Родилась я в Москве, в 1937 году. В начале 1937 года моего отца, П. И. Колосова, профессионального военного, разведчика, одного из руководителей Разведуправления РККА, арестовали по 58-й статье.

Нас с матерью, Е. К. Петровой, выселили из нашей квартиры в Потапов-ском переулке в комнатку в коммуналке в Покровском-Стрешневе. Меня не с кем было оставлять, и мать отправила меня в Ленинград к бабушке.

Семья матери вернулась в Россию из Харбина, деда тут же посадили, а 18-летнего брата матери расстреляли. Но у бабушки (уроженки Псковской губернии) в Ленинграде было много родни, в частности, там жили ее две сестры - Настя и Ольга. Бабушка Оля была монашенкой в миру. Она меня крестила и по утрам, когда я жила у нее, ставила меня на колени перед образами.

Родная моя бабушка, Клавдия Ивановна Петрова, была учи-тельницей начальных классов, времени у нее на меня не было, и я путешествовала по родным. Основным местом прописки была Нижегородская улица, потом улица Жореса (теперь набережная Кутузова), улица Зеленина. В 1941 году мы с бабушкой и младшей ее дочерью, 19-летней Аделаидой Константиновной, жили на Жореса.

22 июня меня с соседской старшей девочкой отпустили погулять в Летний сад. Там народ томился у репродукторов, женщины плакали. Я тоже расплакалась, мы пошли домой, и моя старшая подруга, чтобы подбодрить меня, громко читала стихи:

Нам фашисты нипочем, нипочем,
Мы фашистов кирпичом, кирпичом..

Вначале бабушка хотела эвакуироваться со школой, но, когда мы приехали на вокзал, оказалось, что большая часть учеников ее класса не явилась, и она решила остаться в Ленинграде.

Дальше помню отрывочно, ведь мне было всего 4 года.

Мы выходим из бомбоубежища и видим огромное зарево -это горят Бадаевские склады.

Соседи все эвакуировались и в квартире остались лишь мы трое. Живем в одной комнате.

Тетка больна, у нее высокая температура, жар, и я прижимаюсь к ней, греюсь. Холодно, голодно.

Однажды я удивляю своих умением считать: с вечера было 8 сухариков, но тетка не удержалась и один съела. Я утром неожиданно спрашиваю: почему было 8 сухариков, а стало 7? Бабушка с теткой переглядываются недоуменно.

В еду шло все, например столярный клей. Бабушкина мечта: вот кончится война, куплю столярного клея и вдоволь наварю студня.

Бабушка больна, мы навещаем ее в больнице. Она (прежде всегда полная) исхудала и обессилела так, что сидеть может лишь спина к спине с соседкой с соседней кровати. У нее дистрофия и пеллагра.

Окна нашей комнаты выходили на Неву. Однажды ночью в корабль, стоявший на Неве перед нашим домом, попала бомба, и мы всю ночь провели в освещенной комнате.

В бомбоубежище спускаться перестали. А в дом моей бабушки Оли (крестной) попала бомба, и она погибла. Умерли от голода любимая тетя Верочка, бабушка Настя. Я болею, дистрофия, у меня туберкулезный бронхоаденит и узловая эритема. Легкие останутся больными на всю жизнь.

Вывезли нас зимой 1942/43 года по Ладоге, по Дороге жизни. Сначала мы приехали в Алтайский край, оттуда перебрались в Алапаевск, где в эвакуации жила мать. А в 1944 году отца освободили из лагеря, но он не мог никуда уехать, и мы отправились к нему в Сибирь, в город Канск, где и прожили до 1955 года.