В ТЕ ПЕРВЫЕ ДНИ И НОЧИ

Р.Ш. Шарафутдинов

   В конце первого месяца войны семья Шарафутдиновых, проживавшая в г. Куйбышеве, получила долгожданное письмо от отца. Риза Шамсутдинович, командир 2-й батареи 321-го отдельного зенитного артиллерийского дивизиона 117-й стрелковой дивизии, писал жене Анне Николаевне и сыну Эрику:
   
    "Дорогие мои Нюся, 'Эрик, все родные! Пишу вам с фронта.
   Дорогая моя Нюсенька и мой дорогой малюсенький Эрик и все родные! Вот мы и заняли огневую позицию вблизи хутора Червоный Гай.
   Посылаю тебе аттестат на 250 рублей. Писать нет времени. Живем фронтовой жизнью. Извини, буду жив - буду писать. Прости, моя дорогая Нюсенька и сыночек. Береги сына.
   Желаю вам счастливо жить.
   Твой Риза Шарафутдинов.
   24 июня 1941 года".
   
   Однако писем больше не было. Вскоре пришла похоронка, в которой сообщалось, что лейтенант Р. Ш. Шарафутдинов 6 июля пал смертью храбрых в бою за Родину с немецкими оккупантами под Жлобином.
   Закончилась война. Вырос сын. Ему и матери удалось разыскать однополчан, которые в те далекие дни находились рядом с ним. В их числе - генерал-лейтенант в отставке В. Д. Годун. Эрнст Ризанович написал ему:
   
   "Многоуважаемый Владимир Демидович!
   Без малого полвека тому назад мы получили первое и последнее письмо своего отца с фронта. Вскоре он погиб в бою с фашистами. Читаешь, и кажется, будто железные тиски сжимают его руку, не позволяя рассказать обо всем, что хотелось бы. А мы читаем и перечитываем письмо, надеясь почерпнуть для себя еще что-нибудь из поблекшего от времени драгоценного листочка.
   Вы с отцом служили в одном дивизионе и, наверное, многое можете пояснить нам. Расскажите же, пожалуйста, обо всем подробно, не бойтесь растревожить наши души. Не поскупитесь на правду. Как бы ни была она горька - вы же были первыми!
   Коротко о нас с мамой, о семье. Как вы, наверное, знаете, отец - из крестьян Оренбуржья. Родился в 1916 году. С малолетства - сирота, познавший с детства нелегкую долю станционного грузчика. Любовь к военной службе привела его в училище зенитной артиллерии. С мамой поженились в сороковом. А через год родился я. Мама говорит, что отец дал мне имя в честь знаменитого немецкого революционера Тельмана.
   Проводив отца на фронт, мама тут же пошла работать на авиационный завод. Дневала и ночевала у станка. Ей помогала воспитывать меня бабушка. После войны я окончил медицинское училище. Это обусловило мою службу в армии - больше трех десятков лет служил офицером-медиком и лишь недавно уволен в запас. Мама живет памятью отца, не теряет связи с его сослуживцами. Один из них - Михаил Дмитриевич Рахманюк, начальник штаба вашего дивизиона, много рассказал мне об отце. Он же порекомендовал мне и маме, которая помнит Вас еще лейтенантом, обратиться к Вам с этой просьбой. Вы с отцом были тогда командирами батарей и лучше знали друг друга. Не откажите, вспомните, пожалуйста, что же произошло в тот роковой день - 6 июля сорок первого.
   20 августа 1988 г."
   
   Владимир Демидович Годун откликнулся таким письмом:
   "Дорогие Анна Николаевна и Эрнст Ризанович!
   Признаюсь, мне нелегко писать это письмо. Оно вызывает массу чувств, которые никогда не притупятся.
   Вы, уважаемая Анна Николаевна, помните меня еще молоденьким лейтенантом. Я тоже не забыл Вас, юную, цветущую. Да кто ж способен выбросить из головы то, что называется молодостью, что было сутью нашей жизни!
   В ту пору казалось, настоящая война еще далеко, все втайне надеялись - а вдруг пронесет! Но нет. 12 июня 1941 года в полдень прямо из района учебных огневых позиций командиры частей улетели по тревоге на специально поданном самолете в штаб округа. Буквально на другой день стали осуществляться некоторые мобилизационные мероприятия. Мы поняли: теперь война совсем близко.
   И вот наступило 22 июня 1941 года...
   Эшелоны нашей дивизии помчались на запад, обгоняя скорые поезда. Разгрузились мы под Черниговом. 321-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион с ходу занял огневые позиции и сразу же дал первые залпы по вражеским самолетам.
   Если прежде мы с Ризой (позвольте так называть его по старой дружбе) виделись ежедневно, то теперь крайне редко. Однако твердый и надежный огневой локоть друг друга чувствовали как никогда остро.
   Риза был железным человеком, немногословным и удивительно хладнокровным, почти всегда выступая в молодых отчаянных спорах мудрым и честным третейским судьей. На фронте такие качества ценились. Особенно находчивость.
   27 июня дивизия получила приказ форсированным маршем выдвинуться к Жлобину и преградить фашистам путь на восток. Мы, зенитчики, должны были на марше надежно прикрыть ее главные силы с воздуха. Но выполнять такую задачу оказалось практически невозможно, так как у нас не хватало средств пере- движения.
   Командир дивизиона майор М. Дземешкевич приказал нам, комбатам, найти тягу. Легко сказка сказывается... Мы приуныли. А когда отошли от майора, Риза взял меня под локоть и заговорщически шепнул: "Пойдем. Знаю где..."
   Вскоре мы были на станции Чернигов. В тупике стоял эшелон с новенькими тягачами СТЗ-НАТИ на платформах. Железнодорожники по акту передали их нам, так как приграничная станция назначения оказалась занятой фашистами. Автомобили вместе с водителями мы получили от местных предприятий. Риза шутил: "Видишь, на войне можно выполнить любую задачу, если проявить смекалку и разумную инициативу". Впоследствии я часто вспоминал его справедливые слова.
   Теперь, взаимодействуя между собой, батареи быстро двинулись вперед и уничтожили пять стервятников. Одного из них записал в свой актив Ваш отец. Замечу, на вооружении его батареи состояли новейшие 37-миллиметровые зенитные орудийные автоматы, да вот только снарядов к ним не хватало... Приходилось экономить.
   В эти напряженные дни мы с Ризой встретились лицом к лицу единственный раз - когда совершали форсированный марш.
   Он удался во многом благодаря тому, что зенитчики метким огнем заставили фашистских летчиков резко изменить тактику воздушных ударов по нашим войскам. С бреющих полетов они вынуждены были подняться на потолок до 2,5-3 километров. А из-под облаков бомбометание было не таким уж прицельным. К тому времени батарея Вашего отца открыла свой счет.
   С рассветом 6 июля дивизии предстояло нанести удар во фланг и тыл противостоящих вражеских сил, расположенных у Рогачева. Наши батареи прикрывали те ее части, которые действовали за Днепром, и накануне вечером сосредоточились у моста через реку. Ночью прошел сильнейший ливень, и мы промокли до нитки. Но усталость, накопленная за эти сумасшедшие дни, свалила нас, мы даже не замечали, что спим в лужах. Бодрствовал лишь усиленный караул. И чуть забрезжил рассвет, прозвучал сигнал тревоги.
   Майор М. Дземешкевич поставил командирам батарей боевые задачи. Здесь, на командном пункте, я в последний раз видел Ризу. Нам не удалось даже словом перемолвиться. Мы обнялись и разбежались каждый к своему подразделению. Управление дивизиона уже вытягивалось на шоссе. Я занял место в колонне.
   Без особых приключений мы добрались до Кабановки - небольшой деревушки километрах в 8-10 западнее Жлобина. За ней зеленел скошенный луг, перерезанный канавой. Слева - штабеля торфа, справа - густой кустарник. Идеальная огневая позиция. Я решил здесь и оборудовать ее. В ожидании своих орудий мы сначала пропустили вперед малокалиберные батареи. Ваш отец облюбовал опушку леса в трех километрах западнее. Мои семи-десятишестимиллиметровки, шедшие на гусеничной тяге, еще не подоспели к новой огневой позиции, когда фашисты ударили по роще массированным орудийно-минометным огнем. На батарею Вашего отца пошли в атаку танки и автоматчики. Заварилась огненная каша, в которой издали ничего нельзя было разобрать.
   Через некоторое время к нам пробилось несколько уцелевших красноармейцев приборного взвода. Ефрейтор И. Гуменюк рассказал, что они натолкнулись на разбитую огневую позицию батареи лейтенанта Шарафутдинова. Вся она была буквально перепахана воронками и гусеницами, завалена трупами. В останках людей почти невозможно было кого-либо опознать. И ни единого живого...
   Мы, оставшиеся в живых, гордимся подвигом своих товарищей, среди которых был и лейтенант Риза Шарафутдинов".