Я родилась в декабре 1936 года. Семья наша состояла из четырех человек: мама, отчим, я и старший брат Михаил.

Наша семья жила в городе Кронштадте, родители работали, Михаил учился в ремесленном училище, а я ходила в садик, мне было 4,5 года.

В начале лета 1941 года мы с детским садиком выехала на дачу в Ораниенбаум. А тут началась война.

Детей, конечно, сразу же привезли домой, родители встречали нас на пристани и плакали, а мы радовались, не понимали, в чем дело, почему все плачут, и были очень рады встрече с ними.

Начались страшные дни. Город бомбили. По радио сообщали информацию о налетах. Из больших черных тарелок - громкоговорителей - по несколько раз в день раздавалось: «Воздушная тревога, воздушная тревога! Просим покинуть помещения и укрыться в бомбоубежище». И все, где бы они ни находились, бежали в убежище. В детском садике, который еще работал, мы днем спали, не раздеваясь, чтобы воспитатели могли быстрее спуститься с нами в подвал.

В укрытии сидели до тех пор, пока по радио не объявляли: «Отбой воздушной тревоги».

Хорошо помню, что когда я ходила по улице, всегда прислу-шивалась к любому шуму: с неба, с залива, с берега. Если он нарастал, становилось очень страшно и хотелось куда-то спрятаться.

Я была самостоятельной девочкой и мне разрешали ходить к подружке в дом напротив. Однажды, когда я была у нее, начался обстрел. В соседний дом попала бомба, и он был полностью разрушен. Нам повезло, в доме подруги вылетели только стекла и была разрушена лестница. Мы с подружкой очень перепугались, громко плакали, пока взрослые не добрались до нас и не вынесли по очереди из дома.

С начала войны жизнь в нашей семье изменилась. Отчим был всегда человеком болезненным, а в июне 1942 года умер. Брат заболел тубер-кулезом, ему было нужно хорошее лечение и питание. Ничего этого мама дать ему не могла. Никаких запасов продовольствия не было, жили только тем, что получали на продовольственные карточки.

Вся тяжесть нашей жизни легла на мамины плечи. Хорошо помню, как я сидела за столом и ждала, когда мама нальет мне в блюдечко кашицу. Это блюдечко я каждый раз до блеска вылизывала. Есть хотелось всегда, думалось только о том, чтобы съесть немного хлебца.

Навсегда запомнился такой случай. К нам пришел товарищ брата, в комнате никого не было, и он украл из буфета хлеб, только что полученный по карточкам. Выбежав на лестницу, он съел наш хлеб, а мы остались голодные.

Зимой 1941 - 1942 года жить было невыносимо трудно - голод, холод. Обогревали комнату печкой, но топить ее скоро стало нечем. Чувство страшного голода и холода, которое я испытывала тогда, помню до сих пор, хотя мне тогда было только 5 лет.

Кронштадт стоит на острове в Финском заливе. Когда залив замерз, по льду в сторону города пустили грузовые машины. Маму от работы направили сопровождать грузы. Дорога постоянно обстреливалась с воздуха, наши зенитки стояли на льду и отгоняли вражеские самолеты. От бомб лед разрушался, в пробоины проваливались машины. Очень часто люди не успевали спрыгнуть с машин и вместе с грузом уходили под лед.

В городе началась эвакуация мирного населения. В июне 1942 года мама тоже решила ехать в эвакуацию. Мы собрали кое-какую одежду, зашили в мешки. На мешках сделали «ушки», чтобы удобно было нести. Мама упаковала ручную швейную машинку. Как разумно это было сделано, машинка в эвакуации нам очень помогла зарабатывать на кусок хлеба.

Нас перевезли через залив, сгрузили на берег. Когда я еду в на-стоящее время в Кронштадт, мне кажется, что я даже вспоминаю это место. Железная дорога за лесом параллельно заливу. Там мы ночевали несколько ночей, ждали, пока привезут наши вещи. Жили в каком-то сарае. Нас несколько раз бомбили. Кругом что-то горело. О погибших не говорили.

Привезли наши вещи, посадили в товарные вагоны, и мы от-правились в неизвестность...

От станции, куда нас привезли, долго ехали на подводах в деревню. Уже позже я узнала, что это была Куйбышевская область. Сначала поселились в одной деревне, потом в другой. Затем переехали на военную базу № 562, расположенную в голой степи, нам дали комнату в землянке. Брата призвали в армию, но, так как он был очень болен, на фронт его не взяли, и он остался служить в Куйбышеве. Сколько времени он был в армии, не помню, но домой вернулся совсем больным. Во время службы при сплаве леса по реке он упал в воду и сильно простудился. Это окончательно подорвало его здоровье.

Все годы, проведенные в эвакуации, мама много работала, вы-полняла все работы, которые нужны в деревне, а дома шила и перешивала старую одежду для нас и соседей.

Местные жители маму уважали, приходили к ней с просьбой прочитать письмо с фронта, написать ответ, почитать газету. Брат тоже помогал людям. Он хорошо рисовал, и его часто просили нарисовать портреты, чтобы потом отослать на фронт своим мужьям и сыновьям. Нам же люди помогали чем могли - молоком, салом, картошкой.

В 1944 году я пошла в первый класс. До школы было 4 - 5 ки-лометров. Утром нас отвозили в школу на подводе, а обратно надо было идти пешком. Зимой, в пургу, мы часто шли по колено в снегу по дороге, вдоль которой стояли телеграфные столбы. Да еще в этих местах бродили волки. Приползали домой почти ледышками, одежда была плохая, валенок не было. Сейчас я даже не могу понять, как я тогда выжила.

Окончание войны мы встретили на базе. Был солнечный день, в поселке стоял какой-то необычный шум: плач, смех, песни, громкий разговор. Ребятня бежала на площадь, где нам иногда показывали кино. Там было много людей, кто-то выступал на сцене. Не могу сказать, что очень четко помню этот радостный день, но то, что все женщины плакали, это я вижу и сейчас.

В Кронштадт мы вернулись в июне 1945 года. Здоровье моего брата резко ухудшилось, у него была открытая форма туберкулеза. Работал он мало, часто лежал в диспансере. Лечили его всеми средствами средствами, которые были, но ничего сделать не смогли. В возрасте 22 лет его не стало. В его смерти виновата только война.

После войны я окончила институт, вышла замуж. У меня хорошая дружная семья. У нас два сына и трое внуков. Мой трудовой стаж 46 лет, из них 45 я отдала авиационному ремонтному заводу.

В моей жизни было много хорошего и светлого, но то, что я пережила во время блокады и в эвакуации, никогда не уходит из моей памяти, несмотря на то что я тогда была еще ребенком.