменного Балтийского флота в кампании 1941 года сказано следующее: "Подводная лодка Л-2 (командир капитан-лейтенант Чебанов, военком старший политрук Гребнев) в 18.00 12 ноября 1941 года вышла из Кронштадта в район Данцигской бухты с задачей: произведя разведку фарватеров противника, выставить в них минные заграждения - банки и после постановки остаться в районе для уничтожения военных кораблей противника и действий против транспортов...
   До разветвления фарватера на Ханко подлодка должна была следовать за караваном кораблей КБФ, состоявшим из двух эсминцев, заградителя "Урал", под эскортом пяти базовых тральщиков и пяти катеров типа "МО" (Морской или малый охотник за подводными лодками.- Ред.)
   Около 10.00 13 ноября подводная лодка совместно с караваном пришла в бухту Сууркюля на острове Гогланд... В 18.00 караван, а вместе с ним и подводная лодка, следовавшая в кильватере за эсминцами, вышли с Гогландского рейда, продолжая движение на вест.
   Пройдя траверз маяка Кери, Л-2 трижды подорвалась на минном поле и затонула. Из личного состава спаслось только три человека. Со слов этих людей можно установить следующее: первый подрыв на мине произошел в 00.35 минут 14 ноября кормовой частью. Личный состав боролся за живучесть лодки, в четвертом и пятом отсеках было создано противодавление, аварийная партия, перейдя в шестой отсек, заделывала повреждения. После первого взрыва лодка хода не имела, так как были повреждены дейвуды.
   Около часа ночи последовал второй, более сильный взрыв. Кормовая часть лодки до глушителей была разрушена. В лодку через разошедшиеся швы стала поступать вода... Часть личного состава была ранена. После второго взрыва лодка стала на якорь, и на нее навалило эсминец "Суровый", также подорвавшийся на мине. Командир подводной лодки капитан-лейтенант Чебанов все время, начиная с первого взрыва, пытался вызвать к лодке катера "МО" для того, чтобы снять личный состав и в первую очередь раненых, но из этой попытки ничего не выходило - катер к лодке так и не подошел. После того как на лодку навалило эсминец, командир, очевидно, хотел перенести на него раненых, для чего и приказал троим краснофлотцам перейти на миноносец. ...Вскоре после этого миноносец и лодка разошлись, и посланные остались там. Затем перешли на катер "МО"...
   Выводы: личный состав подлодки действовал мужественно. Все находились на своих местах и боролись за сохранение живучести своего корабля".
   Во втором документе - "Донесении", написанном командованием бригады подлодок на основе свидетельств оставшихся в живых моряков - главного старшины Николая Кваскова и старшего моториста Василия Щербины,- указываются более подробные детали. В частности, говорится о том, что после первого взрыва на мостике находились капитан-лейтенант Чебанов, военком старший политрук Гребнев, помощник командира старший лейтенант Лапицкий, электрик краснофлотец Байков и рулевой краснофлотец Морозов, на корме находился лейтенант Лебедев вместе с боцманом...
   Когда раздался второй взрыв, подлодку подбросило, люди попадали на палубу, освещение вышло из строя, радиоаппаратура осыпалась. Квасков вышел на центральный пост и увидел: над приборами склонился инженер-механик Дудкин. У него из виска сочилась кровь. На палубе сидел с окровавленным лицом радист Близнин, который просил передать штурману Лебедеву о том, что гирокомпас вышел из строя...
   Всего на Л-2 погибли в ту ночь более 50 моряков, в том числе и Алексей Лебедев, которому было всего 29 лет.
   Из родных Алексея, кроме сестры Ирины Алексеевны, проживающей в городе Иваново, никого не осталось. К сожалению, так и не удалось разыскать Алевтину Дубровину. И мы обращаемся к тем, кто будет читать эти письма, если вы что-либо знаете о ней, откликнитесь.