...5 часов 22 июня 1941 года. Стук в окно. «Товарищ лейтенант, — сообщил в открывшее окно сержант Прокопенко Дмитрий, — в части боевая тревога. Германия напала на Советский Союз». Мигом, словно получил большой силы толчок, вместе со своим другом по военному училищу, лей-тенантом Королевым Дмитрием, быстро собрались и на лошадях верхом поскакали в часть.

Так началась эта тяжелая война.

Наша 222-я стрелковая дивизия была брошена защищать подступы к Смоленску, где и получила первое боевое крещение.

Стоял октябрь 1941 года. Москва ощетинилась штыками. К ней на по-мощь шли свежие силы из Сибири, Поволжья и с Дальнего Востока. Остав-шиеся подразделения были влиты в подошедшую из Сибири 83-ю стрел-ковую дивизию — ныне 26-ю гвардейскую.

Бои шли день и ночь. И трудно было отличить ночь от дня. Ноябрь 1941 года. В нашу часть прибыло новое пополнение. «Товарищ командир! Разрешите доложить, к нам прибыло пополнение — коммунисты и комсомольцы, в основном москвичи, рязанцы и волжане. Люди накормлены и ждут вашего указания, старшина Шевелев».

Пополнение было распределено по подразделениям, и дано указание — ознакомить их с обстановкой и на несколько дней в связи с этим воздер-жаться от назначения их в караул. С пополнением и прибыл комсомолец, рядовой, 1922 года рождения Илюшкин Михаил Георгиевич, который затем писал в письме своей сестре: «Московская обл., Егорьевский район, село Елкино, школа — Плюшкиной З.Г. ...Здравствуй, дорогая сестрица Зоя!

Вот уже я и прибыл на фронт. Встретили дружно, по-солдатски. Здоро-вье хорошее, самочувствие бодрое. Учимся, скоро в бой.

Передай привет маме и Нине. Не беспокойтесь, я буду бить фашистов, как и все бойцы нашей армии. Целую — Миша!»

Прошло 8 дней, и рядовой Илюшкин был назначен на передовой часо-вым у склада с боеприпасами.

Стояла темная ноябрьская ночь, шел снег, дул ветер, то там, то здесь взрывались вражеские снаряды, жалобно свистели немецкие пули «дум-дум», создавая вид окружения. 3 часа ночи, командир с группой бойцов обходил огневые позиции, проверял состояние оружия и готовность воинов биться с врагом. Когда подошли к складу боеприпасов. Тихо, окрика часового не слышно, подходим ближе... часовой Илюшкин, опершись на ящик со снарядами, спит.

После того как он был обезоружен, снят с поста и посажен под стражу, Илюшкин понял, что уснул на посту, предал Родину.

...Землянка, тускло горит фронтовая лампа, сделанная из гильзы снаря-да. Илюшкин сидит под охраной. Вспоминает, мысли бегут одна за другой... за сон на посту... расстрел.... До чего же ты дожил, рядовой Илюшкин... и еще комсомолец... Он вспомнил старенькую сгорбленную мать, которая стоит у печки, что-то делает. Вот сестра Зоя, она учительница и допоздна сидит, проверяет тетради малышей. Нина, наверное, теперь на ночной... работает на фабрике.... Все они, как и другие... трудятся для того, чтобы приблизить день победы над фашизмом. А он... уснул, предал товарищей, а утром... по приказу командира... будет расстрелян перед строем своих же товарищей как изменник Родины. И старенькая мать, сестра... получат: «Ваш сын рядовой Илюшкин расстрелян как предатель Родины». При этом Илюшкина встряхнуло, по коже пошел мороз, он встал.

А рядом за стеной в землянке находились командир и комиссар, они не спали и с тяжелым камнем на сердце думали о судьбе рядового Илюшкина. В землянку вошел адъютант и доложил: «Товарищ командир, разрешите доложить, приказ о расстреле Илюшкина составлен». Он положил этот приказ перед командиром; словно тяжелый груз... осторожно вышел. Командир встал. Он стал ходить из угла в угол землянки и думать. Думать.... Да! Все правильно... сон на посту — это предательство Родины... расстрел. Но ведь Илюшкин молод, он еще не был в бою, не нюхал пороху... и погубить эту молодую жизнь — за понюх табаку. А другая мысль упорно твердила... но если бы немецкие разведчики наткнулись на спящего часового, то штаб, ближайшие огневые позиции и посты взлетели бы на воздух... Дорого бы стоил нам этот сон рядового Илюшкина. Так чертовски сложилась ситуация. А послезавтра — 6 декабря 1941 года, великое контрнаступление нашей армии под Москвой.

...Что делать?.. Как поступить? Комиссар капитан Михаил Тумин встал, он подошел к командиру: «...Ты еще не спишь?» — «Как видишь», — ответил тот. «Я не хочу давать тебе совета, — обратился он к командиру, — но воюю с тобой не первый день и верю в тебя, что принятое твое решение будет верным и справедливым. Я пойду в окопы к бойцам».

Принимая решение, командир сознавал, что он еще не доложил о слу-чившемся вышестоящему командиру и что вся ответственность и вытекаю-щие отсюда последствия лягут на его плечи. А ведь, как это часто бывает на фронте, могут сказать ему: «Ты не расстрелял изменника Родины, не выполнил приказ Сталина... ну что ж, получай сам за это...»

Шесть часов утра. Командир вызвал к себе своего боевого друга — лейтенанта Дмитрия Прокопенко — и приказал ему: «...В восемь часов выстроить перед землянкой подразделения для расстрела рядового Илюшкина. О чем сейчас же сообщи ему. Команда "Огонь по изменнику Родины" будет подана только лично мной».

...Командир на миг остановился, достал трубку, медленно набил в нее табаку, затем из-за голенища сапога достал кресало... и закурил. Пустил дым, который нехотя кружился над его головой, порывами старался уйти, исчезнуть, но снова получил подкрепление — клубился и сначала начинал свой путь... «Так, — вздохнул он, — значит, решено, — быть этому!»

Восемь часов утра! На опушке перед лесом в шеренгу по четыре выстроены бойцы подразделения. Перед бойцами, на средине, раздетый по пояс, лицом к ним на камнях перед вырытой им же ямой стоял рядовой Илюшкин. Наряд для расстрела выстроен в одну шеренгу у входа в землянку.

Командир и комиссар вышли из землянки. Вокруг пахло гарью и кровью, вдали слышны раскаты боя, догорала деревня. И ветер своим могучим порывом уносил все это, очищая горизонт, чтобы солнце светило своими добрыми лучами на нашу землю...

...Командир с большой тяжестью на сердце подал команду: «Караул, к бою! По изменнику Родины...» (это слово он произнес протяжно, и эхо в лесу повторилось ему), а затем: «Отставить!» Караул сначала взял на прицел Илюшкина, но затем резко опустил оружие к ноге.

Командир обратился: «Товарищи бойцы и командиры! Перед вами рядовой, комсомолец Илюшкин, который за сон на посту должен быть сейчас расстрелян как изменник Родины. Но я взвесил все обстоятельства и решил — пусть он в бою смоет своей кровью это преступление перед Родиной.

Рядовой Илюшкин, встать в строй! Завтра наша армия погонит фаши-стов от родной столицы — Москвы.

Сыны мои! Отчизны богатыри! Отдадим же в этих боях все для полной победы над врагом. Смерть немецким оккупантам!»

С тяжелыми боями прошел декабрь 1941 года. Шел январь 1942 года. Часть упорно, с тяжелыми боями наступала на запад, гнала фашистских захватчиков с нашей земли.

Рядовой комсомолец Илюшкин был хорошим солдатом и в трудный период боя не подводил товарищей. И когда в одном из боев был убит связной со штабом полка, командир направил туда Илюшкина.

Обязанности связного Илюшкин выполнял добросовестно и ревностно, все приказы командира полка доставлял в подразделение ранее назначенного срока. Хотя это доставалось большим напряжением силы, так как часто приходилось пробиваться к своим через заслоны врага. За что Илюшкин от командира полка получал несколько раз благодарность.

В одном уличном бою в г. Боровске у командира был тяжело ранен ординарец М. Шляпов.

Комиссар капитан Тулин обратился к командиру: «Мы вот с товарищами думали о вашем ординарце и пришли к мнению направить вам ординарцем рядового комсомольца Илюшкина. Ну как?» Командир подумал и сказал: «Ну что ж, подходящая кандидатура».

Итак, теперь рядовой Илюшкин стал действовать в бою рядом со своим командиром и должен быть готовым отдать свою жизнь за нашу Родину, выполняя приказ командира.

В конце января 1942 года шли тяжелые бои за Н-ское. Пехота вместе с артиллеристами ворвалась и заняла эту станцию, но продержали ее сутки и оказались в окружении противника. Всю ночь немцы бросали свою пехоту и танки, но станцию не могли взять, оставив лежать на снегу много своих трупов.

Командир дал приказ Илюшкину, чтобы ночью любой ценой пройти и найти командира полка, доложить ему обстановку и принести его приказ о дальнейшем действии нашего подразделения. Бой продолжался, все меньше и меньше оставалось снарядов, мин, патронов, но увеличивалась горсточка бойцов. На третью ночь Илюшкин в форме немецкого сержанта доставил приказ командира полка и об оказании нам помощи и замене нас свежими силами. Командир полка благодарил нас от имени Родины за удержание станции. После эвакуации раненых под градом пуль немецких оккупантов командир и Илюшкин, сами также израненные, покидали кровью пролитые позиции последними. Немцы преследовали их. Командир, израсходовав все патроны, оставил только один патрон для себя. Илюшкин по грудь в снегу нес командира и отстреливался из автомата по наседающим немцам. И когда командир приказал ему оставить его, Илюшкин посмотрел на командира и заплакал. Но когда солдат плачет, это уже слишком тяжело. Илюшкин, отстреливаясь, нес своего командира. Стало светать. Илюшкин увидел на насыпи подбитый наш танк и около него танкистов, которые подобрали их.

Шло время, заживали раны.

Стоял февраль 1942 года. Наша часть вела упорные атаки хутора Пинашено. Трое суток без отдыха шли бои за хутор. Артиллеристы и минометчики вели яростный огонь по врагу, корректируя этот огонь с передовых НП.

Немцы обнаружили НП и вели прицельный огонь по нему, и сколько бы ни посылалось туда корректировщиков огня, никто не возвращался.

А пехота, которая должна перейти в решительную атаку, требовала огня. Командир вызвал к себе капитана Тумина и сказал: «Итак, дорогой друг, мы разлучаемся, ты остаешься здесь, а [я] иду туда». Он показал на высоту с отдельной сосной. Он обнял его крепко, а затем с группой свя-зистов, радистов и Плюшкиным двинулись вперед, с полпути поползли по-пластунски.

Добравшись до НП, установили связь с батареями, и наши снаряды легли в самую гущу окопов фашистских захватчиков. В течение двух часов наши батареи успешно громили врага. Но вот немцы обнаружили НП, начали пристрелку по нему, а в это время сосредоточенные на левом фланге 100—150 человек немецкой пехоты подползали к НП. «Товарищ командир! Слева 130 метров — немцы», — доложил Илюшкин. Он по приказу начал вести по ним прицельный огонь из автомата, сам прикрываясь сосной.

У командира и его группы кончились боеприпасы, а немцы, пополняясь новыми силами, все ближе и ближе подползали к НП. Разорвавшимся снарядом оторвало левую руку Илюшкину, он, истекая кровью, дополз до командира. Попрощались. Командир, видя большое скопление немецкой пехоты в 50—40 метрах от себя, вызвал Тумина: «Приказываю дать самый сильный огонь на меня...»

Шквал артиллеристского огня, по высоте било 6 батарей (24 пушки и миномета), продолжался более 40 минут. Большая группа фашистов была уничтожена, поле высоты было покрыты горами трупов фашистов.

Командир лежал среди вражеских трупов лицом вниз, его что-то давило сверху. Это был Илюшкин, который, будучи тяжело раненный, прикрывал его своим телом сверху.

Окровавленный командир встал. Он взял на руки Илюшкина и пошел с ним к батареям, рядом рвались снаряды, свистели пули, а он шел... Илюш-кин бледнел, он умирал на руках командира. У него не было живого места, которого бы ни коснулись осколки врага. «Ну как, Миша!» Илюшкин, собравшись с последними силами, сказал: «Товарищ командир, я любил вас, как родного брата. Я умираю за Родину. Поцелуй маму. Прощайте...»

И вот батарея, бойцы сняли шапки, они соорудили на лафете пушки ложе из сосновых лап и положили туда рядового комсомольца Илюшкина.

Командир поднялся и в тяжелом молчании склонил голову, а затем... подал команду: «Батареи, к бою! В честь памяти павших героев, в честь памяти комсомольца Михаила Илюшкина по немецким захватчикам — огонь!»

Загремели орудия! В атаку пошла советская пехота, и Пенашинские хутора взяты. Задание командования было выполнено...

«Вот так, дорогая мать, — сказал ей командир, — ваш сын Михаил отдал свою молодую, цветущую жизнь за нашу Родину, за то, чтобы больше на земле не было войны». Он поднялся. Шатаясь (только что вышедший из госпиталя), подошел к ней и теперь уже как сын обнял, прижал к себе и со слезами на глазах поцеловал ее.