85. Снова поляна, но уже другая. На первом плане командир. Вокруг него столпились люди.
Голос: Убитых нету... раненых четыре
Короткое молчание, и потом вдруг командир, найдя кого-то глазами, говорит с глубоким чувством:
- Ай да девушка! Молодец, девчушка!
Зоя, окруженная товарищами по отряду. У неё счастливое, спокойное лицо.
Гремит музыка. В ней переплетается песня о Чапаеве с сусанинским хором.
Надпись:
ТАК НАЧАЛА СВОЮ ПАРТИЗАНСКУЮ ЖИЗНЬ ЗОЯ! ВСЮДУ, КУДА ВСТУПАЛА НОГА ВРАГА. НАВСТРЕЧУ ЕМУ ПОДЫМАЛСЯ НА БОЙ НАРОД. ВСЮДУ ВОЗНИКАЛИ ОТРЯДЫ БЕЗЗАВЕТНО ХРАБРЫХ МСТИТЕЛЕЙ...
86. И пока медленной панорамой движется на экране надпись, из наплава в наплыв, короткими кусками: пылают и рвутся склады; взлетают взорванные мосты; летят на воздух вагоны, паровозы, разбитые штабные машины на шоссейных дорогах; обрывки проводов. И снова пожары, дым, пламя.
Медленно движется надпись:
...И ЗОЯ, ВЕРНАЯ ДОЧЬ НАРОДА, ВЕРНАЯ ДОЧЬ КОМСОМОЛА, ДЕЛАЛА ТО, ЧТО В ЭТИ ДНИ ДЕЛАЛИ ТЫСЯЧИ ЛЮДЕЙ НАШЕЙ СТРАНЫ — ГОРОЖАНЕ, КОЛХОЗНИКИ, СТАРИКИ, ЮНОШИ, ДЕВУШКИ….
В дыму и пламени мелькает она. То склоненная над миной, то напряженно выжидающая, готовая соединить провода, несущие смерть грохочущему составу, то подлезающая под проволочные заграждения; то перерезающая провода где-то наверху, на телеграфном столбе; то отстреливающаяся; то швыряющая зажигательные бутылки в стены строений. И всюду дым, пламя, взлетающая земля, обломки.
А надпись все еще движется:
ОНА НЕ ЗНАЛА СТРАХА И ВОТ ОДНАЖДЫ... ОНА УШЛА В ЗАДАНИЕ И НЕ ВЕРНУЛАСЬ.
87. Сквозь надпись, короткими кусками, повторяется все, как в начале картины:
Дощечка с надписью: «Петрищево», расхаживающий часовой; Зоя, ползущая вдоль канавы; прижавшийся к стенке немец-часовой, Зоя, занесшая руку с зажигательной бутылкой, и навалившийся на нее немец.
Наплыв
88. Стена избы, оклеенная старыми газетами. Зоя, прислонившая голову к стене. Белокурый солдат. Чистый лист бумаги.
— Штей ауф! Встать! — резко приказывает он.
Зоя глядит на солдата. Он вскидывает автомат. С огромным усилием Зоя встает, пошатнулась, сейчас упадет...
Но собрав всю волю, она выпрямляется. Прямая и спокойная, стоит она перед солдатом.
— Рус, марш!—приказывает он, указывая на дверь.
И она идет к двери.
89. Порывы ветра взметают снежные вихри. За снежной пеленой крыльцо. Обгорелые колья забора. Распахивается дверь.
Яростный порыв ветра чуть не сбил с ног Зою, отбросив ее к двери. Охваченная снежным вихрем, босая, в одной рубашке, она прижимается к двери. Белокурый ухмыльнулся.
— Битте шен *, фрейлен! — изысканно вежливым жестом приглашает он Зою туда, в мрак, в метель.
* Пожалуйста.
Колеблемая ветром, она выпрямляется. Презрительный взгляд, и вот — шаг по обледенелой ступеньке, второй...
Наплыв
90. Завывает ветер. Вздымает снежные вихри с крыш притаившихся темных изб. Ломает деревья, крутится под ногами у Зои, засыпая ее бедные ноги снежной колючей пылью. Развевает ее рубашку, жестко ласкает обнаженные плечи. Мелькает за ее плечами тяжелая фигура. Тяжело ступают по глубокому снег; ноги в эрзацваленках. Упрятанный в воротник и в шарфы подбородок, волчьи глаза.
Наплыв
Столб. Дощечка с надписью: «Петрищево»; раскачиваемая ветром. Торчащие к небу погорелые трубы. Снежное пространство. Где-то далеко часовой. Подпрыгивая, разводя и сводя руки, стучит он валенком о валенок, пытаясь согреться.
И в снежной метели — две фигуры: тоненькая, прямая и тяжелая, согнутая. Порыв ветра, взметая снег, скрывает их.
Наплыв
Еще один пейзаж. Другой край села. Контуры строений. Путаница колючей проволоки. И снова - две фигуры. Ветер рвет зоину рубашку, но, колеблемая ветром, Зоя идет и идет...
Наплыв
И вот снова обгорелые колья забора, покосившееся крыльцо.
Зоя. Белокурый. С огромным трудом поднимается она по ступенькам. Шаг... другой... И вдруг белокурый заслоняет ей дверь.
— Цурюк! * — показывает он ей пальцем туда, обратно— в метель и тьму. — Цурюк! — поворачивает он ее за плечи.
* Назад!
Медленно поднимает она голову.
В напряженно откинутой голове, в глубокой складке, прорезавшей лоб, — упрямая воля, собранная вся для того, чтобы не сдаться, чтобы не пропустить стона и жалобы сквозь закушенные губы. Презрительный взгляд.
— Битте шён! — уже строго приглашает ее белокурый.
Шаг по ступеньке вниз... второй..
Наплыв
И снова метель и темные избы.
И снова погорелые трубы, торчащие к небу.
И снова путаница колючей проволоки. И снова ветер, бьющий в лицо, сбивающий с ног, рвущий рубашку.
91. В наплыве сначала звук:
Тик-так, тик-так.— тикают часы.
На печи, на полу вповалку спят солдаты. Храп. Дон... дон... — Начинают бить с хрипом часы. В темной глубине открывается дверь. Клубами врывается морозный воздух. Входят Зоя и солдат.
Он толкает ее к скамейке. Она медленно, не издав ни стона, ни звука, опускается. Чистый лист бумаги на скамейке. Карандаш. Белокурый начинает распутывать платок, в который у него упрятан подбородок, приближает свое лицо к зоиному лицу.
— Шрайб! — тычет он пальцем в бумагу.
Упрямый взгляд, взгляд бойца. Глядя ему в глаза, Зоя отрицательно качает головой. Солдат снова начинает укутывать шею платком. Часы. Тик-так, тик-так — качается маятник.
— Штей ауф! * — приказывает белокурый.
* Встать!
Наплыв
92. И как в дурном сне все повторяется сначала. Избы, сгоревшие строения, путаница колючей проволоки.
И тоненькая фигурка, бросаемая ветром, обвеваемая снежными вихрями, и тяжелая, согнутая по ходу, фигура немца. Пронзительно Завывает ветер.
Наплыв
93. Опять изба. С громадным усилием опускается Зоя на скамейку. И снова тычет в чистый лист бумаги белокурый, распутывая платок на шее и снова:
— Шрайб!
И снова отрицательно качает она головой.
Не выдержав ее неукротимым огнем горящего взгляда, он опускает голову, молча снова обертывает шею платком.
Часы. Тик-так, тик-так — стучит маятник.
Дон – бьют они с хрипом половину.
Голос белокурого:
- Штейн ауф!
Наплыв
94. В страшной последовательности снова, совсем кратко из наплыва в наплыв, повторяются избы, обгорелые трубы, колья колючей проволоки.
Наплыв
95. И вот, уже совершенно лишившаяся сил, она не опускается а почти падает на скамью.
Яростно тычет пальцем в бумагу белокурый:
- Шрайб!
Собрав последние силы, она выпрямляется и отрицательно качает головой. Часы на стене. Тик-так, тик-так...
Яростный голос белокурого:
— Штей ауф!
Она пытается встать, но не может и, теряя сознание, опускается на скамью.
Яростно ругается белокурый.
И он бьет по лицу, раз, другой!
Дон... дон... – снова начинают бить часы.
Она медленно поднимает голову.
Дон... дон... – бьют часы.
Она вслушивается в бой часов, и в измученных её глазах смутно проступает теплота.
Бом… бом… - и это уже не хриплый бой деревенских часов. Нет, это над Москвой, над всей страной бьют часы Спасской башни.
И сразу грянула музыка.
96. И вот медленно сквозят через зоино окровавленное лицо уходящие вверх стены Спасской башни...
Проплыли зубцы кремлевских стен.. Вдруг — как бы склоненное над ней мудрое лицо Сталина,
— Быть, как Ленин...—тихо говорит он.
И голова матери на подушке и тихий голос:
— ...Даже умереть, чтобы сделать других счастливыми.
— ...А на самом деле ты мне нравишься больше всех, — ласково и смущенно улыбается Борис.
— ...А все-таки она вертится... — говорит Анна Сергеевна, спускаясь по лестнице, положив руку на плечо маленькой девочки.
И парты, и внимательные лица ребят, и собственный звонкий зоин голос:
...Предателя мнили во мне вы найти.
Их нет и не будет на русской земли...
— .. Ну вот, ты и комсомолка! — протягивает ей комсомольский билет секретарь.
И снова лицо Бориса.
— ...Не можем же мы не победить, Заяц! — уверенно восклицает он.
— ...От них не останется даже следа! — яростно откликается старый Филин.
И сквозь рой этих стремительно проплывающих видений мы все время видим Зою. Как бы поддерживаемая родными голосами, она снова поднимается со скамейки. Глаза ее, устремленные на немца, горит мужеством и упорством.
97. И вот снова она в вихре метели. Как бы заново обретая силы, она идет, высоко подняв гордую голову, и рубашка, развеваемая ветром, кажется крыльями.
Идет Зои сквозь метель. Яростно ругаясь, избивает ее белокурый солдат, то забегая вперед, то снова оказываясь позади. Но легок и уверен ее шаг. Гремит музыка. Заключительная «Слава» из «Сусанина».
Наплыв
98. В наплыве - угол скамьи, чистый лист бумаги.
Под торжествующую заключительную фразу музыки отъезжает камера.
На скамье лежит, запрокинув голову, Зоя. Широко открыты ее глаза. Музыка обрывается с появлением надписи:
В ДВА ЧАСА НОЧИ ГУСТАВА СМЕНИЛ ДРУГОЙ СОЛДАТ, И ЭТОТ ПОЗВОЛИЛ ЕЙ ПРИЛЕЧЬ НА ЛАВКУ.
На первом плане — неподвижный, с опущенной головой, дремлет пожилой угрюмый солдат.
А в глубине на скамье лежит Зоя. Косясь на солдата, неслышно скользит к Зое хозяйка. В руках у нее ковш. Там, в глубине, осторожно обнимая Зою, она помогает ей приподняться. Солдат дремлет.
Хозяйка, осторожно поддерживая, обнимает Зою. Зоя пьет. Благодарный взгляд серьезных глаз.
— Ты чья будешь, девушка? — шепчет женщина, осторожно опуская Зою на лавку.
Тихий, как шелест, ответ:
- Зачем тебе это?
- Сама-то ты откуда?
— Московская...—еле слышно шепчет Зоя.
— Небось, отец, мать есть? — жалостно глядит на нее женщина. Зоя молчит. Женщина, оглянувшись на часового, приближает свое лицо: вплотную к зоиному.
— Окажи, хорошая моя, как Москва?
Зоино лицо озаряет счастливая улыбка.
— Хорошо в Москве!.. — шепчет она. Женщина прижимается щекой к зонной щеке.
— Долго ли терпеть нам муку эту? — страстно шепчет она.
— Недолго, милая... нет, недолго, — ласковым шопотом отвечает Зоя.
— Поскорее бы, господи! — вздыхает женщина.
Пожилой солдат на первом плане. В глубине — скамейка, женщина, склонившаяся, над Зоей. Часовой просыпается, вглядывается и недовольно окликает женщину. Женщина испуганно скользит прочь от скамейки.
Тик-так, тик-так—качается маятник. Стрелка подходит к трем.
Тишина. Зоя лежит, не шевелясь. Лицо ее полно глубокой думы.
Тик-так, тик-так — стучат часы.
Возникает далекий сухой стук.
99. Метель, стихла. Березки в снегу. В рассветных сумерках копошится несколько солдатских фигур. Строят виселицу, вкапывают в землю столб.
Наплыв
100. И опять качается маятник. Но на циферблате стрелка подошла уже к десяти.
Дон... дон... — начинают бить часы.
Наплыв
Зоя сидит на скамейке. Два угрюмых солдата стоят чуть в стороне, на страже. Охапка вещей брошена на скамью. Хозяйка одевает Зою.
Вот женщина опускается перед ней на колени. Осторожно обнимает она зоилу потемневшую ногу. Зоя кладет ей руки на плечи, и женщина, осторожно касаясь ноги, натягивает чулок. Слезы текут по лицу женщины.
— Ноженьки мои, что с вами поделали? — ласковым топотом приговаривает она. — Ходить бы вам по родной земле.
101. А по деревенской улице плетутся старики, плачут ребятишки, цепляясь за юбки матерей. Мелькают русские лица, проклятые немецкие.
— Рус, марш! Рус, марш! — отовсюду опостылевшие немецкие голоса, взмахи автоматами, толчки, пинки. Маячит там впереди виселица.
102. Изба. Женщина одевает Зою. Одевает ее в последний смертный путь.
Зоя глубоко сосредоточена. Она словно накапливает силы для последней и страшной борьбы, которая ей предстоит.
Женщина нежно, боясь причинить боль, прикрывает зоины плечи белой кофточкой. Ласковый шопот у самого зонного уха:
- Сколько жизни твоей не прожито!.. Как мне укрыть тебя, пригреть, не пустить?.. - слезы катятся по лицу женщины. — Доченька моя горькая... И как поминать-то тебя, я незнаю...
103. На первом плане толпа согнанных крестьян. Потом немцы — пешие, конные. В глубине — столб виселицы. Очевидно, Зою ведут. Ее не видно за толпой. Вытягиваются головы крестьян. Они встречают появление Зои глухим, сразу стихающим, гулом. Какая-то женщина заплакала. Офицер, командующий казнью, возвышаясь у виселицы, жестами и короткими командами приказывает расширить круг.
Солдаты у виселицы пятятся. Вся толпа колышется, подаваясь назад. У виселицы образуется пустота.
Зоя стоит, поддерживаемая двумя солдатами, и напряженно глядит туда, где свои, русские люди. Сзади, в глубине — цепочка солдат вокруг виселицы. Офицерская группа.
Офицер с фотоаппаратом около Зои. Он выбирает позицию. Перебежал с одной стороны на другую.
Толпа крестьян, окруженная солдатами. В толпе вздохи, плач.
Офицер, выбрав позицию, делает жест солдатам. поддерживающим Зою. Они отступая, оставляют Зою. Она пошатнулась, но устояла.
Группа крестьян. Широко открыв глаза, глядит мальчонка. За другими головами — голова старухи.
— Господи... господи!.. — вздрагивает старуха.
й вдруг, совсем просто, как будто говоря о самых обычных делах с добрыми друзьями, Зоя тихо, но ясно говорит:
- Что вы такие печальные? Что невесело смотрите? Все кончится хорошо... Обязательно хорошо!.. А мне не страшно умирать...
Откинув привычным движением головы волосы назад, Зоя вдруг звонко выкрикнула:
— Это счастье — умереть за свой народ!
Один солдат, подскочив к Зое, пытается зажать ей рот. Мелькнуло поднявшееся снизу растерянное лицо офицера-фотографа
Второй солдат тащит ее к виселице. У самой виселицы, вырвавшись с неожиданной силой из рук солдата, она сама поднимается на ящики, поставленные один на другой под перекладиной. Вытянув вперед руки, она кричит:
— Эй, товарищи! Будьте смелее! Боритесь сами! Бейте, травите фашистов! Мы непобедимы!!!
Офицеры.
— Шнеллер! Шнеллер! * —нетерпеливо понукает командир палача-солдата, который торопливо возится около Зои. На первом плане угрюмый силуэт пожилого солдата, приготовившегося вышибать ящики из-под зоиных ног.
* Скорее! Скорее!
Группа крестьян.
— Прощай, светлая!..
Залитое слезами лицо женщины, в избе которой Зоя провела свою последнюю ночь.
Палач берется за веревку. Солдат уперся кованым башмаком в ящик.
Вытянувшись на носках, обеими руками с последней невероятной силой раздвинув петлю, крикнула Зоя:
— Прощайте, товарищи! Сталин придет!
Еще звенит ее голос, но кованый башмак уперся в ящик. Ящик с глухим стуком падает на землю.
И сразу, заглушая этот страшный звук, загремел мощный, непобедимый хор «Слава».
103. Из наплыва в наплыв, вздымая снежные вихри, уходят в воздух самолеты.
И только успели мы прочесть на одном:
ЗОЯ КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ...
...как уже несутся в бой танки, и промельком на одном из танков:
ЗОЯ КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ.
И на мгновенье над открытым люком яростное лицо Бориса.
И сразу пенят воду торпедные катера, и снова на одном:
ЗОЯ КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ
Контуры орудий на платформах; грохоча, несется по рельсам состав, а на паровозе:
КОМСОМОЛЬСКАЯ БРИГАДА ИМЕНИ ЗОИ КОСМОДЕМЬЯНСКОЙ.
И уже пролет цеха. Мальчики и девочки — ремесленники, склонившиеся над станками, и плакат:
КОМСОМОЛЬСКИЙ ПРОЛЕТ ИМЕНИ ЗОИ.
В поле полощется флажок:
ИМЕНИ ПАРТИЗАНКИ ЗОИ.
Полевой стан, жатва. Девушки, дети, старики.
И вот во весь экран доска:
ШКОЛА ИМЕНИ ЗОИ КОСМОДЕМЬЯНСКОЙ.
104. Одновременно с тем, как в последний раз наплывом проступает школьная лестница, медленно вырастает во весь экран гордая и прекрасная, высеченная из мрамора, зоина голова. Золотые буквы, выбитые навечно:
ГЕРОЮ СОВЕТСКОГО СОЮЗА - ЗОЕ КОСМОДЕМЬЯНСКОЙ.
И через памятник, который становится все прозрачнее и прозрачнее, лестница, как всегда, наполняется движением. Малыши, подростки, юноши, девушки. Прекрасные лица — гордые и веселые — юношей, нежные - девушек, милые и нескладные,— подростков, забавные — малышей.
Это за них, за их счастливое будущее,— за счастливое будущее своего народа, своей страны отдала юную жизнь школьница и комсомолка Зоя.
И они вечно будут с благодарностью помнить ее — подругу, школьницу, комсомолку.
Самое имя ее будет для них драгоценным, а её скромная жизнь будет для них лучшим примером
Ликующая светлая музыка.
Лестница, наполненная движением.
105. И сквозь нее еще раз проступает зоино лицо.
Но не закованное в мрамор, а живое, улыбающееся. Ласково улыбается Зоя подругам и товарищам будущего.
Редактор В. Лучинов
Подписано к печ. 9/XI 1943 г.
Печ. л. 4. Уч.-изд. л. 5,2. Зн. в 1 п. л.
52.000. Изд. № ПВО. Тир. 3000 экз.
Цена 4 р. 50 к.
Тип. „Красный печатник",
Москва ул. 25 Октября, 5. Заказ 1630.
