...Недавно я побывал в гостях у своего земляка и старого однополчани-на, полковника запаса Григория Семеновича Григорьева, который сейчас живет в Москве. Естественно, речь зашла о фронтовых делах, о подвигах сибиряков-гвардейцев. Вспоминали мы и о погибших, о замученных фа-шистами друзьях и товарищах.

Да, сколько лет прошло, а старые раны не забываются. Перед глазами стоят горящие села, люди, мирные советские люди, загубленные гитлеров-ским отребьем. Разве можно, например, забыть восьмерых девушек — бойцов нашей дивизии, которые попали в плен? Когда мы вновь ворвались в деревню, где это случилось, я, услышав стоны, вбежал в сарай. Страшная картина! На стене были распяты девушки. Во рту у них торчали зубья бороны...

Недобрым словом вспоминали мы и организаторов и вдохновителей всех этих нечеловеческих зверств и особенно гитлеровского выкормыша, пригретого ныне заокеанскими милитаристами, генерала Шпейделя. Григо-рий Семенович в сердцах сказал: «Кажется, совсем недавно мне пришлось принимать капитуляцию фашистских войск в Курляндии от этого битого генерала. Неужели забыл тот день битый Шпейдель?»

Я не знал об этом эпизоде из фронтовой жизни полковника Григорьева. А он рассказал вот что.

Осеннее наступление наших войск в 1944 году в Прибалтике заверши-лось тем, что более 30 дивизий врага были отрезаны от Восточной Пруссии и прижаты к побережью. В этом была доля ратного труда и сибиряков-добровольцев 22-й гв. дивизии. Сибиряки за 37 дней прошли с боями более 350 километров по лесам и болотам, участвовали в освобождении столицы Латвии — Риги и затем получили приказ — не выпускать гитлеровцев из Курляндского котла, не дать врагу перебросить на другой фронт ни одного танка, ни одной гранаты. Выполняя этот приказ командующего 2-м При-балтийским фронтом маршала Советского Союза Еременко, сибиряки-гвардейцы вели напряженные бои за каждый бугорок.

4 мая 1945 года меня вызвали в штаб дивизии и передали приказ командования прибыть 5 мая на передний край 1-го батальона Новосибирского полка и выполнять роль парламентера — начать переговоры о капитуляции фашистских войск Курляндской группировки.

На следующий день в сопровождении командира разведывательной роты старшего лейтенанта Самойленко я прибыл в указанное место — на окраину маленькой разрушенной деревушки, расположенной у шоссе. Здесь, в развалинах, были тщательно заминированы два наших противотанковых орудия. Они стояли всего в 50 метрах от немецкой траншеи, тянувшейся по лесной опушке по ту сторону шоссе.

Ровно в 7 часов вечера на шоссе ярко вспыхнули огни. Наблюдатели сообщили, что немцы сбросили сетки с орудий прямой наводки. Наши артиллеристы приготовились к поединку. Точно выполняя приказание, я остановил артиллеристов и продолжал наблюдение. Через четверть часа на опушке леса показался парламентер. Вот он подошел к сваленному дереву, служившему мостиком через сплошь заминированную поляну, которая отделяла шоссе от опушки леса. С большими предосторожностями гитлеровец пополз по стволу и затем, поднявшись, вышел на шоссе. Я пошел навстречу. Парламентер оказался австрийским офицером, немного владевшим русским языком. Подойдя ко мне, он прежде всего спросил: «Берлин взят?»

«В этом нечего сомневаться», — ответил я, хотя и не знал ничего конкретного о Берлине. Видимо, мой собеседник понял, что у меня нет желания болтать с ним, и он, вытянувшись, выпалил: «С кем имею честь разговаривать?»

Я сказал свое звание и сообщил, что уполномочен командованием принять капитуляцию фашистов. Тогда офицер попросил разрешения вызвать на переговоры представителей командования Курляндской группировки.

Я согласился. Офицер тут же передал условный знак, и на бревне показался другой гитлеровец. Подойдя к нам, он довольно браво козырнул, назвал свой чин и спросил: «Война окончилась?» — «Да, — твердо ответил я. — Складывайте оружие и переходите через шоссе». — «Будет приказ, сдадим оружие, — также энергично ответил он. — Наше командование послало уже представителя к командующему русским фронтом».

Вернувшись с шоссе, я доложил командованию о встрече с парламентерами и получил приказание оставаться на месте и наблюдать за участком. Ночь прошла спокойно. В предрассветной мгле мы заметили белые флаги. Это означало, что гитлеровцы приняли капитуляцию.

В 6 часов мы вышли на шоссе. Через несколько минут на опушке появился тот же офицер-австриец с белым флагом, а за ним шел довольно высокий и грузный немец. Они, как и вчера, перебрались по дереву и поднялись на шоссе. Высокий упитанный гитлеровец в генеральском мундире с нашивкой на рукаве «Африка—Курляндия» выпрямился передо мной и взял под козырек. И говорил он довольно тихо. Австриец перевел: «Начальник штаба Курляндской группировки войск генерал Шпейдель. Он приносит свои извинения инженер-полковнику за 10-минутное опоздание. И спрашивает, где производить сдачу войск». — «Здесь, где стоим», — ответил я.

Австриец перевел мой ответ Шпейделю. Тот замотал головой и торо-пливо пояснил: участок заминирован крупными фугасами. Поэтому пушки, танки и автомашины здесь передавать просто немыслимо.

«Разминируйте и приступайте к сдаче техники», — настаивал я. «К со-жалению, в штабе нет плана минных полей, — признался Шпейдель. — Его никто и не делал. Поэтому и разминирование затянется».

И он попросил назначить участок по передаче войск на полкилометра в глубину немецкой обороны. При этом генерал показал на карте место, где удобнее всего складывать боевую технику.

Доводы генерала были основательными. Но я не был уполномочен ре-шать такие вопросы и прервал переговоры. Оставив гитлеровцев на шоссе, я ушел на переговорный пункт. Шпейдель ждал меня. Получив разрешение согласиться с предложением фашистов, я вернулся на шоссе. «Разрешаю складывать оружие на указанном вами участке». Генерал кивнул и попросил разрешения отлучиться на 30 минут, чтобы дать соответствующее приказание. Точно через 30 минут генерал Шпейдель вернулся и, вытянувшись передо мной, начал докладывать о наличии личного состава Курляндской группировки и всего вооружения, подлежащего сдаче. Всего я, конечно, не запомнил. В памяти сохранились лишь детали. На день сдачи, по сведениям Шпейделя, в группировке числилось 270 тысяч солдат и офицеров.

«Один пехотный полк и артиллерийская бригада уже построены в походное положение и ждут ваших представителей», — доложил генерал.

Я отдал приказание старшему лейтенанту Самойленко, чтобы он вывел разведроту в указанный пункт и приступил к приему. Совинформбюро сообщало 13 мая 1945 года об итогах капитуляции гитлеровцев в Курляндии так: с 9 по 13 мая сдались в плен 181 032 солдата и унтер-офицера, 8038 офицеров и 42 генерала. За это время приняты и учтены следующие трофеи: самолетов — 136, танков и самоходных орудий — 325, полевых орудий — 1548, минометов — 557, пулеметов — 4363, автоматов и винтовок — 57 646, автомашин разных — 5825.

После соответствующих формальностей генерал Шпейдель попросил проводить его к командующему, а личную автомашину взять под охрану. Просьба его была выполнена.

«Больше мне не приходилось встречаться со Шпейделем, — с иронией продолжал рассказ Григорий Семенович. — Услышал о нем, когда его на-значили командующим войсками НАТО»...