Освобождена Польша, пал Берлин: над Рейхстагом взвилось красное знамя Победы. Освобождена Чехословакия, уже на Эльбу выходила армия-освободительница, а на одном маленьком участке советской земли, на Курляндском полуострове, между Рижским заливом и Балтийским морем, сидели живые фашисты. Фронт вытянулся от берега до берега. Немцы сидели как в мешке. Единственным выходом для них было море, но над ним постоянно висела наша авиация и отправляла на дно всякое суденышко, пробиравшееся к берегу или удалявшееся от него.

Сил для решительного наступления у нас не было. Линию обороны держало одно воинское соединение, а наша 8-я гвардейская Панфиловская дивизия стояла в прифронтовом лесу «на ремонте», как говорили про часть, пополнявшуюся после наступательных боев. Дивизия готовилась доколачивать немецкую группировку, последнюю на нашей земле. Об этом «доколачивании» в армейской газете была помещена очень обидная ка-рикатура: возвращаются с флагом Победы из Германии командующие Украинскими фронтами и разговаривают: «Что это слева от нас погромы-хивает?» — спрашивает один. «А... Это 8-я Панфиловская в Курляндии немцев доколачивает».

Конечно, было обидно. И мне тоже было обидно, хотя я состоял в ди-визии без году неделя, с 9 апреля 1945 года, но знал эту славную дивизию. До берега Балтийского моря от Калинина дошел рядом с ней, а солдат, про-шедший дорогами войны сотни километров, растерявший на этих дорогах много друзей, быстро найдет в новой части новых друзей. К концу войны в дивизии уже очень мало осталось людей с первого дня ее формирования. Много раз за годы войны дивизия «ремонтировалась», и в тот день, когда группа солдат, в числе которых был и я, после госпитальных мытарств прибыла в дивизию, состав ее был очень разнороден: Были и молодые ребята, только что призванные, были и такие пожилые, как я, которым уже шел пятый десяток, были представители разных национальностей. Но все гордились тем, что они находятся в составе одной из славнейших дивизий, загородившей дорогу немецким оккупантам к Москве, и никто не виновен в том, что дивизии в дальнейшем досталась дорога не на Берлин.

Дивизия пополнялась. В прифронтовом лесу лагерь дивизии напоминал военные летние лагеря Красной армии: в лесу под соснами были построены бараки, кухня, столовая, баня и будка для кино, а залом служил уклон бугорка. Здесь мы смотрели любимые бойцами фильмы: «Два товарища», «Актриса» и др. Эти киносеансы в лесу, ночью, под открытым небом сами просились на киноленту. В самый разгар развивающихся в фильме событий вдруг раздается: «Воздух». Моментально все гаснет, останавливается, бойцы сидят 10—15 минут и даже полчаса. Ждут, когда тот же голос провозгласит: «Отбой!» — и сеанс продолжится.

В первых числах мая дивизия была готова к выступлению на пере-довую. Старшины рот заменили изношенную обувь, обмундирование, помыли всех в бане. 8 мая утром начали выдавать боеприпасы: по две сумочки с гранатами, по две пачки патронов, противогазы, лопаточки и др. До обеда солдаты все это развернули из бумаги, разместили в патронташах и вещевых мешках, прочистили винтовки, автоматы, пулеметы и управились побриться.

Последний обед в лагере за столами в мирной обстановке. Ужин будет уже на передовой и может быть сухой, а не горячий. Командир дивизии гвардии генерал-майор Беляев распорядился перед последним мирным обедом налить в солдатские кружки боевые 100 грамм.

Раздатчики пошли на кухню за вторым блюдом. Вдруг к столам бежит радист полка и во весь голос кричит: «Товарищи! Курляндская группировка капитулировала!..»

Что тут произошло, трудно описать. Все вскочили. Крики «ура!..» не смолкали. В воздух полетели миски, котелки, ложки, пилотки. Все обнима-лись, жали друг другу руки, тискали друг друга так, что некоторые пищали... Командир дивизии распорядился налить солдатам перед вторым блюдом последние боевые 100 грамм.

Крики «Ура!», «Победа!», «Капут фрицам!» раздавались то здесь, то там, то в соседних полках справа и слева.

Пообедали. Все разбрелись группами — писать домой письма.

Писать о том, что у нас война кончилась, что каждый из нас жив-здоров и что с нами уже больше ничего не случится, так как, раз наши немцы капитулировали, то и вся война скоро кончится. Писали все. Писали всем родным и знакомым. Вечером начальник полевой почты сказал мне, что два раза газик возил на главную почту письма солдат.

Под вечер все были на дорожках и полянах. Горели костры. Баяны и аккордеоны выводили солдатские вальсы. Везде пели любимые песни. Один пожилой солдат пристроился у пня и раз за разом стрелял из винтовки в небо. Я подошел к нему и сказал: «Слушай, друг! Неужели за четыре года тебе не осточертела эта музыка... Перестань... Дай отдохнуть и винтовке... Иди пой...» — «И верно», — сказал он.

Поздно ночью разбрелись по своим шалашам и баракам. Вдруг часа в два ночи или несколько раньше вновь раздался голос радиста: «Товарищи!.. Вся Германия капитулировала!..»