Мы находились в лагере для военнопленных где-то недалеко от г. Седлец, в Польше. Название маленькой станции в памяти стерлось. Помню еще, недалеко находился г. Луков. На месте лагеря раньше были поля польских крестьян. Вокруг нас возвели высокие проволочные заграждения, а по углам торчали зловещие вышки с ручными пулеметами. На ночлег загоняли нас в длинные шалаши по 100 чел. Ложились в одну сторону боком по 50 чел. и в другую по 50 чел. Вход был только с одного конца. Под собой голая земля. Постелить никакой одежды не имели. Таких шалашей в лагере было много, целый городок. Кормили нас очень плохо. Давали баланду по одной кружке три раза в день. Били нещадно по всякому поводу. Каждое утро увозили трупы умерших от голода, холода и разных болезней военнопленных.

Чем же занимались люди в лагере? С утра до вечера наши взоры направлялись в сторону кухни. Наблюдали, как туда заходят люди и выходят, ждали, когда и нам принесут эту несчастную баланду. Целыми днями люди рассказывали о своей довоенной хорошей жизни, о том, что они любили кушать, как их матери и жены умели прекрасно стряпать. Наперебой хвалили своих матерей, жен и детей. Если бы матери и жены слышали эти разговоры, то, наверное, никогда не стали бы обижаться на отсутствие к ним любви и уважения со стороны своих мужей и сыновей.

И вот 30 августа 1941 г. во всех шалашах появились агитаторы. Они говорили коротко и ясно: «Товарищи, вы сами, своими глазами видите, как наши друзья ежедневно умирают десятками от голода и холода, заразных болезней и побоев фашистских палачей. Дальше терпеть нельзя. Милостей от лютых врагов ждать нам не приходится. Давайте все сегодня организованно прорвемся сквозь проволочные заграждения, нападем на склады с оружием, вооружимся и двинемся на восток на соединение со своей родной Красной Армией, которая ведет героическую борьбу с гитлеровскими захватчиками. У нас есть связь с соседним лагерем, где настоящие командиры, которые берут на себя командование. С нашей стороны требуются только согласие и решимость. Давайте, товарищи, по-большевистски, организованно выступим и вырвемся из этого ада. Жизнь или смерть!»—«Уйдем все, не будем ждать своей смерти здесь! — раздались в ответ единодушные голоса. — Или мы не русские, не советские люди? Давайте нам командиров, которые повели бы нас к своим, на восток!»

Так возникло решение бежать. Целый день разговор шел только о побеге. Давали клятву идти только на восток. Постепенно надвигалась темная осенняя ночь. Моросил мелкий дождь. В 9 часов вечера раздался установленный сигнал, и над всем лагерем прокатилось мощное «Ура!». Люди оставили свои ненавистные шалаши и бежали в западном направле-нии, где имелся лес, туда, где намечался по плану прорыв проволочных за-граждений. Когда мы прибежали к установленному месту, то уже не было никаких препятствий. Свободно выбежали из территории лагеря. Кто-то постарался расчистить нам дорогу. Заработали ручные пулеметы с вышек. Бежавший со мной рядом товарищ упал. Видимо, его скосила вражеская пуля. Наконец мы добежали до леса. Мы на свободе! Сердца бьются, как будто хотят выпрыгнуть. Позади, над территорией лагеря, одна за другой поднимались в небо ракеты, шла беспрерывная стрельба. Со всех сторон стали раздаваться голоса:

— Московские, ко мне!

— Горьковские, подходи сюда!

— Ленинградские! Подходи!

— Куйбышевские, ко мне! — крикнул я.

Ко мне подошли два человека. Один оказался пензенским, а другой из Куйбышевской области, Камышинского района, молодой парень, по национальности татарин. Фамилии их не запомнил. Один — русский, другой — татарин, я — чуваш, составили группу и двинулись дальше. Остальные тоже по группам в 2—3 человека взяли курс на восток. Форсировали маленькую речушку.

Вышли на крестьянские огороды. Подзакусили капустой, морковью, свеклой и другими овощами. Перешли железную дорогу Брест—Седлец. Уже отошли далеко от лагеря. Стало светать. На день устроились в лесу. Образовались своеобразные колонии. Ходили друг к другу в гости, кто даст ложку соли, кто спичек. Весь день варили и пекли картошку, сушились и отдыхали.

К обеду подошел к нам один поляк. Разговорились. Трудно было говорить. Он не знал русского языка, а мы польского, но тем не менее объяснились. Он дал нам понять, что поляки — друзья русских, что они выдавать нас немцам не будут.

— Вы ешьте картошку смело, мы не будем на вас обижаться. В поле ее пока много, — сказал нам щедрый поляк.

— Спасибо, но у нас нет соли и спичек, — ответили мы.

Он сходил домой и принес соли и спичек. Долго мы с ними сидели и говорили о том, что победа будет на нашей стороне.

В первые дни мы двигались на восток по ночам, ибо не верили еще полякам, но идти было трудно, плутали, кружились на месте, а потом убедились в том, что они искренне относятся к нам, и стали продвигаться днем. Только двигались маленькими группами, то можно было встретить своих друзей почти на каждом шагу. Встретимся где-нибудь на дороге, поговорим и идем дальше разными путями, но направление одно — на восток.

Где бы мы ни шли, везде поляки встречали нас со словом «товарищ». Из них многие знали хорошо русский язык. Они нас снабжали хлебом, картами, указывали дороги, где нет немцев, населенные пункты, где имелись немецкие агенты, принимали на ночлег. В одном селе моих товарищей на несколько дней взял к себе поляк, по фамилии Красовский, для работы в своем хозяйстве. Они были колхозниками, а меня не взял, как учителя, усомнился в том, что я справлюсь с сельскохозяйственными работами. Мне пришлось дальше идти одному. Два-три дня держал меня у себя поляк Высотинский, который показывал мне рану на груди, полученную еще в Русско-японской войне. Другой молодой поляк, Куликовский принял на ночлег, снабдил продуктами питания и маленькой картой, вырезанной из какого-то учебника. Мы почти всю ночь беседовали с ним. Он до начала войны учился в университете, по разным вопросам политики, философии и религии. Ночевал у Георга Юхновича.

Шел по территории Польши 17 дней. 17 сентября 1941 г. дошел до села Ганна, которое расположено на берегу реки Западный Буг. В этот же день, при помощи польских крестьян преодолев пограничную линию, форсировал Западный Буг и вышел на территорию Волынской области.

В соседнем селе с Ганной встретился с одним старым поляком, ко-торый благословил меня и сказал: «Обязательно вернитесь к нам. Мы вместе будем гнать немцев на Запад и нанесем полный разгром швабам (он так называл немцев)».

Как будто выполняя наказ этого старика, я в составе войск 1 Бело-русского фронта в 1944 и 1945 годах шел по этим же следам. Участвовал в освобождении городов Седлеца, Праги, Варшавы и других населенных пунктов. Имею награды: «Орден Отечественной войны II степени», медали «За отвагу», «За освобождение Варшавы» и «За победу над Германией».

В боях за Варшаву получил ранение 15 января 1945 г. и попал в госпиталь...

Я обращаюсь к своим польским друзьям со словами благодарности и призывом еще больше крепить нашу дружбу, которая зародилась в совместной борьбе против гитлеровской Германии.

Мы тогда так и не узнали организаторов массового побега воен-нопленных из лагеря под Седлецом. Неизвестны нам и те причины, по которым не удалось организаторам довести это дело до конца, т.е. вооружить восставших и организованно вести их на восток. В печати об этом массовом побеге я не читал. Может быть, я просто не заметил. Хотелось бы узнать имена тех, кто организовал такой массовый побег военнопленных.
Ургалкин А. С. 17 июня 1961 г. Чувашская АССР, г. Чебоксары.

РГАСПИ Ф. М.-98. Оп. 3. Д. 76. Л. 40—47.