Глава 21
СИГНАЛ

    Антон Щербань заверил начальника жандармерии в том, что крымские школьники, бывшие комсомольцы, причастны ко всем событиям, происшедшим за последнее время в Крымке и ее окрестностях.
   Щербань заявил локотененту Анушку, что если ему поручат, он докопается до самого корня и раскроет в Крымке "бандитское гнездо".
   Анушку ухватился за предложение Щербаня.
   - Помогай, Антон. Я отдаю под твое командование обоих начальников полиции, и Семена, и этого катериновского Проценко. Поможете-я в долгу не останусь.
   - Я своему слову хозяин, господин локотенент, ведь я природный полицейский, по наследству.
   Анушку был рад, что спихнул с себя самое опасное дело. Он надеялся, что полицейские, взяв на себя инициативу раскрытия партизанской группы, полезут в самую гущу.
   - Чёрт их знает, сунешься куда-нибудь и в самом деле свернут голову. Партизаны - народ отчаянный, им не попадайся. Пусть полицейские рискуют, им все равно терять нечего.
   С этого дня Щербань стал часто бывать в Крымке. Каждый день, а то и по несколько раз на день, крымские жители видели начальника кумарянской полиции в селе. Он появлялся то на двуколке, то пешком, то верхом на вороном жеребце.
   - Что-то зачастил к нам Щербань, - замечали крымчане.
   - Кто его знает, может жениться задумал, невесту ищет.
   - А может и другое что, чужая душа - потемки.
   - Это верно. Да еще такая душа, как у Антона.
   Одни поговаривали, что теперь он старшим над всеми начальниками полиции назначен. Другие утверждали, что Щербань разнюхал в Крымке что-то насчет партизан. Но сквозь разные разговоры упорно пробивался слух, будто Антону стало известно, что в селе скрываются партизаны и орудуют будто бы вместе с крымскими хлопцами.
   Последнему слуху крымчане верили только наполовину, ибо большинству отцов и матерей и в голову не могло придти, что их смирные, хорошие ребята занимаются такими страшными делами.
   Сами же комсомольцы-подпольщики знали, что Щербаню откуда-то известно о существовании в Крымке подпольной организации.
   Подпольный комитет "Партизанской искры" узнал об этом от Дмитрия Попика, подслушавшего разговор своего отца с Антоном.
   Это случилось так; недавно Мите понадобилось полезть на чердак хаты, где у него хранились некоторые вещи. Он часто туда лазил. Дома, на этот раз, кроме него с отцом не было никого. Митя незаметно вышел из хаты и тихонько взобрался по лестнице на чердак.
   - Дома есть кто?-послышался знакомый хрипловатый голос. Это был Антон Щербань.
   - О, редкий гость! - отозвался из хаты отец.- Заходи!
   - Я на минуту к тебе, дело серьезное есть.
   - Проходи, садись.
   - Что же садиться, угощать, наверно, нечем?
   - Угощение для доброго человека всегда найдется. - Хозяин сходил в комору и принес бутылку мутноватого са- могона.
   - От Покрова осталось, - объяснил Никифор, наливая себе и Антону по полному стакану.
   Не спеша вытянули самогон, беззвучно поставили стаканы.
   - Закусывай.
   Антон взял соленый огурец, разрезал вдоль, смачно хрустнул.
   -Дело к тебе такое...
   - Что же, за чаркой и дело делать не мешает, - ухмыльнулся Попик.
   Оглядев исподлобья хату, взглянув на печь, Антон прислушался и спросил:
   - В хате никого нет?
    - Один я.
   - А Митька где?
   - Ушел куда- то.
   Митя, услышав, что разговор идет о нем, осторожно подкрался к самому краю чердачного отверстия. Дверь из сеней в хату была полуоткрыта, и Дмитрию не только слышно, но и видно было все. Антон сидел, опершись локтями о стол, и звучно жевал огурцы.
   - Я насчет сынка твоего зашел поговорить.
   - Что же такое?
   - Погано дело получается. Человек ты, вроде, в заслуге, на виду у начальства, а вот сынок-то тебе все пор- тит.
   Отец как-то весь напрягся, выпрямился. Тревога охватила его. Уж раз полиция начинает глаза колоть сыном, стало быть, в самом деле что-нибудь есть.
   - Плохо смотришь. Я тебе, Никифор, по-свойски говорю, потому что уважаю, как хозяина хорошего и своего человека.
   - Понимаю, спасибо.
   - Сынок твой якшается с отпетыми бандитами на селе. От этого может выйти тебе большая неприятность. Ты сам знаешь, что на селе творится. И все это дело, должен тебе сказать, без крымских не обходится.
   - А может, и в самом деле Савранские? - слабо возразил Попик.
   - А я тебе говорю, что местные. Мне доподлинно известно, что в Крымке или в Катернике,- он понизил голос, - установлен радиоприемник. Москву слушают.
   - Не может быть!-всплеснул руками Никифор.
   - А откуда все село знает, что на фронте делается? Святым духом, что ли? А листовки Николай угодник вы- думывает?
   - Батюшки! - качал захмелевшей головой Никифор.
   - Вот то-то оно и есть... Я затем к тебе и зашел. Сын твой известен по селу, как конструктор, изобретатель там разный. Об этом и жандармерии известно. Так вот, он, по всей видимости, должен знать, где этот чёртов приемник находится.
   - Это Митька? Господь с тобой!
   - Да уж бог богом, а факты фактами. И я тебе, Никифор Федорович, скажу по секрету, это добром не кончится. Начальство сильно недовольно, и как бы не вышло беды. Я слыхал, что если не прекратятся безобразия, все село будет снесено под корень.
   - Помилуй бог, - перекрестился Попик.
   - Да уж так оно и будет, шутить не станут. Время военное.
   - Ай-ай-ай!
   - Но я тебе скажу. Это дело в наших руках.
   - А что же мы тут можем сделать?
   - Все можем сделать. Митька твой все знает: кто всем этим делом заправляет и где это самое радио спря- тано.
   Охмелевший Никифор молча кивал головой, уставясь оловянными глазами в масляные глаза Щербаня. Он был поражен тем, что происходит, и тем, что Антон так много знает.
   - Разве Митька скажет, если и есть такое дело?
   - А ты аккуратней, издалека начни. Сначала проследи за ним, а потом уж говори, как следует. Скажи, что жандармерии все известно и что ихнее дело может погубить все село. Митька хлопец умный и все поймет.
   Никифор мотал головой и вздыхал. По временам лицо его становилось злым, черные кустистые брови, еще не тронутые сединой, закрывали глаза.
   Чужим сейчас казался Мите отец. Все отцовские привычки- хмурить брови, играть желваками на скулах, посапывать от недовольства носом.- были какими-то чужими, враждебными.
   - А если он сам расскажет обо всем, я так сделаю, что твой Митька останется невиновным, в стороне, понимаешь, Никифор Федорович?
   - Понимаю.
   - Пусть он тебе расскажет, как отцу, где прячется человек, который научил их топить своих отцов и матерей, - Щербань заговорил почти шопотом, - мне известно, что Моргуненко где-то тут, поблизости крутится. Но мы его скрутим. Только бы на след напасть. Митька твой, верно, знает.
   - Насчет этого уж постараюсь. Эх, попался бы! Припомнил бы я ему раскулачку в тридцать втором году!
   - Он и передо мной в долгу. Вот ты теперь и помоги, а Митьке растолкуй, что товарищам его не очень крепко достанется. Ну, арестуют двоих-троих, посадят в тюрьму, да и все тут. А по малолетству выпорют и тем дело кончится.
   На прощание Никифор Попик обещал исполнить просьбу. В сенях Щербань задержался.
   - А о нашем с тобой разговоре никому ни гу-гу.
   Мите захотелось сбросить что-нибудь на голову полицейского, убить, раздавить его. Да и отца тут же. Нет, отцу он при случае скажет, что висеть ему придется на той веревке, которую они с Антоном готовят учителю.
   - Первый человек будешь на селе. Это уж я тебе правду говорю, - сказал Антон, прощаясь с Никифором.
   - Постараюсь.
   Острым ножом резануло Митю по сердцу последнее слово отца. Он выждал, когда отец, проводив Антона, зашел в хату, и бросился со всех ног к друзьям.
   Члены комитета выслушали ошеломляющий рассказ Мити. Все были поражены. Откуда Щербань мог узнать обо всем, да еще в таких подробностях, как их связь с Моргуненко и радиоприемник?
   - Подбирает ключи под нас,- сказал Парфентий,- неужели среди нас есть все-таки предатель?
   - А может, просто на язык слабый,- добавил Дмитрий.
   - Это все равно. Даже еще хуже. Слабость родная сестра предательству, - сказал Парфентий.
   В это мгновение каждый подумал: "Кто же?"
   - Что-то нужно предпринять, хлопцы.
   - А может временно сделать передышку? - посоветовал Юрий Осадченко. - Пусть немного уляжется вся эта кутерьма.
   Поля отрицательно покачала головой:
   - Борьбу прекращать нельзя...
   - Верно, Поля,- сказал Гречаный,- на их действия мы должны ответить усилением борьбы. А если мы сейчас прекратим борьбу, они сразу без труда догадаются, что все это делали мы, а теперь испугались их угроз. Я думаю так: работа не прекращается, только будем все осторожнее. Миша, - обратился Парфентий к Кравцу, - тебе будет особое задание. Проследи за Сашкой Брижатым. Мне кажется, тут причина. Я Сашке не очень верю. Он вроде и растет, но корни гнилые. Значит, надо подкопать и посмотреть. Если окажутся гнилыми - выкорчевать.
   Парфентий взглянул на Полю. Тень улыбки прошла по его лицу. Поле показалось, что он изменился за последнее время. Глаза его запали глубже, всегдашний румянец сошел с тонкого, покрытого загаром лица. А потом украдкой присмотрелась хорошенько и решила: нет, все тот же Парфень, те же милые смешинки в глазах, так же живут уголки губ, с рождения сложившиеся в лукавую мальчишескую улыбку. Только над ними теперь чуть приметно, но упрямо проступал нежный, совсем светлый пушок. И ноздри тонкие, крылатые так же вздрагивают при каждом слове. Да, да, перемена ей только показалась. Он просто похудел немного, мало спит, много волнуется. Борьба нелегка и терниста тропа, по которой они пробиваются к победе.