Это было в 1943 году. День выдался на славу. Еще с утра небо было безоблачным. Солнце все сильнее и сильнее припекало. В середине дня начали появляться кучевые облака — предвестники перемены погоды. Солнце начало парить, как перед грозой. Казалось, вот-вот разразится гроза и польет дождь, но ветра не было, и все стояло без движения, как будто уснуло...

Речка Турья, которая делила село на две части, несла свои воды тихо и плавно. Время — июльские дни, это межень реки, когда она входит в свои берега и русло ее становится со многими коленами и зигзагами. Берега речки обросли травой, кустарниками лозы и ольхи. В жаркий день все это стояло неподвижно. Даже маленькие птички сидели молча в кустах, раскрыв крылья. Насыпь дороги до моста через речку производит впечатление аллеи. Она была обсажена вербами, которые за долгое время уже выросли и постарели, свесили свои широкие ветви, стволы их потрескались, и из многих выпала сердцевина.

Село раскинулось на очень большое расстояние, образуя несколько улиц. На песчаной почве редко стояли низенькие деревянные, накрытые соломой домики, утопавшие в зелени. В селе собак не было: их выбили немцы. Скота совсем стало мало, и поэтому село стало почти глухим. Была обеденная пора. По селу никто не проходил, да и некому было ходить — в селе мало людей осталось. Одни старики да маленькие дети, а вся молодежь ушла в партизаны. В районе партизаны восстановили советскую власть. Немцы в село не показывались, да и полицаи бежали неизвестно куда. По селу пошли слухи, что немцы начали отступать. В это же время, в этот же день тишину села потрясли два гранатных взрыва на мосту речки. За взрывами раздались автоматные очереди и одиночные выстрелы винтовок. Люди, услышав взрывы, не выходили смотреть на улицу, а начали прятаться кто куда мог. Жители, дома которых были поближе к лесу, убежали в лес. Я находился в это время в доме. Жена моя Пелагея Никифоровна была во дворе.

Услышав непонятный разговор, я сразу открыл окно и увидел в плаще с автоматом человека в немецкой форме; который на ломаном русском языке произносил слова: «Хохлы, Хохлы. Корюковка, штрассе».

Мне сразу пришло в голову, что немцу нужно показать дорогу на хутор Хохлы, где проходит большая дорога на районный центр Корюковку. Накинув пиджак на плечи, я вышел во двор и согласился показать дорогу. Дорога шла через лес, и нам нужно было идти четыре километра.

Первое время дрожь прошла по телу, но я потом хорошо осмотрелся по сторонам: мы были один на один. Мне сразу пришло в голову, что это немец, не добитый гранатами у моста, сумел сбежать кустами до моего дома! Я приходил в равновесие и начал тихонько рассматривать своего конвоира; он был высокого роста, очень толстый, руки его дрожали, пот выступал на лице. Он спешил и все подгонял меня, а сам посматривал назад. Я заметил, что на мундире немца петлицы и погоны золотые.

«Так, вот кто мне попался, вот с кем мне на старости лет (мне исполнялось тогда 60 лет) пришлось встретиться». Это был не простой солдат. Я хорошо запомнил немцев еще с 1918 года, когда они грабили население и топтали украинскую землю. Мне вспомнилась картина, как в сорок втором году согнали мирных жителей райцентра Корюковки в ресторан, а потом зажгли помещение, и никому не удалось бежать. Да, и в нашем селе по приказу гестапо фашисты сожгли несколько домов, а когда люди спасали свое добро, их стреляли и бросали в огонь, так был брошен дедушка Матвей и др. В душе моей росло негодование. В голову приходили всякие мысли.

Мы прошли лесом приблизительно два километра. Вокруг стояла тиши-на, навстречу нам никто не попался. Возник вопрос: «Что делать дальше?» Не дать уйти от расплаты фашисту. Я начал спотыкаться и уменьшать шаги, конвоир тоже. Мы вышли на небольшую поляну. С мыслью: «Да поможет мне земля родная». Я бросился на немца. Мы повалились на землю боком, свой автомат он бросил, и мы покатились по поляне. Не помню, сколько раз переворачивались, но силы с начала борьбы были равны, а потом он стал чаще дышать и начал задыхаться. Длинный плащ мешал ему действовать ногами. Мы откатились примерно на 7—8 шагов от автомата. Я собрал все усилия и очутился сидящим наверху. Схватил его руки, перекрестил на груди и давил со всех сил. Немец прохрипел: «Твоя будет автомат, только меня отпусти». В это время послышался гул земли и топот лошадиных копыт, [который] все больше и больше усиливался. Я поднял голову и увидел появившегося из-за кустов всадника с автоматом в немецкой форме. Сердце мое остановилось, и я замер на месте, только успел подумать: «Я пропал»... Но, оказалось, это был партизан, которого направила моя жена по нашим следам. Мы сразу обыскали немца. Это был генерал одного из штабов немецкой армии. В кармане его брюк нашли пистолет. «Так вот почему он мне предлагал подняться за автоматом, чтобы прикончить меня пистолетом». Со связанными руками конвоировали его в деревню.

Жена, увидев меня, обрадовалась, да и я сам рад, что исход дела окончился мирным путем. А дальше добавил: «Всякий наш человек так бы сделал, будучи на моём месте...»

«А что дальше было с немецким генералом?» — спросил я.

«Партизаны на мосту прикончили трех штабных офицеров, а автома-шину починили и направились в лес. Они посадили пленного генерала и повезли не в ставку главнокомандующего, куда он направлялся, а в штаб партизанского отряда. Там доложили, что задание выполнили успешно и без потерь. А когда пришли советские войска, генерала передали одной воинской части в качестве трофея»...

Так закончил свой рассказ семидесятишестилетний Федор Шкурко, член колхоза «13 лет РККА».