Молодая Гвардия
 



Согласен умереть, но не простить

Прошло двадцать лет, и, казалось бы, обо всем можно было бы забыть навсегда.

Двадцать лет, как утих грохот орудий, пронзительный визг бомб, не стали видны огромные клубья дыма взрывов и пламени пожаров и где-то исчез запах пороха.

Все теперь стало на свои места, природа, села, города. Все кругом стало новое и прекрасное, совсем не похожее на прежнее. Но принесенные фашизмом страдания человечеству в годы Отечественной войны надолго остались в сердцах народов. И, несмотря на то что прошло два десятилетия, нанесенные раны не заживают.

Когда читаешь газету или слушаешь радио о том, что боннское прави-тельство хочет прекратить судебное преследование нацистских военных преступников, то невольно встревожишься и вспомнишь прошлое... В семнадцатилетнем возрасте я угодил в лапы кровожадных фашистов вместе со своими путниками Бурнаткиным и Ляховым.

Жестокие пытки в польском городе Гуре-Кальварии, в гестапо г. Гру-ец, где пришлось испытать много пыток, разных по своему характеру.

Одиночные водяные камеры, в бочке с водой, закупоренной специальной крышкой с небольшими отверстиями для воздуха. Бесконечное избиение и буксировка за ноги с третьего этажа по лестнице, отсчитывая головой количество ступенек, и, в конечном счете, подвешивание за кисти рук.

Я часто задумываюсь о выносливости человека, когда он лишен всего, что способствовало его существованию. И какая сила противостояла для того, чтобы остаться живым, хотя впереди еще предстояли новые мучения. Варшавская тюрьма, транспортировка в концлагерь, в закрытых вагонах из-под цемента, когда в пути из каждого вагона было выброшено не меньше, чем по тридцать трупов, задохнувшихся в цементной пыли или убитых сквозь крышу вагона из автомата сопровождающих эсэсовцев.

Эшелон из двадцати вагонов, наполненный по 120 человек, оставил тогда в поле несколько штабелей страшных трупов. Здесь были все дети, женщины, подростки и старики и даже грудные малютки, которые оползывали своих мертвых матерей.

Ужасные зрелища уходили, но на их место приходили новые и новые. Варшавская тюрьма ушла, но вскорости встретили г. Легниц и концлагерь Гросс-Розен. И сейчас я вижу измученных узников, гранитный карьер и огромные тяжелые камни на спинах вереницы узников, движущихся, точно муравьи, друг за другом.

Разукрашенная одежда кристаллами и всевозможными полосами сливалась в кровавую рану. Высокие вышки с пулеметами и электро-изгороди, жестокие порядки никому не обещали свободы.

Только граненая труба крематория пожирала беспомощную жертву, выбрасывала прахом, и тянуло неприятным запахом горелого мяса и костей.

Не забыть поднимающие вагонетки на эстакаду в крематорий, шептание узников, которых увозили еще живыми, достигших веса 25 кг.

Бесконечный страх окружал каждого, и каждый ожидал последнего пути, пути в ненасытную печь. Мне пришлось побывать в двух таких лагерях смерти, Гросс-Розен и Аушвиц, не считая Либенау. За номером 17701 я был зачислен в Гросс-Розене, но и после меня лагерь пополнялся бесконечно. Вход был свободный, но выход только через трубу. Проводить глазами в крематорий удалось мне многих, не менее чем по полета человек в день, но сколько проглотила и выбросила эта труба, мне было не известно с того времени, когда меня угнали в лагерь смерти Аушвиц.

В двадцатичетырехкилограммовом весе в последнем взвешивании, считавшемся годным для работы подростка, я оставил Аушвиц, оставил навсегда.

Труба канализации на стройке смогла спрятать небольшую связку костей, обтянутых шкурой, и через двое суток вывести меня за пределы высоких изгородей и охраны — я бежал.

Мне было известно, что случилось бы со мной, если бы я задержался еще на несколько дней, — служил бы башмаком под колесом тяжелой, с бетоном вагонетки. И только недавно палящее крымское солнце смогло несколько сгладить полоски плетей, которые невозможно сосчитать на спине и ниже, где кончается позвоночник. И как можно простить кровопийцам, как можно равнодушно смотреть в глаза нечеловеческим созданиям, которые пропустили через свои руки десятки тысяч невинных жертв.

И теперь просто оставить судебное преследование и оставить извергов без наказания, этого допустить невозможно. Я призываю всех узников Бухенвальда, Гросс-Розена, Аушвица, Дахау Хаммельбурга, Флоссенберга и остальных, не допустить прекращения наказания преступников, кровопийцев, пока не заживут наши раны, а они никогда в сердцах не заживут.

Простить — это значит еще стать миллионами жертв прогрессивного человечества.

Вырвать с корнем нацизм и предать суду не двадцатого века, а двад-цать веков назад...

Я хочу, чтобы меня хорошо поняли.
Федотов В.А., быв. узник лагерей смерти Гросс-Розен—Аушвиц. 12 марта 1965 г., г. Севастополь.

РГАСПИ Ф. М-98. On. 3. Д. 77. Л. 73—73 об.


<< Назад Вперёд >>