Глава 10
ЗНАМЯ

    Они условились встретиться в лесу на серебряной поляне сегодня на закате солнца. Поля должна принести туда знамя сельсовета, на котором Парфентий поручил ей вышить название подпольной комсомольской организации "Партизанская искра".
   В течение зимы, урывками, выбирая время, когда матери не было дома, девушка доставала спрятанный на чердаке сарая сверток и несла его в хату. Там, закрывшись на все дверные запоры, она букву за буквой вышивала на алом, чуть полинявшем от времени шелку, священное имя. С этим знаменем им, юным народным мстителям, предстояло пройти нелегкий путь борьбы с врагом, с этим знаменем десятки юношей и девушек Крымки и других сел связали свою судьбу и жизнь и дали клятву пронести его через все испытания, какие только встретятся на их пути.
   Поэтому Поля все минуты зимнего досуга с трепетом отдавала этой кропотливой работе. Наконец, сегодня она передаст знамя Парфентию Гречаному - руководителю организации. Она представляла себе, как понравится Парфентию её работа, и ей было приятно.
   И сама встреча в весеннем лесу, вдали от села, волновала девушку и заставляла сердце биться неспокойно, в неясном ожидании чего-то необычного, радостного. Может, это происходило от мысли, что сегодня она впервые наедине встретится с Парфентием. В последний раз они были вдвоем в ту памятную новогоднюю ночь, когда её, убежавшую от пьяного немца, согревал Парфентий. Последнее время их встречи происходили на людях, в разговорах о листовках, об оружии, о приеме в организацию новых комсомольцев. Иногда Поля случайно, а может и преднамеренно, кто знает, встретившись взглядом с Парфентием, чутким девичьим сердцем угадывала, что помимо мыслей и чувств для всех, у Парфентия было чувство, предназначенное только ей, и слова только для нее. Но, расходясь по домам вместе со всеми или поодиночке, они всякий раз уносили с собой невыраженные чувства и невысказанные слова. Какими должны были быть эти слова, ни Поля, ни Парфентий еще ясно себе не представляли. Да и само чувство было еще смутным, неопределеным. Но что же все-таки заставляло сердце так настойчиво биться? Почему душою овладевало непреодолимое волнение? Почему, наконец, время до заката солнца так медленно тянется?
   На дворе стояла погожая весна. В буйном цветении садов, как в пене прибоя, тонуло село. Солнце, еще не жаркое, нежно по-весеннему грело. Лучи, пробиваясь сквозь густые сплетения листвы, расстилали по траве тонкие кружевные узоры, проникали даже в самые узенькие щелочки, пронизывая темноту ослепительными шпагами. И казалось, на всем, до чего дотрагивались нежные солнечные пальцы, оставался зримый след их благодатного прикосновения. И если порой налетал легкий, ароматный ветерок, то и он будто не дул, как положено ветрам, а по-детски ласкался. И люди, суровые люди, поглощенные своим горем и заботами, улыбались, подставляя лица юному ветру.
   В такую чудную пору девичьему сердцу ни за что не удержать порывистого биения. Тесно ему в груди, оно стремится вырваться на простор. И невольно хочется, чтобы рядом билось другое, такое же открытое юное сердце.
   А солнце, как нарочно, медленно тащится по небу. Поле кажется, что оно вовсе не движется, а стоит будто окаменелое на месте да еще посмеивается.
   Девушка решила выйти из дому пораньше. Ей предстояло окольным путем, через Катеринку, пройти на остров в лес. Знамя она приготовила заранее и спрятала под подушку.
   - Ты далеко собираешься? -спросила мать.
   Поля знала, что этого вопроса не обойти, в семье было так заведено, и заранее приготовила ответ.
   - Схожу к Марусе Коляндре в Катеринку. Что-то ее не видно давно, не заболела ли?
   Дарья Ефимовна подозрительно посмотрела на дочь.
   - А зачем новое платье надеваешь? Напрасно, дочушка.
   - Я сверху старый жакет надену.
   - И платок тоже. На вот, моим покройся.
   Поля надела свой старый в заплатах жакет и надвинула по-старушечьи на глаза серый клетчатый платок матери.
   - Ну, так подойдет?-засмеялась Поля.
   Мать придирчиво осмотрела Полю с головы до ног и одобрила её наряд.
   С тех пор как в Крымку пришли "чужинцы", Дарья Ефимовна зорко следила за дочерью. И всякий раз, провожая Полю на работу или к подругам, мать кудлатила Поле волосы, лезла рукой в печку за сажей и, как заправский художник, наносила на лицо дочери несколько грязных мазков.
   Сегодня, по настоянию Поли, процедура с сажей была отменена.
   - Сапоги обуй. Низом пойдешь, понад речкой, сыро там, небось, - схитрила мать.
   Поля рассмеялась, разоблачив уловку матери.
   - Ты у меня умница, мама.
   - Больше тебя живу на свете, потому и умнее,-с напускной серьезностью сказала мать и, не выдержав, улыбнулась. Она понимала, что дочь шутит, но была рада, видя Полю сегодня веселой. Любящей матери немного нужно, чтобы быть счастливой. Что поделать, когда дети теперь так умны, и им приходится во многом уступать и радоваться, если удастся хоть чуточку настоять на своем.
   - Ты надолго? - спросила мать.
    - Ско-о-о-ро ве-ер-ну-усь! - весело пропела Поля и порывисто поцеловала мать.
   Дарья Ефимовна оправила у Поли прядь волос, выбившуюся из-под платка, и подумала, что сегодня она, пожалуй, напрасно заставляет дочь кутаться в старый платок.
   Поддерживая рукой сверток за пазухой, Поля пошла улицей села к мостику через Кодыму.
   Поравнявшись со школой, где теперь была румынская ферма, девушка почувствовала, как сжалось сердце. Сколько счастливых детских и юношеских лет проведено здесь! Лучше бы не видеть.
   У школьных ворот стоял агроном Николенко и разговаривал с двумя румынскими солдатами.
   По привычке с детства здороваться со старшими, даже с незнакомыми людьми, она уже хотела было поклониться и сказать "добрый день", но удержалась от этого намерения. Агроном Николенко не был сейчас для неё старшим, внушающим уважение человеком. И она, решительно отвернув голову в сторону, прошла мимо. И если бы в этом момент её окликнули, она не оглянулась бы.
   Перейдя через мосток, соединяющий Крымку с Катеринкой, Поля пошла вдоль берега реки к лесу. Она легко ступала по влажной земле. Мягкая шелковистая трава бесшумно никла под ногами. Из травы весело глядели на мир ослепительно желтые одуванчики.
   Тишина, безмятежная гладь воды, этот пышный ковер из цветов, пробудили в душе девушки чувство необычайной радости, заставили на время забыть все тяжелое, гнетущее, что окружало её. Будто и не обрывалась счастливая жизнь, будто все это было вчера и продолжает существовать сегодня. А то тяжелое, гнетущее душу, было лишь страшным сном. И Поле захотелось вдруг перелистать книжку своей жизни обратно, всего несколько страниц. Поля без труда перенеслась в свое детство, представила себя маленькой босоногой девчонкой и принялась на ходу срывать одуванчики и плести венок. За этим занятием она даже не заметила, как вошла в чащу леса. Ласковый, юный, он встретил ее - возбужденную, с венком на голове, и заключил в зеленые, прохладные объятия, щедро расстелил на её пути ковер из трав, вытканный ландышами и незабудками. Пернатые хозяева встретили девушку, как милую гостью, приветственным хором. Они щелкали, свистели, трещали на все лады. И ощущение радости жизни хлынуло могучей волной.
   - Пойте, пойте, - говорила им Поля, замедляя шаги. Она была зачарована весенней музыкой леса и не замечала, как под ногами в густой траве податливо хрустели сухие ветки, мелькали проворные ящерицы. Сейчас все существо девушки было подчинено этой могучей симфонии. Все слилось в единую песню торжества жизни. В ушах звенело, в висках стучало, гулко билось сердце, тело наливалось горячей упругой силой и, казалось,. встреться кто-нибудь здесь и вздумай помешать этому счастью, Поля задушила бы его собственными руками. И тут же на память пришли строки любимого поэта:
   
   Непроницаемой стеной
   Окружена, передо мной
   Была поляна. Вдруг по ней
   Мелькнула тень, и двух огней
   Промчались искры... и потом
   Какой-то зверь одним прыжком
   Из чащи выскочил и лег,
   Играя, навзничь на песок.
   То был пустыни вечный гость
   Могучий барс.
   
   Поля шла, медленно углубляясь в чащу. Густые кустарники протягивали к ней ветки, цеплялись за рукава и полы жакета, тихонько стегали по лицу. Поля сбросила с себя жакет, сняла старый платок и, присмотрев приметное местечко, повесила на сучок.
   Она пошла дальше, сама не замечая, как все громче и громче читала пламенные строки. Не хотелось в эту минуту расставаться с юным, свободолюбивым Мцыри.
   
   Удар мой верен был и скор.
   Надежный сук мой, как топор
   Широкий лоб его рассек...
   Он застонал, как человек,
   И опрокинулся. Но вновь.
   Хотя лила из раны кровь
   Густой широкою волной,
   Бой закипел, смертельный бой!
   
   - На кого это ты кричишь? - услышала Поля совсем рядом голос. Она обернулась. Перед ней стоял Парфентий и улыбался.
   Вид у него был праздничный, торжественно приподнятый. Темносиний костюм, голубоватая рубашка с отложным, выпущенным поверх пиджака воротником, приятно сочетались с его голубыми глазами и светлыми волосами.
   - Добрый день, - весело поздоровался юноша, протягивая руку.
   - Добрый день, - смущенно ответила девушка, - напугал ты меня, - белое лицо Поли, успевшее покрыться золотым солнечным налетом, рдело не то от возбуждения, не то от плохо скрытого смущения.
   - Нет, это ты меня напугала, - ответил Парфентий и, подражая Поле, с подчеркнутым пафосом продекламировал:
   - "Бой закипел, смертельный бой!" Нет, у меня так не получается, таланта не хватает, - закончил он, махнув рукой. Оба весело посмеялись и замолчали.
   "О чем бы спросить? - думал юноша. - Ведь неудобно молчать". Но сколько он ни напрягал мысли, тема для вопроса не приходила. - "Хоть что-нибудь сказать, начать только, а там пойдет..." И он задал первый подвернувшийся вопрос:
   - Как живешь, Поля?
   Девушка тоже обрадовалась, что зацепка нашлась, и ответила:
   - Ничего, хорошо...
   И снова молчание, мучительное, длинное.
   Как назло, все выскочило из головы, а ведь шел сюда, думал, как много он скажет Поле. Поведает ей обо всем, что его так волновало, и вот... ни слова".
   - Так... ничего, значит? - машинально проговорил Парфентий, чтобы только не молчать.
   - Хорошо, - отозвалась Поля, чтобы что-нибудь ответить.
   И опять это непрошенное заколдованное молчание.
   Они тихо брели густыми зарослями, не разжимая рук, не глядя друг на друга, взволнованные встречей.
   Так же молча, держась за руки, они незаметно вышли на знакомую серебряную поляну и остановились. Заросшая молодой яркозеленой травой, она пестрела одуванчиками. Цветов было так много, что казалось, будто их кто-то рассыпал нарочно к их приходу.
   И радостно было на душе у юноши и девушки, и какие-то новые, совершенно неизведанные чувства охватили их. Жалко только, что слов к этим чувствам не подобрать. Но все равно, и так, без слов, было хорошо. Подольше бы так стоять вдвоем, держась за руки, среди цветов.
   - Парфень,-тихо произнесла, наконец, Поля. Парфентий вопросительно взглянул на неё.
   - Я принесла знамя.
   - Вот это добре! - Парфентий сразу воодушевился. То ли от того, что знамя было готово, а может быть оттого, что нашлась, наконец, тема, которая выручит их,- Ну, как получилось, покажи!
   - Не знаю, понравится ли тебе, - Поля развернула сверток. Алый шелк мягко упал на траву и засверкал золотыми буквами.
   Парфентий с волнением рассматривал знамя, читал надпись по слогам, как первоклассник. За этими аккуратно, с любовью вышитыми буквами, он видел подвиги, победы.
   А Поля, придерживая за уголок развернутое знамя, украдкой следила за тем, как Парфентий читал, и не могла понять, какое чувство владело им. То ли это было чувство восхищения её работой, или, может быть, юноша переживал торжественную приподнятость, какая бывает у человека при виде развернутого боевого знамени. Но что бы там ни было, а Поля замечала, что Парфентий охвачен волнением.
   - Знаешь. Поля, я даже не думал, что так получится!- воскликнул юноша. Ему хотелось сейчас крепко обнять девушку и расцеловать, сказать ей много хороших слов. Но он сдержал порыв и только тепло, осторожно пожал тонкую руку Поли. И слова нашлись опять-таки не те, какие требовались в этом случае.
   - Честное слово, ты художница, - промолвил он, взглянув в черные, светящиеся сдержанной радостью глаза девушки.
   - Уж и художница!-махнула рукой Поля.
   - Да, да, я не шучу. Так может вышить только...
   - Так может каждая девушка, для которой это знамя - святыня. И если бы это поручили тебе, то и ты бы, наверное, вышил не хуже, я уверена.
   Парфентий улыбнулся, собрав вокруг глаз мелкую рябь морщинок.
   - С таким знаменем разве можно отступить назад или струсить? - сказал он.
   - "Партизанская искра",- вслух прочитала Поля и задумчиво промолвила: - вокруг пламя бушует, а наша организация - маленькая горячая искра этого пламени. Хорошее, верное название.
   - Это он предложил назвать так.
   - Интересно, где теперь Владимир Степанович? - спросила вдруг Поля.
   - Об этом даже неудобно спрашивать. Тут не один Владимир Степанович на Одесщине.
   - Значит, там думают о нас?
   - Там все знают, Поля... Каждый наш шаг. Внимательно следят за нами, за нашими действиями.
   Солнце село. В лесу становилось прохладно. Птичий разноголосый гам смолк. Лишь по временам вспорхнет пташка или прошуршит проворная ящерица.
   Юноша и девушка тихо шли обратно. Они вполголоса говорили о своей подпольной организации, о хлопцах и девчатах, которых предстояло вовлечь в "Партизанскую искру".
   Парфентий рассказал Поле, что их организацию знают не только в Саврани, но и в Москве.
   Девушка внимательно слушала и старалась представить огромную землю, села, города, занятые захватчиками, дремучие леса, непроходимые болота. Она думала о том, что враги считали такие места дикими, необитаемыми. Но они увидели, что теперь всюду борется против них советский народ и что леса и болота населены народными мстителями, которые слышат голос Большой Земли и готовят им, непрошенным гостям, неминуемую гибель. И в душу входило что-то большое, и крепла уверенность в себе, и хотелось больше сделать для Родины.
   От земли медленно поднимался редкий туман.
   - Ты озябла? - наклонился над самым ухом девушки Парфентий.
   - Нет, ничего.
   - Надень мой пиджак.
   - Не надо, Парфуша. У меня свой жакет есть. Он тут недалеко на сучке висит.
   Парфентий удивленно посмотрел на Полю.
   - Ну старый мой, тот латаный. Мама мне его для маскировки навязала.
   - Так пойдем, возьмем его,- предложил Парфентий.
   - Нет, мы пойдем порознь, разными путями, - улыбнулась Поля.
   - Но они, эти пути, сойдутся, Поля? - тихо спросил юноша.
   - Не знаю, Парфень. То есть, о чем ты спрашиваешь? Я не понимаю. - Краска смущения залила лицо. Поля отвернулась.
   - О путях...
   - Ну, я побежала, мне пора домой, мама будет беспокоиться. Ты меня чуть-чуть проводи, а там я одна.
   Парфентий пошел рядом. Весь этот путь они не проронили ни слова. Оба чувствовали, что предназначенных друг для друга слов, тех слов, которые им нужны, им ни за что не сказать. Бывает же так, что чувствовать можно, даже показать это как-то можно, а вот сказать, - сказать нельзя.