Когда Светлана получила телеграмму, она не сразу поняла то страшное, что было в ней. Потом, поняв, подумала: все кончено, Сережа погиб, нечего жить...

Она сидела на полу в прихожей, дверь после ухода разносчика телеграмм осталась открытой. В эту дверь влетел Володя с громким криком:

— Мама, ура! Мы побили этих, с Боковой улицы... Мама, мамочка... Что с тобой?! Почему ты плачешь?..

Потом пришли железнодорожники. Они были в таких же шинелях, в какой уехал Сергей. Приходили и женщины, тоже в шинелях железнодорожников. Все, что происходило вокруг, Светлана видела как в тумане.

Через день железнодорожники ехали с ней и с Володей в Сибирь, на новую дорогу. Потом Света стояла у гранитного обелиска, обняв и прижав к себе Володю.

Теперь в свободное от работы время Светлана старалась не расставаться с сыном ни на минуту. Ведь она видела в нем черты Сергея: такая же вихрастая голова, та же походка, манера держать ложку.

Володя походил и не походил на отца. Сергей был заботлив и внимателен к Светлане. Он не начинал есть, пока не садилась к столу жена. Если она не успевала приготовить обед, Сергей помогал ей, старался облегчить домашнюю работу и никогда не упускал случая сказать ласковое слово, приободрить; он был ласковым и добрым.

А с Володей произошло что-то непонятное в первую же в его жизни поездку на место гибели отца-героя. Конечно, он и раньше бывал шаловлив, как каждый мальчик. Но тут, казалось бы, должен был понять тяжесть материнского горя, должен был измениться к лучшему, стараться не волновать и без того раздавленную всем случившимся мать. Такое не произошло. Уже на обратном пути он носился по вагону, выбегал в тамбур, открывал окно, высовывался... Нет, не все время был он таким — распущенным, резким, непослушным. На обратном пути в Ленинград бывало и так, что он садился рядом с мамой, ласкался, вытирал своими ладонями ее мокрые щеки, старался успокоить. Светлана говорила:

— Володечка, ты один теперь у меня на свете.

— Да, мамочка. Не плачь, мамуся.

Он был в эти минуты хорошим, ласковым сыном, но только до тех пор, пока из коридора вагона не доносилось:

— Вовка, давай!..

Володя выбегал к мальчикам-попутчикам и снова носился по вагону и так шумел, что пассажиры только головой покачивали. Знали же, какое горе у матери и у сына, и сын этот казался бесчеловечным, непонятно-жестоким...

Дома стало и того хуже.

<< Назад

Вперёд >>