В 1964 году в газете «Вохенпост», издаваемой в ГДР, и в журнале «Огонек» был опубликован очерк о трагической гибели узников фашистских концлагерей на судне «Кап-Аркона».

В этом очерке Эрвин Гешонник, известный немецкий актер, коммунист, лауреат Национальной премии ГДР, высказал корреспонденту журнала « Огонек» Генриху Гуркову желание: встретиться через 20 лет после страшной трагедии, 3 мая 1945 года, гибели узников на «Кап-Арконе» с людьми, спасшимися от ужасов фашистских застенков, чтобы отчитаться друг перед другом, перед своей совестью, перед памятью погибших товарищей за все, чем живете сейчас, и задать друг другу вопрос: что ты делаешь, чтобы такое не повторилось?

Эрвин Гешонник был одним из руководителей организации сопро-тивления в концлагере Нейенгамме, пережил трагедию 3 мая 1945 года на борту «Кап-Арконы».

«Кап-Аркона» — это 3-трубный лайнер, красавец с роскошными каютами, отделанными благородным деревом, с переходами, покрытыми тяжелыми коврами, с хрустальными люстрами — одно из самых дорогих судов, бороздивших моря и океаны. На его борту устраивались торжественные приемы и банкеты. Здесь пили шампанское и танцевали чарльстон миллионеры Европы и Америки.

Судно «Кап-Аркона» стояло в Любекской бухте возле г. Нейштадт. По приказу гестаповского главаря Гиммлера судно это превратили в плавучую могилу узников фашистских застенков. Корабль должен был выйти с живым грузом в море и навсегда исчезнуть.

В течение трех дней на борт судна были доставлены 4700 человек узников. По залам и каютам, еще не потерявшим прежнего блеска, рассовали людей, многие годы видевших только деревянные нары, колючую проволоку да сторожевые вышки лагерей.

3 мая над «Кап-Арконой» появились английские бомбардировщики, полетели бомбы. Корабль смерти загорелся, начал тонуть. С самолета по пылающему судну, по людям, вырвавшимся на палубу, били из пушек.

Более 4000 человек, которые выжили в концлагерях и тюрьмах на-цистов, погибли за несколько часов до вступления в Нейштадт танков союзников.

Прочтя очерк в журнале «Огонек», я его вырезал и бережно храню, рассказывает узник № 47 059 концлагеря Нейенгамме Корсунов Федор Дмит-риевич.

Со дня трагедии прошло уже 20 лет. В мае текущего года — 20-летие капитуляции фашистской Германии. Время и созидательный труд народа моей Родины стерли следы кровопролитной войны; залечили душевные раны, горе и страдания жен, матерей и детей погибших узников в тюрьмах и многочисленных концлагерях нацистов; залечили раны физически и душевно искалеченных узников.

Мне тяжело вспоминать пережитое в прошлую Отечественную войну. Вот уже 20 лет я всячески избегал разговоров о концлагерях, о войне не только с друзьями, но и с близкими мне родными. Мои дети, сын и дочь, и моя жена не знают, и я им не рассказывал, о страданиях, о муках, о страхе и ужасах, которые я пережил в Заксенхаузене, Нейенгамме и на борту «Кап-Арконы».

На просьбы моей семьи рассказать о пережитом я молчал. Я не хотел бередить в своем сердце давно ушедшее прошлое: ужасы, горе и страдания в фашистских концлагерях. Я молчал, потому что прошлое причиняло мне боль, молчал, потому что страх и ужас овладевали мною. Я боялся, что вдруг прошлое может стать вновь действительностью. Я боялся воскрешать в своей памяти минуты страха, ужаса, отчаяния, которые владели мною там в Заксенхаузене, на «Кап-Арконе».

Я боялся чувства безнадежности и душевной опустошенности, которые я испытывал после пыток, учиненных мне эсэсовцами.

Только теперь, накануне 20-летия Победы над фашизмом, я пришел к заключению, что не имею права молчать. Я обязан откликнуться на обращение в журнале «Огонек» и заявляю, что я — один из немногих спасшихся от смерти на судне «Кап-Аркона», я — узник № 47 059 Корсунов Федор Дмитриевич.

У меня лишь одна цель, одно стремление — довести любыми средствами до сведения всех народов об ужасах прошлой Отечественной войны, чтобы это не повторилось.

Я, Корсунов, на третий день вероломного нападения гитлеровской Германии на нашу Родину находился в рядах Красной Армии, защищая Родину на фронтах Юго-Западного фронта в качестве офицера связи, затем адъютанта командира батальона.

В районе села Самодуровка, под Богучаром, я и мои товарищи Щенягин и Василенко выполняли задания командования в тылу у врага по сбору и эвакуации из окружения разрозненных частей Советской Армии, отходившей на соединение с Воронежским фронтом из Харьковской обл. Мы, трое, скрывались в лесопосадке, поддерживая связь с жителями села Самодуровка. Кто-то из предателей выдал нас эсэсовцам. Мы были задержаны и заключены в лагерь военнопленных в г. Кременчуге, откуда нас перебросили в лагерь для офицеров в г. Владимир-Волынский. Там пытался бежать из лагеря. Побег не удался. Перевезли в лагерь г. Ченстохов (Польша). В Ченстохове лагерная организация сопротивления поручила военнопленным: летчику-лейтенанту Соколову и Колчанову — разработать план побега. Однажды Колчанов, подойдя ко мне, начал отвлеченный разговор о якобы распространившихся в лагере слухах о готовящемся побеге узников лагеря, а через несколько дней открыто, откровенно предложил мне принять участие в разработке плана побега.

После, ночью, мы исследовали всю канализационную сеть лагеря. В поисках выхода из лагеря всю ночь лазили по канализационному каналу. Выхода нет. Решили: на следующую ночь организовать побег через про-волочное ограждение лагеря. Для осуществления плана побега создали группу из 15 человек.

Группа эта, ночью, подошла к ограждению лагеря, набросала досок и верхнюю одежду на проволоку. Все 15 человек бросились на проволоку. Тяжестью тел проволока была порвана, образовав проход. Эсэсовцы подняли стрельбу. Из 300 человек, участвовавших в побеге узников, ушли из лагеря не больше 100 человек, остальные погибли.

На шестой день побега гестаповцы многих поймали, вернули в лагерь, в том числе и меня.

После неудавшегося побега из лагеря в Ченстохове меня перевезли в Нюрнберг, затем в Вольгаст, а оттуда на остров Узедом (Германия).

Здесь мне выдали полосатую одежду с продольными — синей и серой — полосами и с кругом на спине: знаком о совершенном побеге. Количество кругов на одежде означало количество побегов.

В лагере были узники с одним и двумя кругами. Узников, совершивших в третий раз побег, гестаповцы вешали, и трупы их висели до пяти дней для устрашения других.

В лагере я познакомился с русским военнопленным майором Афана-сьевым, членом лагерной организации сопротивления. Майор Афанасьев 9 июня 1943 года организовал побег из лагеря: меня, Зубка Михаила Наумовича (проживает в г. Ростове-на-Дону-19, Ленгородок, Колодезная ул., 38), Кравченко Евгения Васильевича (проживает в г. Ленинграде, 16-я линия № 19, кв. 81) и Николашина Евгения Васильевича (погиб в лагере Заксенхаузен). Мне известно, что Афанасьев до нашей группы вывел из лагеря три группы военнопленных. Афанасьев из лагеря не ушел, он остался для подпольной работы среди военнопленных. Перед нашим побегом Афанасьев при содействии немецкого антифашиста, работавшего районным инженером, направил узника Зубка Михаила Наумовича в составе команды из пленных на военный завод. На этом заводе, по сведениям, изготовлялся новый вид оружия — ФАУ-2.

Михаил Наумович Зубок получил задание: зарисовать снаряд, дать характеристику и технологию его изготовления. Задание это Михаил Наумович успешно выполнил.

После приступили к организации побега. Старшим был избран Зубок Михаил Наумович, а я проводником. В день побега Афанасьев снабдил нас запасом еды, дал компас, кусачки, часы, топографическую карту и поручил нам передать советским воинским частям чертеж и описание технологии изготовления снаряда ФАУ-2.

Ночью в полу камеры вырезали лаз. Между полом и фундаментом — пространство, оно позволило нам ползком добраться до конца блока (барака). Цоколь блока заделан шифером. Шифер мы легко сняли с гвоздей. Выползли во двор лагеря. Была гроза. Шел сильный ливень. Побежали к ограждению лагеря. Вдруг яркий удар молнии. Кругом светло как днем. Сердца у нас замерли — все пропало. Но обошлось благополучно: гестаповцев на посту не было; они ушли в сменное караульное помещение. Зубок М.Н. и я перерезали кусачками проволоку. Потом мы побежали прочь от лагеря. Шли в ночное время, в направлении к Берлину, на реку Одер. Днем, из опасения быть обнаруженными и пойманными, укрывались в лесу, в лесопосадках либо в степи — в неубранных с полей хлебах.

Карту, компас, чертеж и описание технологии изготовления снаряда ФАУ-2 мы закапывали вблизи укрытия, а собираясь в путь, откапывали.

Так мы скитались больше месяца. Запас еды давно был съеден. Питались зернами хлебов, неубранных с полей, и картофелем. Однажды мы отравились несозревшим картофелем, который ели без хлеба и соли.

Силы с каждым днем покидали нас. На привалах, лежа на земле, при-слушивались к малейшему шороху. Ноги отказывались идти, от усталости мы их не чувствовали, а поднимаясь с земли, долго не могли наступить на ноги и идти. Даже угроза быть пойманными не могла поднять нас с места привала и заставить бежать от опасного места.

Однажды мы услышали стук мотора мотоцикла. Спустились в кювет. Легли. Мотоциклист, по-видимому, заметил нас; ему показалось подозри-тельным наше исчезновение; остановил мотоцикл в нескольких метрах от места, где мы лежали в кювете. Эсэсовец, освещая себе путь карманным фонарем, стал осматривать окружность. Мы быстро поползли по кювету в противоположную сторону от эсэсовца. Когда были сравнительно далеко, перебежали в лесопосадку. В лесопосадке набрели на зенитную пушку. Вблизи никого нет. Тотчас же вернулись к шоссе, прячась, настороженно стали выбираться из расположения зенитной части фашистов.

Через несколько дней, голодные, полураздетые, еле держась на ногах, вышли к разветвлению реки Одер на два русла, вблизи Берлина. Через мост, что на главном русле реки, мы не пошли. Мост этот охранялся эсэсовцами. На берегу обнаружили лодку; она была привязана цепью на замке. Вос-пользоваться лодкой и перебраться на другой берег реки мы не смогли, а вплавь добраться — слишком слабы. Спустились ниже по берегу реки, где был второй мост. Мост этот связывал берег реки Одер с островком, об-разованным разветвлением реки Одер на два русла. Охраны на мосту нет. Перешли на островок, где укрывались в лесопосадке.

Гестаповцы днем, охотясь на коз на островке, обнаружили нас; подошли; стали спрашивать, кто и откуда мы. Кравченко Евгений Васильевич хорошо владел немецким языком; он объяснил, что мы русские, убежали от бауера (крестьянина), который бил и плохо кормил нас. Гестаповцы забрали нас и отвезли в тюрьму г. Кюстрин. Спрятанные нами на островке сведения о снарядах ФАУ-2 и другие вещи, очевидно, хранятся и сейчас там.

В тюрьме г. Кюстрин мы пробыли семь дней. В августе 1943 года меня и других перевезли в лагерь Заксенхаузен. Здесь начались допросы, со: провождаемые пытками.

В лагере многочисленные блоки (бараки), а среди них блок в два этажа. Всюду в блоках трехъярусные нары, широкие проходы, а в центре проходов, по двум сторонам, граненые деревянные столбы. На втором этаже блока — комната, где гестаповцы производят допрос узников. Рядом с комнатой допроса — карцер. Здесь много трупов, замученных пытками узников. Эсэсовцы трупы не убирают и не хоронят. Пытки производятся здесь же в блоке, в центре прохода, недалеко от комнаты допросов.

Пытали меня, Бельданова, Николашина и поляка Юзека (фамилию его не помню).

Первым пытали Бельданова в присутствии всех узников. Узников заставляли смотреть на пытки, очевидно для устрашения.

Вслед за Бельдановым пытали меня. Подвели к столбу; руки назад; заставили прислониться головой и упереться плечами в граненый деревянный столб. Били резиновой плетью с металлической оплеткой; удары наносили медленно, с оттяжкой; вели отсчет количеству ударов; били до тех пор, пока не терял сознание; бросали в карцер к трупам замеченных узников. В карцере возвращалось сознание, выводили на допрос. Заставляли сидеть на корточках, т. е. с согнутыми коленями; движение — удар плетью; терял сознание; опять карцер и снова допрос; сажали на скамью с вытянутыми вперед руками; движение — удар плетью по голове или затылку; от удара падал со скамьи на пол; поднимался; опять скамья и вытянутые вперед руки; иногда били «гуманно» — не по голове, а по рукам; сидел с вытянутыми впе-ред руками, боясь пошевелиться; кружилась голова; сознание выключалось; падал; опять карцер, трупы и снова допрос. Заставляли ходить «гусиным» шагом; терял сознание; снова карцер и опять допрос.

В пролет между гранеными деревянными столбами клали шест; подвели; связали руки назад; конец веревки перебросили через шест; подтянули за руки от пола вверх; другой конец веревки закрепили за железное кольцо на граненом деревянном столбе; нестерпимая боль; вывих предплечий; терял сознание; подвешивали три раза, каждый раз до 40 минут; снова карцер, трупы и снова допрос.

Такие пытки продолжались в течение 15 дней. Все это время находился в карцере среди трупов замученных эсэсовцами узников. Первые 10 дней — ни хлеба, ни воды, последующие пять дней — стакан воды в сутки.

В сентябре 1943 года Зубка Михаила Наумовича и Кравченко Евгения Васильевича увезли в Бухенвальд. Я и Николашин оставались в Заксен-хаузене до конца 1944 года.

В этом лагере мы вели подпольную работу среди узников: имели связи с немецкими антифашистами, которые снабжали нас газетами и листовками на русском языке. Гестаповцы обнаружили листовки. Снова допрос, карцер, трупы замученных узников и опять пытки.

Николашин и Юзек погибли в Заксенхаузене от пыток, их трупы были сожжены в крематории.

Меня и Бельданова спас русский военнопленный врач Чернооков Владимир.

После очередных пыток меня и Бельданова доставили в без сознательном состоянии в «Ривер» (лагерную больницу). В «Ривере» две палаты: одна для смертников, другая для заразнобольных. Меня и Бельданова принесли в палату смертников. Гестаповцы в эту палату не ходили. Обслуживающий «Ривер» персонал были узники, которые нас не трогали. В их обязанности был вменен вынос трупов умерших узников в крематорий. В палате смертников я и Бельданов пробыли месяц. Когда я пришел в сознание в палате смертников, я считал, что пришел мой смертный час. Лежал неподвижно, чтобы не вызвать боль измученного тела. Мысленно прощался с близкими, родными мне, дорогими людьми. Иногда душа моя была опустошена: я был ко всему безразличен, безразлично воспринимал мысль о «неизбежном», т. е. смерти; не обращал внимания на стоны окружавших меня полумертвых узников; не обращал внимания на участливые заботы таких же несчастных, как и я узников, обслуживающих «Ривер».

Спустя месяц врач Черноокий В. перевел меня и Бельданова в палату заразнобольных. Гестаповцы во время обхода боялись подходить близко и прикасаться к постелям больных. Мы этим воспользовались. Ко времени обхода гестаповцев мы накрывали головы одеялами, гестаповцы, не тревожа нас, проходили мимо.

Из Заксенхаузена узников отправляли в концлагерь Нейенгамме. С очередным этапом меня, Бельданова и Черноокого отправили в Нейенгамме. Из одного лагеря смерти волею судьбы я попал в другой лагерь смерти и оттуда на корабль смерти «Кап-Аркона».

В апреле 24-го числа 1945 года, днем, узников лагеря смерти Нейен-гамме выгнали из блоков. Часть узников на автомашинах, а часть пешим строем доставили на станцию железной дороги. Загнали в товарные вагоны. Вечером доставили в порт Любеке. В тот же день, ночью, нас перегнали в трюмы на борт «Кап-Арконы».

Трюмы переполнены людьми. Воздух пропитан кислым запахом потных тел, запахом разлагающихся трупов умерших узников от голода и болезней. Эсэсовцы трупы умерших из трюмов не выносили.

С 24 апреля до 3 мая — дня трагедии на «Кап-Арконе» — узникам выдавали на сутки: 200 грамм эрзац-хлеба с древесными опилками и 200 грамм маринованной свеклы.

Истощенные голодом и болезнями узники умирали каждый день. Я был в очень плохом состоянии: не мог без помощи товарищей ни встать, ни ходить. Я считал, что обречен на смерть. Лежа в трюме, я большую часть был в забытьи: не замечал и не обращал внимания, что происходит вокруг меня. Забываясь, вспоминал Родину, милых, любимых детей и жену. Я забывал, где я. Лишь громкий стон умирающего либо окрик эсэсовца возвращали меня к действительности. Тогда чувство безнадежности и отчаяния вновь овладевало мною. Спазмы перехватывали дыхание, горько-соленые слезы текли по щекам, плакал беззвучно, потом рыдал. Успокоившись, наплакав-шись, забывался.

В ночь на 3 мая фашисты торпедировали находившееся в Любекском порту судно с женщинами и детьми. Мы видели через иллюминатор, как женщины с детьми прыгали в воду с борта тонущего судна. В море, на катерах, патрулировали эсэсовцы и расстреливали спасающихся. Были слышны полные ужаса и отчаяния крики матерей и плач детей.

В эту ночь из нашего трюма, через иллюминатор, ушли пять человек: Бельданов, Ковалев, остальных фамилии я не помню. Они достали где-то пробковые пояса и спустились в воду. Удалось ли им спастись, или они погибли, я не знаю.

3 мая, в 11 часов дня, лежа в трюме, я услышал два разрыва бомб, сбро-шенных на борт «Кап-Арконы» английскими бомбардировщиками. Бомбами были повреждены машинное отделение и борт корабля. На корабле смерти вспыхнул пожар.

Огромное судно «Кап-Аркона» накренилось и начало тонуть. Трюмы заливало водой. Узники, кто был в состоянии, стали выбегать на палубу. Те, кто был слишком слаб, оставались в трюме и там погибли.

Страх смерти и жажда жизни придали мне силы: шатаясь, я добрался до лестницы трюма, схватился руками за поручни лестницы и, напрягая последние силы, пополз вверх к выходу из трюма. Вода затопила почти весь трюм, грозно, неумолимо подступала ко мне все ближе и ближе. Вот вода уже у моих ног. Последнее усилие, и достиг выхода из трюма. Здесь силы покинули меня; руки соскользнули с перил лестницы; я стал падать в воду. Вдруг я почувствовал, что кто-то подхватил меня и вытащил на палубу. Это был узник из Днепропетровска — Ткачев.

На палубе я увидел незабываемую, страшную картину гибели тысяч людей. На корабле бушевал пожар. Люди прыгали в воду с головокружи-тельной высоты борта «Кап-Арконы». Всюду крики ужаса и смертельного страха. Пулеметные очереди. В море — каша людей, и среди них катера фашистов, стрелявших из пулеметов в несчастных узников.

На палубе «Кап-Арконы» та же страшная, незабываемая трагедия. Истощенные голодом узники обнаружили бочку с маринованной свеклой. Голодные люди, не обращая внимания на бушующий огонь, на стрельбу, на крики гибнущих в море, бросились за свеклой. Около бочки образовалась пробка: сильные сбивали с ног слабых, слабые падали; их тела топтали другие.

В другом месте кто-то обнаружил на судне несколько десятков буханок эрзац-хлеба с древесными опилками. Узники бросились за хлебом. Та же незабываемая картина, что и у бочки со свеклой.

В схватке голода с жизнью погибло много обездоленных, измученных в концлагерях узников.

Ткачев, вытащив меня на палубу «Кап-Арконы», где-то разыскал рези-новый спасательный круг. Круг этот Ткачев надел на меня. Мы прыгнули в воду. Всплыв на поверхность моря, Ткачев подплыл ко мне, руками схватил круг. Мы плыли к противоположному от порта берегу.

В холодной воде ноги и руки сводили судороги. Расстояние в пять ки-лометров мы плыли больше пяти часов. Силы оставляли нас. Казалось, не доплыть нам до берега. Страх перед смертью победил — мы доплыли.

На берегу ноги отказались передвигаться. Мы долго лежали на берегу у моря. Нас подобрали английские танкисты и доставили в свой военный госпиталь.

Через две недели, англичане отправили нас в Русское бюро № 22625 по репатриации пленных, где начальником был товарищ Гордеева.

В бюро я встретил много узников с других обреченных на гибель судов. Один из узников, фамилию не помню, рассказал мне, что узники с судна, на котором он находился, избежали участи узников «Кап-Арконы».

Капитан, командовавший на этом судне, очевидно, был антифашист, смог организовать команду из преданных ему матросов, капитулировал.

Когда начался обстрел судов английскими бомбардировщиками, капи-тан вывел всех узников на палубу судна, поднял белый флаг, взял курс к берегу, где были войска союзников, и тем спас многим жизнь. Фамилию капитана рассказывающий не знает.

Русское бюро по репатриации 20 мая 1945 года эвакуировало меня в местечко, название не помню, вблизи г. Штеттин, в русский военный госпиталь, а оттуда в Польшу, где я был в госпиталях г. Ковалеве, Торно и Глевица примерно семь месяцев. После меня эвакуировали на Урал в г. Березники, где был в госпитале пять месяцев.

Всем узникам, спасшимся при трагической гибели корабля смерти «Кап-Аркона», Русское бюро по репатриации № 22625 выдало справки, в том числе справка была выдана узнику № 47059 Корсунову Ф.Д, следующего содержания: