Наш полк стоял полукругом на левом фланге нашей гвардейской ордена Ленина, ордена Красного Знамени стрелковой дивизии на берегу озера Сарепта, вблизи Сталинградского фронта, попросту говоря, на подступах к Сталинграду, в период оборонительных боев за Сталинград. Комиссар полка гвардии майор Шемякин Борис Павлович, среднего роста, всегда веселый и неунывающий, для каждого бойца у него всегда найдется какое-нибудь слово. Он как бы читал лицо бойца, с которым разговаривал. Многих он знал по кадровой службе, да и с новым поколением он быстро знакомился. Когда он разговаривал с каким-нибудь бойцом, то боец запо-минал его образ.

Борис Павлович завтракал, вместе с ним завтракал его адъютант гвар-дии старшина Шаповалов Григорий. «Эх, сколько же работы будет после войны? А жизнь-то, Гриша, будет какая, одно счастье. Люди будут думать только о мирном, созидательном труде». В это время показалась голова Амирова, связного начальника штаба 1-го батальона капитана Никонова. «Товарищ гвардии майор, разрешите?» — «Ну-ну, говори, что там случи-лось». — «Немцы выбили наших по берегу Сарепты и заняли наш передний край. Дальнейшее передвижение сдерживают двое наших бойцов. Высотке нужна срочная помощь». — «Связист, соедини с...» — «Связь прервана, то-варищ гвардии майор». — «Гриша, перебрось взвод автоматчиков сержанта Кораблева. Они находятся в 3-м батальоне, чтобы в 12.00 немцы были вы-биты и связь с батальоном налажена». Адъютант Гриша вскочил, повторил приказание комиссара и побежал выполнять. До автоматчиков сержанта Кораблева надо было добираться под минометным, артиллерийским и ружейным огнем, он привык к таким перебежкам. Шаповалов выпрыгнул из окопа, пробежал немного и скрылся из вида.

Взвод автоматчиков гвардии сержанта Кораблева находился в траншее около командного пункта... Да если бы это можно назвать взводом! В него всего входило вместе с помощником командира взвода гвардии сержантом Комовым тринадцать человек. Но и эти тринадцать оправдывали свое звание взвода, и все время взвод перебрасывали с одного места на другое. Взвод подчинялся непосредственно штабу полка, а в основном заместителю командира полка гвардии майору Шемякину, который знал почти всех по кадровой службе.

Ефрейтор Онучин Толя рассказывал, как пехотинцы пересказывали одну военную историю, когда лежали они на исходной позиции. «Приходят два солдата спросить у личного шофера командующего Жукова, скоро ли кончится война. Подходят они к машине, а осень, грязь кругом, и машина вышла из строя. Шофер ковыряется там что-то в моторе. Боятся солдаты и спрашивать. Ну, думают, подождем немного. Как раз на их счастье выходит Жуков из машины и ругается, скоро ли кончится война. И поняли солдаты, некого спрашивать. Никто не знает, а только надо крепче бить врага, обо-роняться и не отступать от закрепившихся рубежей, т. е. ни шагу назад». Не успел ефрейтор закончить рассказ, как ввалился в траншею адъютант. Сержант Кораблев на Шаповалова: «Что случилось?» Ибо каждый знал: появление Шаповалова не предвещает ничего хорошего, а ждут новые ис-пытания вместо отдыха, хотя мы и привыкли к ним, но последнее время особенно мало приходилось отдыхать. В сутки спать приходилось по два часа, а то и меньше. Хотя связь и была с 3-м батальоном, но командир бата-льона, как мы узнали от Шаповалова, умышленно скрыл, что автоматчики еще не вернулись с задания. Этот случай не первый, потому что дивизия имела личного состава процентов пятнадцать или двадцать. Потрепанная отступлениями от Харькова до Сталинграда, поэтому иногда комиссар Шемякин и прощал им эту слабость, потому что каждый человек был на учете. Получив приказание, сержант Кораблев обратился к Комову: «Ну, как думаешь пробираться на этот километр?» Комов сказал: «Я побегу первым, а другие один за другим короткими перебежками до берега, и там под берегом около сухой ольхи соберемся». — «Правильное, сержант, твое мнение, только я побегу вперед, а ты будешь командовать, чтобы была очередность при выскакивании из траншеи, а сам побежишь последним». И первый выскочил из траншеи, за ним через каждые две минуты выскакивал другой. Сержант Комов следил за ними, и все время высовывался из траншеи, переживая за товарищей. В метрах трех разорвалась мина. Покинул траншею последний боец. Комов хотел выскочить из траншеи, но миной, разорвавшейся совсем рядом, его отбросило назад. Комов осмотрелся — руки, ноги целы, сам жив-здоров. Он снова выскочил из траншеи и стал догонять своих. Вот уже сержант Комов достиг условленного места, но взвод был внизу, и Комов кубарем скатился вниз. Запыхавшийся, потный, счастливый, что хорошо обошлось, сержант встал, отряхнулся и направился к своему взводу. Но сразу же его счастье омрачилось. Солдата Котова вел по берегу озера, с завязанным глазом, Игнат Вавилов. «Что случилось?» — спросил сержант. «Минным осколком левый глаз выбило. Вот провожу на перевязочный пункт, сдам его и тогда вас догоню».

Возвращаясь в траншею короткими перебежками, взвод продвигался вперед, прикрывая один другого. Вот уже отчетливо видны фигуры немцев, их отстукивающие автоматы и пулемет. С какой настойчивостью возрастает наш огонь, тем слабее становится огонь немцев. «Товарищ сержант! — подполз связист с батальона Бабкин, который сдерживал дальнейшее продвижение немцев. — Их тут по берегу не больше как человек пятнадцать. Остальные отступили». — «Ясно. Передайте по цепи, что сейчас будем штурмовать траншею». Сержант Комов вскочил и с криком: «Ура!» — бросился на траншею. Какое-то мгновение, и немцы были выбиты из траншеи. Они бежали, не выдержав натиска, только четыре фашиста лежали на бруствере. Эти немцы не могли убежать от автоматной очереди. В траншее оказался наш ручной пулемет системы Дегтярева, который ефрейтор Онучин решил установить. Установив на траншее в сторону противника пулемет, он подогнал три диска. Онучин ранее знаком был с пулеметом еще по лагерным сборам. И как раз учеба ему пригодилась в войну.

Ефрейтор установил ручной пулемет как раз около берега озера, около двух метров от воды. Рядом с ним расположился Комов. Они условились, что в случае ведения огня из пулемета Комов будет корректировать огонь и заряжать диски. Далее устраивали свою ячейку солдаты Зубков и И.П. Шалыпин. В следующей паре были грузин Кецковели, которого звали просто Кацо, с украинцем Мишей Панченко. В центре расположился Кораблев, и с ним еще был татарин Абдухаев. Дальше на бугре заняли оборону Иван Кирьянов, ленинградец, и Кадочников Митя. Последующие двое были Вавилов Игнат и Иван Наливайко. И замыкали участок связисты Бабкин Василий и Трофимов Петр. Участок обороны растянулся более ста метров от берега Сарепты. Оборону расположили сержанты Кораблев и Комов с таким расчетом, чтобы каждая пара была связана по левую и по правую сторону со следующей парой. Пока устраивались, осматривали сектор обстрела, подходы, незаметно подошел вечер. Задачу Комов объяснял по очереди каждой паре: «Спать строго по очереди, один спит, другой бодрствует. Надеяться не на кого. Наш сон охранять некому, да и кто знает, что взбредет немцам в голову». Ночь, можно сказать, прошла спокойно, кроме осветительных ракет, которые падали за нашу оборону, да стрекотания станковых пулеметов немцев. Так прокоротали ночь с 8 на 9 октября 1942 года.

Утро 9 октября выдалось солнечное, и в 6 часов утра, как обычно, вышли немецкие пикирующие самолеты и начали проутюживать своими бомбами передний край, не столько бомбами, сколько психикой, один бросает, два-три пикируют просто сиреной. И так с утра и до вечера. Мы до того уже привыкли, что не обращали внимания на самолеты. «Знаешь, Толя, — сказал Комов, — я почти совсем не спал, немного лягу, усну, если что-нибудь случится, разбуди меня». Не успел сержант заснуть, как Толя его окликнул: «Саша, немцы что-то затевают. Посмотри, к блиндажу роют скрытую траншею. Как ты думаешь?» В ответ Комов сказал: «Давай его снимем». Немцы как раз в это время выбрасывали землю штыковой лопатой и были видны до пояса. «Ну что ж, давай», — ответил Толя. Вот Толя послал первую очередь, пули легли ниже сантиметров на двадцать. Сделал поправку. Сержант снова стал наблюдать. Вторая очередь, видимо, попала в немца, ибо лопата осталась на бруствере, а немец рухнул в траншею и больше не появлялся. Зато весь передний немецкий край поднялся и пошел в насту-пление, убийство солдата послужило как бы сигналом атаки.

Немецкая линия обороны проходила поверху, а наша внизу, нейтральная полоса проходила как бы полукругом, при наступлении их солдат оставшиеся снайперы и стрелки прикрывали своих наступающих через головы, на что имели большое преимущество. «Ну, Толя, держись!» — «Держусь, Саша!» Уже опорожнен один диск, Комов бросает автомат, заряжает пулеметный диск. Вот уже второй опорожненный диск. Немцы залегли и не могут поднять головы: как только чуть движение, сразу разговаривают пулемет и автоматы. Комов вместо пустого диска положил заряженный, а себе взял пустой диск и продолжает заряжать, напевая песенку «Матрос Железняк партизан». Уже заряжен и сменен шестой или седьмой диск, а немцы не могут сдвинуться с места, как вдруг пулемет замолк. Комов посмотрел: Толя лежит на бруствере, пуля снайпера попала ему в переносицу и вышла на затылке, порвав сзади ворот гимнастерки. Так мы потеряли первого дорогого нам товарища. Комов взялся за пулемет и расстрелял заряженный диск, пустой пулемет откинул, взял автомат и стал короткими очередями прижимать противника с разных сторон траншеи, чтобы немец не смог засечь и снять, да и, видимо, создать [впечатление], что людей тут много.

Кругом слышно равномерное постукивание автоматов, как вдруг ра-нило в голову Зубкова. Голова обагрилась кровью. Комов подполз к нему, взял у него индивидуальный пакет и перевязал голову. Зубков попросил пить, хотя вода и близко была, но до нее ползти — значит, лишаться жизни. Комов объяснил ему это, тогда Зубков помочился в свой солдатский котелок, выпил и пополз в тыл. Наблюдавшему Шалыпину Комов сказал: «Ты смотри, долго с одного места не стреляй, ибо снайпер засечет, быстро снесет голову». И Комов отполз на свое место, где лежал Толя Онучин. Видя, что люди убывают, сержант Кораблев за неимением связи послал Панченко на командный пункт полка, чтобы поддержали артиллерийским или минометным огнем. «Эй, Кецковели, — крикнул Ваня Шалыпин. — Ты куда стреляешь? Автомат на бруствере, а голова за бруствером. Ты посмотри кругом, что делается». Кецковели приподнялся и увидел, что немцы близко. Вскочив в полный рост, приложив автомат, он давай стрелять немцев. Не успел он и диска выпустить, как пуля скосила нашего Кацо. Он упал в траншею, автомат его выпал из рук. Сказать он ничего не мог, из головы его лилась кровь. И Ваня посчитал, что Кацо убит, и на вопрос Комова махнул рукой. Вавилов и Наливайко так хитро проводили свои расчеты: один стреляет и меняет позицию, потом второй стреляет, а заменивший прицеливается, как только затих товарищ, открывает огонь второй. Поэтому немцам не удавалось продвинуться вперед, да и сама позиция была выгоднее, чем у тех, кто находился внизу, у озера, ибо здесь была уже ровная местность.

Как ни береглись два друга, а Наливайко ранило разрывной пулей в правую руку. На что выдержанный был Иван Наливайко, и то сквозь зубы сказал: «Видишь, Игнаша, я отвоевался. Перевяжи мне руку и прости меня, как-то нехорошо оставлять товарища, а придется в тыл. Уж не знаю как, а чувствую, что рука немая и сильные боли, пошевелиться нельзя». — «Иди, иди, дружок, если доползешь, то пусть нам помогут, обязательно передай, сам знаешь». Скоро на бугре не досчитались такого храброго и опытного бойца, как Абдухаев Миша, бесстрашного разведчика. Пуля ему попала прямо в грудь. Проводив своего друга, Игнат вернулся в свою траншею, скрипя зубами, сказал: «Ну, держитесь, гады! Я вам отомщу за Ивана. — И передал Мише Кадочникову: — Мы теперь вместе будем вести огонь, втроем, по переменке, чтоб не давать подниматься». Вскоре и Игната нашла снайперская пуля. Упал Игнат на бруствер и даже слова не сказал, не крикнул.

Подбросить какие-нибудь подкрепления не было возможности, а именно днем немец простреливал минометным и артиллерийским огнем, да и самолеты помогали. А наши минометы молчали, потому что не было мин. Конечно, все это мы узнали после, т. е. на второй день. Сейчас мы знали одно: что защитный рубеж нельзя отдавать ни за что. Главное, сержант Кораблев узнал, что посыльный Панченко не дошел, видимо, до места, и решил сам ползти за помощью, даже не сказав сержанту Комову ни слова. Когда Комов увидел Кораблева, то тот уже переваливал через бугорок. Вскоре после него Кирьянов сказал, что он сбегает за подкреплением, но Комов как можно громче крикнул, чтобы он один не ходил назад.

И так осталось на рубеже три защитника, на каждого по 50 метров. Немцы чувствуют, что левый фланг ослабевает, они отправили с правого фланга своих солдат на левый фланг. На счастье сержанта Комова, пришел младший лейтенант от пехотинцев по траншее. Он видел перебежки немцев на левый фланг, а пришел убедиться, как тут идут дела. «Видишь сам, из всех осталось только трое. Перед этим как раз сняли Ивана Шалыпина. Давай, младший лейтенант, помогай нам». — «Хорошо, давай!» — «Сюда ручной пулемет я устанавливаю, ты их угощай из автомата». — «Хорошо». Вот рассеялась первая очередь из пулемета, немцы снова залегли, но зато огонь из миномета пытался подавить последних смельчаков. Немцы бросились к траншее, чтоб захватить траншею и прикончить оставшихся защитников. Пулемет младшего лейтенанта и автомат сержанта Комова сработали исправно. Ни одному не удалось добежать, часть повернула обратно и при задержке офицера залегла. Короткими перебежками снова стали продвигаться вперед; когда лейтенант перезаряжал пулемет, немцы снова бросились вперед. Комов бросил две противотанковые гранаты, одну за другой, и Кирьянов тоже бросил гранату, после этого снова застрочил пулемет. Немцы отошли, видимо, взрывная волна и пулемет сбили с них спесь. В этой перестрелке ранило Митю Кадочникова. Кирьянов перевязал его и уложил в траншею.

Мины немцев все чаще и чаще начали рваться в траншее и около тран-шеи. День уже подходил к концу. Немецкая мина сзади ударила. Оглушило сержанта Комова и ранило в поясницу младшего лейтенанта. Когда солнце село на горизонте, сзади нас появились фигуры. Комов приготовил послед-нюю гранату и последний диск в автомате. Все равно биться до последнего. Вот тени все ближе и ближе. Комов решил их подпустить поближе. Тогда он различил, что это наш Миша Панченко, Кораблев и с ними еще тридцать человек, два пулемета, санитар. Сразу же санитар сделал перевязку младшему лейтенанту, и его унесли в тыл. Кацо, правда, потерял много крови, но санитар, перевязав его, сказал, что будет он жить.

Так прошли сутки в бою под Сталинградом. Но радости не было конца встрече Комова с Панченко и другими бойцами.

Вот вкратце все. Прошу извинить и сделать кое-какие поправки и напечатать. Я за этой статьей сидел немало времени. Я работаю пекоразливщиком на Губахинском коксохимзаводе...