Это произошло в середине августа 1944 года. Обстановка в Прибалтике была очень напряженной: 30 немецких дивизий, окруженных в районе Шауляя, пытались прорвать кольцо.

Ночью батарея, стоявшая на отдыхе, была поднята по тревоге и спустя полчаса стремительно двинулась на запад. Ехали с зажженными фарами: было не до маскировки, время было дороже опасности нападения с воздуха.

Наш артиллерийский противотанковый полк, входящий в подвижную группу РГК, к таким внезапным переездам привык.

Перед рассветом прибыли в район сосредоточения и после короткой рекогносцировки выехали на огневые позиции. Задача была ясна, но выполнить ее было нелегко. Дело в том, что немцы, собрав в Восточной Пруссии огромное количество танков, двинули их на прорыв кольца.

Наш полк первым должен был принять на себя удар этой мощной группировки. На душе было очень тревожно. Перед рассветом опустился густой туман. Накрапывал мелкий дождь. Расчет молча готовился к бою. Каждый делал свое дело: заряжающий протирал снаряды, наводчик выверял прицельное приспособление, намечал ориентиры и определял до них расстояние. Все шло как обычно: связисты устанавливали телефон, старшина принес завтрак. Начало светать. Туман рассеивался. Где-то вдалеке слышалось глухое урчание. Началось как-то внезапно.

Позвонили с НП и сообщили о движении большого количества немецких машин в направлении нашей батареи.

Урчание усиливалось. А когда туман рассеялся, все увидели, как внизу, в лощине, вытягиваясь в четыре колонны, шли танки. Было их 28.28 машин на одну батарею. На остальных батареях полка, вероятно, было такое же положение. Впереди каждой из четырех колонн шли «тигры», прикрывая мощной лобовой броней остальные машины. Этот последний для меня бой длился не более 10 минут. Когда до танков оставалось не более 400 метров, все орудия батареи открыли огонь.

Было хорошо видно, что снаряды попадали в цель (в местах попадания были длинные огненные проблески), но пробить лобовую броню «тигра» не могли. Несмотря на толстую лобовую броню, продолжать лобовую атаку немцы не решились, а, разделившись на две подгруппы, применили свой излюбленный прием охвата в «клещи», подставляя под удар свои борта. Минут через пять 11 машин уже не двигались, пять из них горело. Как было дальше, я не помню. Очнулся — стоял жаркий полдень. В метре от меня широкий след гусеницы «тигра».

Орудийный окоп разворочен прямым попаданием снаряда. Снова от жары и боли потерял сознание. Пришел в себя уже в санбате — как туда попал, так и не знаю до сих пор. Там я уже после узнал, то, прорвав наш передний заслон, прорвать кольцо немцы не смогли, много танков потеряли они, встретившись с нашим полком.

Вот и все. Впоследствии в глубоком тылу, в госпитале, случайно встретил своего наводчика, тоже тяжело раненного в том же бою. Очень жаль, что не знаю его точного адреса, знаю только, что Файзыр Намалиев был из Уфы.

Этот самый памятный для меня бой был для меня последним.

Ранение оказалось слишком тяжелым. До Берлина я так и не дошел, но это не беда; как я узнал впоследствии, наш полк закончил войну в Берлине.