Это было в 1941 году, в самом начале войны, тогда, когда гитлеров-ские полчища, прорвав нашу оборону, рвались остервенело к нашей столице г. Москве. Я, сержант авиации, в это время проходил действитель-ную службу в г. Витебске. Так что война застала меня тогда, когда я уже с 1938 года был в армии.

14 июля 1941 года фашистские орды уже подходили к г. Витебску. Последние эти дни были для нас всех бойцов очень напряженными и тяжелыми. Враг ежедневно по нескольку раз бомбил наш аэродром и город. Горели ангары. Горели и самолеты, не успевшие подняться в воздух. Производилась спешная эвакуация города. С запада все ближе и ближе доносился гул орудийных выстрелов. Немцы все рвались вперед. Наши части отступали. Шли усталые, запыленные. С красными, воспаленными от бессонницы глазами наши бойцы. При отступлении все перемешалось. Шли пехотинцы, артиллеристы, десантники, шли и танкисты без своих боевых машин. Шли усталым шагом беженцы, гражданское население, неся на руках и плечах то, что в последнюю минуту успели захватить из родного дома. И у всех на лицах было только одно: горе, тоска, отчаяние. Наша часть уже за день до подхода немцев ушла куда-то вперед на восток. На аэродроме осталась кучка бойцов и командиров. Мы спешно грузили на автомашины то, что еще оставалось на складах и в кладовых. Все, что попадалось под руки, сваливали в кузов автомашин, обмундирование, оружие, продукты, запасные части к самолетам.

Ничего не хотелось оставить ненавистному врагу. Жгите самолеты! Жгите склады и отходите! Таков был последний приказ нашего командира части. Облив бензином последние три самолета, с болью в сердце мы смотрели, как наши боевые машины запылали большим факелом. Где-то совсем близко от нас раздались пулеметные очереди. Кто-то крикнул: «Немцы в Витебске!!!» И все побежали кто куда. Побежал и я. Бегу изо всех сил к гаражу. Ноги подкашиваются, дым пожарища ест глаза. Задыхаясь, еле переводя дыхание, я прибежал в гараж. А там уже было пусто. Все машины ушли. Отчаяние, страх и злоба охватили меня. Куда бежать? Что делать? Озираюсь по сторонам и вижу в стороне от гаража, почти что на самом, выходе к улице, стоит автомашина ЗИС, а шофер бегает около мотора, что-то крутит, вертит, нелепо взмахивая руками. Я подбежал к нему. Знакомый паренек Калмыков. В чем дело? Что с машиной? А он весь бледный, с трясущимися руками, еле переводя дух, говорит: «Никак не заведу мотор». — «А ну-ка дай я. Я ручкой, а ты стартером помогай!» Что есть силы кручу ручкой мотор, а Калмыков жмет на стартер. И вдруг мотор, «чихнув» несколько раз, заработал. «Едем!!! Лезь в кабину!!» — «Нет, я в кузове буду, — говорю я ему. — За воздухом наблюдать буду». Бросив винтовку и подсумок с патронами к нему в кабину, я вскочил сперва на подножку, а потом, когда выехали на улицу, перелез в кузов.

Едем по Винговской улице. Стараемся попасть в центр города. Поперек улицы валяются поваленные столбы и обрывки проводов. Битое стекло усеяло всю мостовую. Горят деревянные дома вдоль всей улицы. Горит все кругом, то, что может гореть. Машина мчится вперед. Вот уже поворачиваем на другую улицу. Где-то слышны выстрелы и глухие взрывы. Вдруг из-за угла ближайшего дома выбегают три девушки в военной форме. На воротниках голубые петлицы. Через плечо перекинуты санитарные сумки. Они что-то кричат, протягивая ко мне руки. В глазах у них страх и ужас. Я кулаком изо всей силы стучу по крыше кабины. Машина резко тормозит. Выскакивает Калмыков: «В чем дело?» Я ему показываю на подбегавших девчат. «А, черт возьми, а я думал, что немецкий самолет налетел». — «Возьмем их?» — «Ну да возьмем, а то бедняжки к немцам попадут». Мы с Калмыковым помогаем девушкам взобраться в машину. Они, обессиленные, падают друг на друга. И снова машина мчится по горящим улицам. Когда девушки пришли в себя, они рассказали мне, что они санитарки десантного полка. Полк оборонял подступы к г. Витебску. Но вот утром прорвались немецкие танки, и полк рассеялся. Кой-кто успел проскочить в город, а кой-кто погиб в неравном бою. Вот такая удача для нас, что встретили вас, а то бы немцы нас схватили. Они уже окраину го-рода всю заняли.

Мы уже выехали за город, на восток. А потом свернули на Смоленское шоссе. Впереди все больше и больше встречается автомашин, на них бойцы, тесно прижавшиеся друг к другу, а вдоль шоссе нескончаемым потоком все движутся и движутся беженцы, покидая горящий город. Образовалась пробка. Машины застряли на шоссе. Не проехать и не пройти. Стоим уже четверть часа. В небе раздается дребезжащий гул. Смотрим, летят низко, низко немецкие бомбардировщики. Все выскакивают из машин и разбегаются кто куда. Слышен свист падающих на нас бомб. Гулкие взрывы раздаются то тут, то там. Бомбы падают в центр автоколонны. Горят машины. Падают убитые люди. Стоны раненых, крики боли. Всюду кровь и кровь. Сжимаются в ярости кулаки, и слезы злобы и бессилия над врагом застилают мои глаза. А бомбы все падают и падают на нас, и пулеметные очереди скашивают людей. Люди бегут, сами не зная куда. Горят машины, горит кустарник, горит все, что может гореть. Сзади пылает город, впереди пылает шоссе. Нигде нет спасения!

Вот уже как второй день я шагаю вдоль шоссе, иду на восток. В этой бомбежке я потерял Калмыкова и трех девушек. Куда они делись, я так и не узнал. Погибли ли или растворились в общем потоке людей, этого я не знаю. Жалко терять близких товарищей. Вдоль шоссе бредут бойцы всех родов войск.

Жара! Солнце палит нещадно. Хочется пить, а воды нет нигде ни капли. А кушать не хочется, только бы глоточек воды. Во рту даже слюны нет. Все пересохло в горле. Гимнастерка мокрая от пота, на лопатках выступила соль. Бреду тихим шагом и вскоре натыкаюсь на лужу воды. А около нее два бойца касками черпают воду. Вода мутная и затхлая. Ах! Не все ли равно. Снимаю пилотку и, наполнив ее водой, жадно глотаю ее. Вот и утолил-то, наконец, жажду. «Закурить есть?» — спрашивает один из них. Я молча достаю пачку махорки. Втроем одновременно, свернув цигарки, закуриваем. Они рассматривают меня, а я их. Они пехотинцы. Один без сапог, босиком, у обоих десятизарядные винтовки, штыки в чехлах, пристегнутые к поясу. «Ну как дела, авиатор?» — спрашивает один из них. Я, пожав плечами, молчу. Другой, хмурясь сквозь зубы, говорит: «У него дела, наверно, как и наши дела. Драпает без оглядки, драпает от немца так, как и мы с тобой». Я тяжело вздохнул и ответил: «Ничего не поделаешь, пока перевес на его стороне». — «А до каких пор, черт его возьми, сила на его стороне будет, а? — возбужденно заговорил другой. — Ведь с самого Львова отступаем. Там вот мы служили с дружком в одном полку. А как вдарил он по нам, так и полка не стало. Осталось вот кучка людей. Все разбежались кто куда. И вот вдвоем идем, сами не зная куда. Все на восток да на восток». Вот так и познакомились. Одного звали Николай, другого Михаил. Втроем пошли дальше. А немецкие самолеты так обнаглели, что, увидев одного человека на шоссе, гоняются за ним, пока не прикончат. Так что пошли по лесу, который рос вдоль автострады.

Прошли город Дорогобуж. Здесь тоже следы пожарищ и разрушенные дома. Под ногами скрипит битое стекло, на улице убитая лошадь. Пахнет едко мертвячиной. Затыкаем носы и бегом перебегаем улицу. За городом сели отдохнуть. Подремали около часу, а потом встали и, еле передвигая ноги, поплелись дальше. К полудню подошли к какому-то селу. На улице ни души. Все мертво вокруг. Постучали в один дом, нам открыли. «Можно отдохнуть у вас немного», — спросил Мишка девочку. «Можно, идите в дом». В комнате нас встретила старуха. «Садитесь, сыночки». Мы, положив оружие под лавку, уселись за стол. Старушка с девочкой нарезала нам хлеб. Принесли помидоры, огурцы, молоко, сметану. Мы с жадностью набросились на еду. Они молча смотрели на нас. Старушка всхлипнула: «Ох! Сыночки, сыночки, и откудова эта война на нашу голову свалилась, а? Жили-то ведь мирно, хорошо, и вот на тебе, гад Гитлер на нашу голову свалился. Все у нас мужики в армию ушли. Остались только старые да малые. И все отступаете, бедные, отступаете. Сколько вас побило. И все идете да идете! Много все же у нас людей. А молодые ведь все такие, молодые, только жить да жить вам». Мишка, хмурясь, сказал: «Да! Пока отступаем. Но попомни, бабушка, скоро выдохнется немец. Тогда и мы не отступать, а наступать на него будем».

Поблагодарив хозяйку, мы вышли из дома и опять побрели дальше. Днем идти было жарко. Обессиленные длинными переходами, мы чаще стали делать привал. Сидели около дорожного куста и смотрели, как мимо нас проезжали автомашины с людьми и имуществом и вдоль шоссе шли да шли такие же усталые и ко всему равнодушные, с оружием и без оружия бойцы разбитых и окруженных частей. Вдали стоит группа бойцов с автоматами в руках. Подходим ближе. Мы остановились. Подходит майор: «Куда идете? И откудова?» Я ответил, что иду с Витебска и догоняю свою часть. «Можете идти дальше, нам авиация пока не нужна, — сказал он мне. — А вот твоих товарищей задержим. Надо ведь сдерживать немца! Идите в лес», — махнул рукой майор. Мишка и Николай, попрощавшись со мной, не оглядываясь, зашагали к лесу. «Товарищ майор, разрешите и мне остаться с ними, — сказал я. — Я тоже желаю сразиться с фашистами». «Нет-нет, — ответил он, — идите в тыл. Ваши авиаторы прошли здесь два дня тому назад, авось и догоните. У меня приказ задерживать только пехотинцев, артиллеристов, саперов». — «Ну, товарищ майор, разрешите же остаться, прошу же вас искренно. Я могу обращаться с пулеметами всех систем. Так что я пригожусь вам». — «Ну, уж раз ты так хочешь, то оставайся с нами. Иди догоняй дружков. Кушать, наверно, хочешь? — улыбнулся он. — Бегом в лес, там у нас кухня». Я догнал Мишку и Николая. «Оставил?» — «Да, оставил», — радостно ответил я своим товарищам.

Роем спешно окопы. Около маленькой речушки нас собралось около трехсот человек. Вооружены кто во что горазд — и винтовками, и полу-автоматами, и даже автоматами. Пулеметов 20 штук, 5 штук станковых, 15 ручных, да еще две маленькие пушки. Только снарядов к ним маловато. К нам все подходят и подходят бойцы. Без оружия не берем. И они следуют дальше в тыл. Мимо нас проходят усталые, сумрачные люди, оборванные и в пыли. Проходят и автомашины, облепленные со всех сторон ветками. Спрашиваем их, уходящих в тыл: «Немец близко?» — «Через день будут здесь, — говорят они и хмурят брови. — Здорово прет — и не остановишь». Некоторые, узнав, что мы хотим драться с немцами, просились в наш отряд, а были и такие, что, махнув рукой, брели дальше на восток. Вот пошли еще несколько машин, и вдруг я увидел на бойцах голубые петлицы. Бегу к машине. «Какой полк?» Мне ответили: «38-й десантный!» — «Санитарки проехали?» — «Нет еще, они сзади едут. А что, знакомые есть?» — спросил меня один из бойцов. «Да есть, то есть были», — поправился я. Но все же не ухожу, смотрю на проезжающие машины.

Какое-то предчувствие одолевает меня. И вот знакомое лицо. «Вера! Вера!» — кричу я. Машина останавливается. Санитарка Вера, та, которую я посадил в машину в Витебске, с распростертыми руками бежит ко мне. «Я тоже вас узнала! — запыхавшись, говорит она. — Нашли ли вы свою часть?» — «Нет, не нашел». — «Так едемте с нами!» — «Нет. Я остаюсь здесь, — сказал я. — Вот мои товарищи и вот моя часть, — показал я ей на наших людей. — Будем драться с немцами. Вот ждем их, фашистов. Хотим устроить им баню». Вера бледнеет и ближе подходит ко мне: «Вы думаете, что удержите фашистов?» — «Нет. У них крупные силы, танки, мотопехота. Все движется вперед. Все сметают на своем пути». — «Куда вам с ними справиться. Едем с нами, пока не поздно. Ведь вас они сметут с лица земли. Что вы сделаете со своими винтовками против танков?» — «Вера! Я не могу бросить этих отважных людей, которые, жертвуя собой и своей жизнью, решили драться до последнего с немцами. Если уеду, то вот они скажут: трус!! Сбежал! Свою шкуру спасает. Нет, я останусь здесь. А твои подруги живы?» Она опустила глаза: «Не знаю. Я после той бомбежки чудом спаслась. Меня подобрали уже на дороге другие бойцы. А потом вот нашла своих». — «Ну, прощай! Вера!» — Я крепко пожал ее руку. У нее на глазах выступили слезы. «Прощай, Вася!» Она пошла к своей машине. И долго, долго махала мне рукой, пока машина не скрылась за поворотом. Я свернул с шоссе и пошел к лесу. «Кто это? Что за девушка?» — спросил меня Николай. «Знакомая, вместе от Витебска отступали», — ответил я. И, тяжело вздохнув, взял лопату и начал рыть траншею.

Прошли последние автоколонны. Сразу же стало тихо и спокойно на шоссе. Даже жутко как-то стало. Тишина и спокойствие, только легкий ветерок чуть колышет ветки деревьев, и они что шепчутся о своем. Теперь-то вскоре должен появиться враг. Ждем его с каждым часом. Напряженно всматриваемся в даль. Маленький мост из бревен через речушку. Мы сперва его хотели взорвать, но майор сказал: взорвать всегда успеем. Пусть немцы через него пройдут на нашу сторону. Здесь-то его и встретим. Пулеметчики прильнули к пулеметам. Стрелки лежат в окопах. Артиллеристы укладывают поближе к орудиям ящики со снарядами. Майор, не отрываясь, смотри в бинокль. Нервничает, бедняга, да и мы все нервничаем. Я сорвал рядом растущий полевой цветок, кусаю его во рту зубами. Около меня лежат Николай и Михаил. Николай то и дело открывает и закрывает затвор своей винтовки. А Мишка почему- то пересчитывает лежащие возле него пачки патронов.

«Идут!!!» — крикнул майор. Все зашевелились. Каждый удобнее ложится в окопчике. Мне почему-то мешает пилотка. То сдвину ее на затылок, то опущу ее вниз. Нет, мешает! Снял ее и, свернув, положил в карман. «Товарищи бойцы, подпустим немцев ближе. Пусть проедут через мост. Тогда и ударим», — сказал майор. Его приказание передается дальше по цепи. Впереди слышится музыка. Какой-то писклявый немецкий марш. А вот показались и машины. Все ближе и ближе они к нам. Вот они, немцы фашисты, сидят в машинах, в глубоких касках, надвинутых чуть ли не на глаза, с автоматами на шее. Наглые, самоуверенные, которые коротким маршем прошли чуть ли не по всей Европе. Нигде не встречая упорного сопротивления. На передней машине духовой оркестр играет марш. Можно уже различить красные лица музыкантов. Машина вдруг останавливается. Выскакивают два немца с автоматами наперевес, бегут к мосту. Тщательно его осматривают. Ага, боитесь, гады. Наверно, несладко вам было на наших мостах. Не раз уж подрывались. Всадить бы вам сейчас в брюхо наш русский штык. Немцы крикнули что-то своим. Машины тихим ходом тро-нулись вперед. Вот одна уже переехала мост, вот другая, за ней потянулись и остальные. Связной майор резко поднял флажок кверху, подержал его немного и резко, взмахнув, опустил его вниз.

Ударили гулко винтовочные залпы, автоматные очереди, застрочили, захлебываясь, пулеметы. Рявкнуло одно, другое орудие. Крики и вопли немцев. Стоны раненых. Падают немцы на землю, обливаясь кровью, разбегаются во все стороны. Паника! Ловлю на мушку своей винтовки ближайшего немца. Бах! И немец, взмахнув руками, падает на спину. Беру еще одного на мушку. Немец, схватившись за грудь, падает на колени. Вот вам, гады, за жизнь и кровь наших людей. Вот вам за нашу истерзанную Родину. Кровь за кровь! Смерть за смерть! А вот рыжий здоровый немец без каски бежит гигантскими шагами. Целюсь ему в живот. Бах! Так, сволочь, помучайся! Он падает, катается по желтой траве.

Майор вскакивает на ноги. За мной!!! Бей, гадов! Вскакиваем и мы. Бежим за ним с винтовками наперевес. Ура! Ура-а-а! Немцы подымают руки вверх. Нет! Нет пленных. Бей!!! За все наши муки. За горечь отступления. Вот Мишка всадил в грудь немцу штык. Вот наш боец прикладом размозжил голову одному немцу. Бойцы бьют и стреляют немцев в упор. Немцы, побросав автоматы, бегут в разные стороны. Вот один из них бежит к лесу. «Стой! Стой! Хальт!» — кричу я ему. Он оглядывается и еще быстрей прибавляет бег. Быстро, сволочь! Падаю на колено и стреляю, но нет, мимо. У меня от волнения дрожат руки. Уйдет, гад! Подбегает боец с автоматом. Короткая очередь, и немец закружился волчком на месте и падает, схватившись руками за голову. Горят подбитые нашими артиллеристами немецкие машины, едкий дым щиплет глаза. Постепенно бой затихает. Крики и вопли смолкают. Немцы уничтожены все до одного. У нас тоже есть убитые и раненые. Своих подбираем и несем за окопы. Поспешно роем братскую могилу. Даем залп из винтовок. Спите, дорогие товарищи, вы честно дрались за Родину до последней капли крови. Подбираем немецкие автоматы, пистолеты. Усталые, идем к своим окопам. Хочется пить! Жарко!

Дымятся немецкие машины, постепенно догорая. Валяются медные трубы музыкантов. Валяются в крови в разных позах немцы. Так-то, завоеватели, лежите, загнивайте! Это вам не с Европой воевать.

Немцы на нашу оборону кинули крупные свои силы. Два дня длился жестокий бой, грохотали немецкие орудия. От взрывов вздымалась кверху земля, ходила ходуном, рвались мины. В день по нескольку раз немцы ходили в атаку с криком «Хайль, Гитлер!!». Рвались к нашим окопам. Но, встретив сокрушительный огонь, откатывались назад, теряя множество уби-тых и раненых. Были и у нас потери. Нас оставалось человек сто с лишним. Наступили сумерки. Только что отбили последнюю атаку немцев. Лежим, усталые и закопченные от порохового дыма. Во рту сухо. Пьем воду, и одну только воду. Кушать ничего не хочется. Мишка перевязывает Николаю раненую руку. «Больно?» Николай морщится. «Больно!» — «Ничего, до свадьбы заживет». — «Василий спит?» — «Нет! Задремал». Я открываю глаза. «Закурим?» Сворачиваем цигарки. «Много набили сегодня», — показывает Мишка на поле, покрытое убитыми немцами. «Да! Много. Что-то притихли, гады. Что-то замышляют». Подходит майор: «Ну как, товарищи, самочувствие?» — «Хорошее, товарищ майор. Оказывается, с немцем воевать можно, а? И должны бить ... теперь «чешет» спину. Вот только нас с каждой атакой становится меньше, а подкрепления с нашей стороны все еще нет». Майор сказал: «Получил сведения, что к нам наша мотопехота подходит, целый полк». — «Пока придет пехота, немец сожмет нас и прорвется дальше», — уныло сказал Николай. «Выдержим, выдержать надо, — сказал майор. — Боеприпасы зря не расходуйте, маловато их у нас осталось». — «И так их на выбор бьем, — сказал я, — стараемся бить по большому скоплению хорошо». — «Так и действуйте». — Майор пошел дальше, обходил окопы, подбадривал бойцов.

Утром на рассвете немцы пошли в атаку. Били по нам из минометов и автоматов. Орали: «Хайль, Гитлер!» Лезли все вперед. Мы молчали. Под-пустив поближе, открыли огонь. Немцы залегли. Закидываем их гранатами. Немцы не выдержали, побежали назад. А через час пошли на нас в атаку. Подпустив как можно ближе, бьем их в упор. «В штыки!!!» — кричит майор. Выскакиваем из окопов. Ринулись с криком «ура!». На немцев. «Хряск. Хряск», — раздаются удары. На одного нашего бойца по три немца. Деремся остервенело, прикладами и штыками. Вот бежит на меня немец с винтовкой с плоским штыком. Орет что-то по-своему. Стреляю в него в упор. Не добежав до меня, немец рухнул вперед, отбросив винтовку и раскинув руки. Хватаю его винтовку и всаживаю штыком в его спину. Так, пригвожденный к земле, он еще дрыгает ногами. Лязг стали о сталь, крики и брань.

- Немцы не выдержали нашего натиска, поворачиваются к нам спинами и бегут на свою сторону. Мы бежим за ними. «Ура-а! Бей! Назад! Назад!» — кричит майор. Но уже поздно — по нам резануло десяток пулеметов с немецкой стороны, пригибаясь, бежим к своим окопам. Падают бойцы, скошенные безжалостным кинжальным пулеметным огнем. С разбегу падаем в наши окопы. Разбегаемся по своим местам. Вижу Мишку. «Жив?» — «Как видишь?» — «А Николай?» Он махнул рукой: «Убит». Тоскливо сжалось сердце. Немцы открыли огонь из минометов и орудий. Визг осколков. Взрывы мин и снарядов.

Нас к утру осталась горсточка обессиленных и измученных беспрерывными атаками людей. Ждали атаку немцев. Теперь все! Конец. Нас сомнут. Готовимся к решительному последнему бою. Укрепляем обвалившиеся стены окопов. Пересчитываем патроны. Умрем, но не сдадимся врагу. Унесем с собой в могилу еще по десятку фашистов. Причесал волосы на голове. Вылил остатки воды из фляжки на руки. Умылся, смыв с себя пороховую гарь с лица. Да, патронов мало. Ну, все готово. По нам ударили опять немецкие орудия. Взрывы снарядов сотрясают наши окопы. Стены осыпаются. Ураганный огонь. Земля стонет и дрожит. Целых два часа немец долбал нас снарядами. Наконец-то артподготовка с его стороны закончилась. Немцы выскакивают из окопов бегут на нас, поливая нас с автоматов. Все больше и больше становится их. Все ближе и ближе они к нам. «Русс, сдавайсь», — орут они. Мы молчим. «Русс, капут», — продолжают орать немцы. Застрочил с нашей стороны пулемет. «Огонь!» — кричит майор, и последние залпы раздаются с нашей стороны. Немцы не останавливаются. Решили наконец-то покончить с нами. «Огонь!» — хрипло кричит майор. Жиденькие залпы раздаются с нашей стороны. Патроны кончаются.

И вдруг. Что это такое? Мы оглядываемся назад и не верим своим глазам. С тыла к нам бегут наши бойцы в новеньких гимнастерках, в касках и каждый с автоматов в руках. Ура! Наши! Наши! Подходят к лесу машины, из них выпрыгивает множество наших бойцов. С ходу бьют с автоматов по немцам. А вот и артиллерия. Орудия, развернувшись, бьют по наступающим немцам. Ура-а! За Родину! За Сталина! Вперед! Бойцы занимают наши окопы. Майор собирает нас вокруг себя: «Ну, сколько нас осталось? Мало». Бежим к автомашинам. Рассаживаемся на скамейки.

Горсточка людей. Человек пятнадцать. Вот что осталось от большого отряда. Горсточка измученных от бессонницы, голодных и усталых бойцов. Слипаются глаза, хочет спать, спать! Вот так закончился первый мой бой.

Конец.