Нескольким женщинам пришла мысль создать в лагере хор. Лагерное начальство дало на это разрешение. Австрийке Тинль Хюбнер выдали из камеры хранения ее гитару и ноты.

Со склада награбленного — эсэсовцы называли его складом запасов — Мария Видмайер, староста фабричного двора, организовала для нас еще три инструмента.

В сопровождении одного эсэсовца Мария Видмайер, Ракель Бёкенхауер, Энни из Аахена и я пошли на склад, чтобы отобрать инструменты. То, что мы там увидели, было похоже на сказку. Двенадцать бараков трофейного лагеря до самой крыши были набиты коврами, бельем, целыми рулонами шелковых и шерстяных тканей, дорогой мебелью, музыкальными инструментами, даже пианино и роялями и многим другим. Фашисты награбили и сложили здесь запасы на сотни лет.

Музыкальные инструменты были в беспорядке навалены друг на друга. Ракель взяла себе гитару, Энни — аккордеон, я выбрала себе скрипку. Радостные вернулись мы с инструментами.

Теперь мы репетировали квартетом, готовясь к рождественскому празднику. Каждый вечер после аппеля мы встречались для этого в камере хранения.

Конечно, мы не были настоящими музыкантами, но для наших песен и маленьких музыкальных пьесок нашего таланта хватало. В детстве и юности я несколько лет брала уроки музыки. В молодежном движении, во время наших туристских походов, скрипка была моим постоянным другом. С ней наша группа провела много незабываемых дней.

Узница-полька, учительница музыки, написала для нас музыку к польским рождественским и народным песням. Югославки напели нам свои рождественские песни. От Ракель мы разучили норвежские народные песни. Так в короткое время мы составили небольшой интернациональный репертуар.

В лагере были и настоящие скрипачи-профессионалы, но мы предостерегали их: «Если эсэсовцы услышат вашу игру, то заставят вас играть на своих попойках». А мы хотели немного помузицировать только для себя и доставить радость нашим подругам по заключению.

Нам было приказано за три дня до рождества явиться к старшей надзирательнице Винц, чтобы проиграть ей наш репертуар. Наши товарищи устроили так, что мы играли не в помещении, а у входа в канцелярию, так что нашу игру могли слушать и заключенные в бункере напротив. Кажется, мы никогда не играли с большим воодушевлением, чем в тот декабрьский вечер, когда нас слушали товарищи, которые томились в холодных, темных камерах бункера.