День Победы я праздновал в ночь с 8 на 9 мая в верхнесилезском городе Зорау. Война шла на убыль. Иногда поговаривали о бандах, пытавшихся ворваться в безгарнизонный городишко вроде нашего. Уже выздоровевших не торопили с отправкой на фронт. Мы понадобились для охраны госпиталя, занимавшего целый квартал. Властью начальника госпиталя допускалась роскошь: кресло входило в оборудование поста, и в нем разрешалось сидеть. Мне, тогда девятнадцатилетнему сержанту, досталась должность с пистолетом — разводить часовых.

Больше всех я любил третий пост, под аркой, над которой были курсы медсестер. Вечерами там долго пели. Туда, казалось, стеклось все музыкальное хозяйство госпиталя. Вот вечером засиделись допоздна, а потом все затихло, и ощущалась глубина чужой ночи. Часовым уже не сиделось в глухих подъездах. В остывшем небе с торчащей трубой спиртзавода незримо проходил тяжелый, высокий гул самолета, и все настораживало.

Вдруг выстрелы. Кажется, с 4-го или 3-го поста. И вот уже стрельба вблизи и дальше. Заметались ракеты. Кто-то стрелял из окна второго этажа. За садом сквозь закат беспорядочную стрельбу зататакали, трассируя вверх, пулеметы. «Тревога!» Какая там тревога, когда из близких зданий кричат: «Ура! Родные, кончилась». Я уже знал, я уже чувствовал, что это значит, и, не веря догадке, добежал до 3-го поста. Постовой без пилотки палил в небо. Потом я увидел, что на ней лежали обоймы. Я понял все и не знал, что делать.

Усатый дядька бросил винтовку и, неуклюже обняв меня, прокричал навзрыд: «Сынок, война кончилась!» Плачущие, тревожные и волнующие, в ночных сорочках, повыскакивали сестры. Они повисали у нас на груди, целуя нас, как будто бы были первые герои. До рассвета никто не спал. А утром был митинг на лужайке.