Помнится лето 1942 года. Наша дивизия после формирования прибыла на фронт. Командир дивизии полковник Перхорович вызвал нас — дивизионных разведчиков и поставил перед нами первую боевую задачу — любыми средствами добыть «языка», т. е. пленного, в трехдневный срок.

В то время фронт проходил по черте г. Воронежа. Одну половину города занимали наши части, другую — немцы. Река, разделяющая город на две части, и низина по берегам ее были нейтральной зоной.

Как сейчас помню, семь комсомольцев отправились в первую, настоящую, фронтовую разведку. И когда переходили ночью реку, когда увидали первый труп, прибившийся течением к берегу, каждый из нас отвернулся в сторону.

Без всяких происшествий прямиком мы в Чижовку, окраину города, там последняя линия врага, и углубились дальше в тыл вражеской обороны.

А через несколько времени увидали и первого настоящего врага. Он возник перед нами неожиданно. На темном небе ясно оказалась человеческая фигура. Человек двигался в нашу сторону. Без команды мы залегли. Каждый из нас ясно слышал, как стучало в груди сердце. Но, дело прошлое, признаться, страха мы не испытывали. Когда солдат поравнялся с нами, тоже без команды навалились на него. Все окончилось в несколько минут, выстрелить фашист не успел, но я слышал, как щелкнул затвор его карабина.

Благополучно мы выбрались и обратно. Так что «язык», как видно, достался нам без особых трудностей, но память об этом случае ясна и сейчас, как будто произошло все не двадцать лет назад, а только вчера.

Помнится Курская дуга. Ад кромешный. Но первое время было спокойно. Мы получили пополнение. Строили оборону, занимались. Тогда я был командиром взвода и комсоргом. В моем взводе за короткий срок почти все солдаты стали комсомольцами. Взвод занимал оборону на окраине небольшого села. В полукилометре от нас, в другом селе, были фашисты. Так что они хорошо видели нас, как иногда мы перебегали от домика к домику, видели иногда и мы их.

Возле нашего села, метрах в двухстах, проходила опушка небольшого леса. Однажды на этой опушке появились вражеские снайперы. Политрук нашей роты, не ведавший об этом и прибывший во взвод, на минуту вышел из-за дома на улицу и был убит наповал. Мы решили отомстить за него. В сарае крайнего к лесу дома ночью вырыли глубокий окоп, в стене прорубили амбразуру. Целый день наблюдали за лесом через оптический прибор снайперской винтовки, но напрасно. На другой день снова занялись наблюдением и вот около трех часов увидели двух вражеских снайперов. Они были в полукилометре от нас. После первого моего выстрела один упал сразу. Второго убил молодой солдат. Я помню в этот миг, какие были у него глаза. В них светился настоящий восторг от сделанного чего-то большого. Мои комсомольцы открыли первый счет.

Через несколько времени нас перевели с этого участка фронта на другой. Теперь мы занимали оборону в поле, возле одинокой будки железнодорожного разъезда. Однажды все солдаты моего взвода ушли в баню. В обороне остался я да еще один пулеметчик Широков. День был ясный, теплый и тихий. Приветливо светило солнышко. В небе пели жаворонки. Не похоже совсем на войну. Оборона молчала, притаилась. И в этой тишине вдруг ясно послышался шум мотора. Я всмотрелся в небо и хорошо увидал низко над землей летящий в нашу сторону одинокий немецкий самолет. Быстро схватив карабин, приготовился к стрельбе. Вижу, прильнул к пулемету и молодой солдат. Прошло несколько секунд. Может быть, минута. И вот самолет уже над нами, высота метров сто. Ясно виден летчик в шлеме, что-то разглядывающий на земле. Не раздумывая, стреляю, целясь в незнакомое лицо. Ударил сразу же короткой очередью и пулемет. Самолет перевернулся через крыло, пролетел несколько метров и врезался в землю на нейтральной полосе. Оставив на минуту пулемет, ко мне подбежал комсомолец Широков.

«А ведь сбили мы его, товарищ младший лейтенант», — крикнул он мне, азартно улыбаясь, все еще как будто не веря своим глазам. На Курской дуге приказом свыше меня перевели на работу комсоргом полка взамен заболевшего лейтенанта.

О чувстве дружбы, товарищества на фронте говорят тысячи различных фактов. Большинство солдат и офицеров в пользу другого жертвовало своим благополучием и спокойствием, порою и самой жизнью. 12 декабря 1944 года на окраине чехословацкого города Кошице я был тяжело контужен. Больше месяца пролежал в госпитале в чехословацком городе Михайлевцы. Однажды навестить меня приехал из части товарищ. От него я узнал, что наша часть в ближайшие дни выходит на отдых. И я решил сбежать из госпиталя. К этому времени я уже начал слышать, но вот говорил еще плохо. И вот на другой день я уже в своем полку. Заместитель командира по политчасти майор Варфоломеев пожурил меня за самовольство, но все же разрешил остаться в части. Две недели мы отдыхали, пополнились новыми людьми, получили и новое оружие.

Однажды меня вызвали в политотдел дивизии. Начальник политотдела подполковник, Герой Советского Союза, фамилию не помню, сказал мне: «Вот что, старший лейтенант. На днях мы снова пойдем в бой. А ты еще не научился по-настоящему говорить, значит, плохой и'З тебя политработник. У меня есть путевка в санаторий. А так как я здоров, поедешь вместо меня ты».

Это был приказ, отказываться я не мог. И на другой день выехал в санаторий, который находился тогда в г. Ужгород. Пробыв в санатории недели две, я узнал, что рядом по соседству с нами в госпитале находится раненый командир нашего полка полковник Беженидзе. Не откладывая, сразу же решил сходить проведать своего начальника.

Полковника я нашел сразу. Он располагался в небольшой, отдельной комнатушке. Вижу, состояние тяжелое. Но все же поздоровались, немного поговорили и на прощание расцеловались. Очень уж он любил и уважал комсомол.

И я увидел на щеках этого сурового воина обильные слезы. «Прощай, старший лейтенант. Мне уже больше не придется воевать, вот о чем печалюсь. Ну а ты, ты не забывай обо мне, передай нашим, что полковник и с одной ногой, а желал бы быть вместе ними».

С тяжелым чувством я покинул госпиталь. Дорогой в санаторий думал я о том, что этот пожилой, седой человек, награжденный многими орденами, беспокоился не о том, что в боях потерял ногу, а о том, что еще не полностью рассчитался с фашистами.

Таковы чувства нашего патриотизма. В этом наша сила. Я передал твои слова, полковник, солдатам. А жив ли ты сейчас, полковник Беженидзе?