 Аугуст, Анна, Ольга и Лиэн
|
Рудольф часто приходил на хутор брата. Обходил дом и пристройку, трогал забор, чесал в затылке и вздыхал.
- Правильно, Аугуст, не обзаводись хозяйством. Все равно в трубу вылетишь... Слыхал я, большевики колхозы затевают. Оберут до нитки, а тебе - кукиш. То ли дело раньше было! Ты настоящий хозяин хутора и сам черт тебе не брат.
Аугуст молчал, потирая небритый подбородок, иногда пытался возражать: - Да как сказать, Рудольф... Читал в газетах, что для бедного человека колхоз вроде бы дом родной.
- А ты меньше читай всякой чепухи - умнее будешь.
Мать прислушивалась к спору сыновей и всегда держала сторону Рудольфа. Она тоже кое-что слышала о колхозах и никак не могла понять, как это можно свое, нажитое долгими годами, отдать чужим людям...
До восстановления Советской власти Рудольф был активным членом националистической организации "Кайтселийт", драл горло на собраниях, призывая уничтожить "большевистскую заразу", а в сороковом притих, затаился, чего-то выжидал. В начале войны он вдруг исчез. Говорили, что ушел с другими парнями на войну, потом ходили слухи, что слоняется в лесах. К приходу немцев в эти края и вовсе о нем забыли, как вдруг он снова появился в деревне Кикре с белой повязкой на рукаве и немецким автоматом на шее.
- Вот теперь заживем как надо! - радостно сказал он, едва переступив порог дома. - Вот тебе и колхозы! - гоготал он, поглядывая на растерянного брата.
Мать ушла на кухню, принесла бутылку самогона и кровяную колбасу.
- Где же ты, сынок, пропадал?
- Пропадают большевики, а не мы! А мы помогаем им пропадать! - снова загоготал Рудольф, наливая стакан до краев.
- Ты вот что, Аугуст, - давясь колбасой, говорил Рудольф. - Немцы скоро будут здесь, в нашей волости. Ты веди себя прилично. Не вздумай показывать свое пролетарское нутро, понятно? Этого они не любят!.. А лучше - поступай-ка тоже к нам. Я порекомендую...
- Зачем же в нашей глуши столько полицейских? - удивился Аугуст.
- Работы всем хватит, не беспокойся! Ты думаешь, среди хуторских нет большевиков? Ха! В одной нашей волости у меня на примете хуторов двадцать!
- Какие же они большевики? Шутишь?
- Не поумнел ты, Аугуст, за советский год... Эта зараза распространилась, как ящур. Вчера наши нашли на хуторе Юхана Кийлуса членский билет МОПРА!
- А что это такое? - с недоумением спросил Аугуст.
- Международная коммунистическая организация, вот что! - зло выкрикнул Рудольф.
- Никогда не слышал, чтобы старый Юхан занимался международными делами. Всю жизнь он в пастухах ходил.
- А сыновья, а? В комсомоле были, потом с красными удрали, так что Юхану теперь не отвертеться!
- А он-то причем?
- Не прикидывайся дурачком! - ударил Рудольф по столу кулаком. - Если я найду у тебя большевистский документ, не посчитаюсь, что ты мне брат родной!..
- Не надо ссориться, - попросила мать. Она сидела у теплой печки и прислушивалась к спору. - Мы ничего плохого не делали ни Советам, ни новой власти... Всякая власть хороша, которая нас не трогает.
Утром, опохмелившись, Рудольф сказал:
- В лесах бродят русские солдаты из разбитых частей Красной Армии... Есть приказ политической полиции: за помощь - к стенке.
И, накинув на шею автомат, вышел из дому.
...Где-то шла война, гибли люди, десятки тысяч людей; переходили из рук в руки деревни и города, летели под откос эшелоны с устроителями "нового порядка". А на хуторе Ояээре было по-прежнему спокойно. Майе вязала у теплой печки свой бесконечный шерстяной платок, Аугуст возился у столяр-ного верстака - строгал, стучал, насвистывал себе под нос. Часто уезжал в Тарту, и мать знала - зачем. Знала и ждала.
Однажды поздней осенью он снова собрался в Тарту. Матери объявил:
- Поеду за Ольгой. Готовься к приему молодой хозяйки.
Ольгу Кульман Майе знала еще по Тарту. Знала, что она дочь сапожника, из большой и бедной семьи. И хотя ей не по душе было такое знакомство, она помалкивала и даже притворялась довольной. В конце концов, разве богатая девушка пойдет за Аугуста? А на хуторе Ояээре ох как нужны рабочие руки! К тому же, дом слишком просторен для одинокого мужчины. Четыре его комнаты мрачны и полупусты...
Майе мысленно представляла себе, как заживет ее сын с молодой женой, как появятся внуки и дом наполнится ребячьими голосами. Иметь внуков - давнишняя ее мечта, но в то же время... Вдруг ее, мать Аугуста, с появлением Ольги ототрут на задний план? Сколько знает она хуторов, где нет мира и согласия между невесткой и свекровью.
Разные думы тревожили ее по ночам. Беспокоили мысли и о Рудольфе. Всю жизнь бродил он как неприкаянный по городам и уездам, не находя себе места. Гимназии не кончил. И сейчас бродит по хуторам с автоматом и пьянствует.
На третий день Аугуст привез Ольгу.
- Вот, мать, молодая хозяйка, - не совсем уверенно сказал он.
Церемония "знакомства" была короткой. Свекровь лишь отметила: темные вьющиеся волосы невестки красиво, по-городскому причесаны, лицо с мороза - румяное и свежее. А черное шерстяное платье с ниточкой янтарных бус подчеркивает ее стройность. Красивая.
- А как же свадьба? - шепнула. Майе сыну. Аугуст отмахнулся, но когда Ольга вышла в другую комнату, ответил:
- Заодно с крестинами.
Старая хозяйка всплеснула руками и больше ни о чем не спрашивала.
Ольга оказалась отменной хозяйкой. Какие бы трудные задачи ни задавала ей свекровь, невестка решала их с легкостью. Свиньи и куры всегда были вовремя накормлены, все домашние дела переделаны и еще оставалось время вязать, шить, чинить, готовить и даже помогать мужу по столярному делу.
В мае 1942 года Аугуст стал отцом. Девочку назвали Лууле. Ольга немного поболела, но едва поднялась с постели, снова принялась за хозяйство.
Изредка к Аугусту приходили соседи, являлся и Рудольф со своим неизменным спутником-автоматом. Засиживались допоздна за беседами, картами, за бутылкой самогона. Особое внимание Рудольф оказывал Ольге. Она ему явно нравилась, и их места за столом всегда оказывались рядом. Однажды он сказал ей:
- Я слышал, у тебя есть еще такая же прелестная сестрица! И раз уж Аугуст опередил меня, нельзя ли познакомиться с ней?
- С какой именно?
- А сколько их у тебя?
- Пять.
- Превосходно. Познакомь со всеми!
- К сожалению, это невозможно. Две из них замужем, а три еще молоды.
- А братья есть?
- Да. Двое. Но их, как и младших сестер, война разметала, как листья в осеннюю пору. Впрочем, Мария и Регина живут в Тарту, с матерью, а другие - невесть где.
За столом стало шумно, и Ольга перевела разговор на другую тему. Слишком глуп был этот Рудольф, чтобы скрыть истинный смысл своей болтовни. Еще в Тарту такие же молодчики из "Омакайтсе" упорно стремились "познакомиться" с младшими сестрами Ольги. При этом их не очень устраивало знакомство с Марией и Региной. Они искали встречи с Верой, Анной и Леэн. Неужели им было известно что-нибудь о них? Но если они так упорно следят за семейством Кульман-Мурдвеэ, значит, Вера, Анна и Леэн на свободе и полицейские ищейки ничего о них не знают! Конечно, они могли узнать о том, что Вера - жена Аркадия Уйбо, народного комиссара эстонского советского правительства. И что Анна и Леэн - активные комсомолки. К ним в руки могли попасть какие-либо документы. Но что из этого следует? Только одно: интерес к ее сестрам вызван неведением немцев и "Омакайтсе" о место-пребывании сестер.
Ольга догадывалась: Вера эвакуировалась, конечно, вместе с мужем в Москву или Ленинград. А где же они, ее сестрички-близнецы и братья? Куда забросила их судьба? И живы ли они вообще? Ведь как немцы растрезвонили о гибели десятков судов, покидавших Таллин в конце августа сорок первого года! Ни один коммунист не добрался до Ленинграда! Стена минных заграждений преградила путь бегущим из Таллина большевикам! Пусть все это четверть правды, но и тогда надежды остается слишком мало.
Ольга вспомнила, как мать ходила в парк, где висели казненные советские люди. Она всматривалась в лица повешенных, отыскивая своих детей. Затем, сгорбившись, шла домой. Она знала: кроме петли есть пули и тюрьмы, есть много-много зла - и все это обращено против ее семьи, против ее народа.
Мать с Региной, Марией и ее маленькой дочкой Майлой бедствовали. Заводы в Тарту бездействовали, устроиться на работу было невозможно. Мария с ног сбилась в поисках какого-нибудь дела, но все было напрасно. В отчаянии они решились на крайность: собрали кое-какие вещи и приехали к Ольге. Перед этим Ольга поговорила с мужем, и он, уступив, согласился.
Встреча на хуторе была холодной. И свекровь, которая по-прежнему хозяйничала на Ояээре, и Аугуст не пытались скрыть своего недовольства и даже не вышли во двор помочь внести вещи. Ольга же расцеловала мать, сестер, маленькую свою племянницу и старалась сделать все, чтобы хоть немного смягчить черствость мужа и свекрови.
Регина весело болтала что-то на ушко Майле, а мать и Мария сидели в темном углу на скамье и думали об одном и том же: не жить им здесь. День-два - и надо убираться. А куда?
- Мама, Мария, ну садитесь же за стол, - стараясь быть веселой, говорила Ольга, нарезая хлеб.
Свекровь долго возилась в кладовой и принесла, наконец, миску с капустой, огурцами и небольшой кусок сала, а для Майлы яичко. Ужин более чем скромный для них, хуторян, показался гостям роскошным.
- Что же вы забились в угол, садитесь уж, чего там...
Мария с матерью присели у края стола, когда за ним уже собралось все семейство.
- Что же делать-то будете? - прямо, не стесняясь, спросила Майе, ни на кого не глядя.
Вопрос застал всех врасплох. Ольга метнула недовольный взгляд на Аугуста. Старая Лидия отложила в сторону кусочек хлеба, отодвинула кружку с молоком. Плотно сжались губы, резко обозначились морщины.
- Мы никогда не ели чужого хлеба...
Аугуст спохватился: мать зашла слишком далеко. Он знал, что семейство Кульман-Мурдвеэ, несмотря на свою бедность, никогда не унижалось из-за куска хлеба.
- Ладно, мать, - угрюмо сказал он. - Об этом с гостями не говорят.
Но было уже поздно. Мать и Мария, а вслед за ними и Регина с Майлой на руках вышли из-за стола.
Два дня спустя они вернулись в Тарту. С большим трудом им удалось устроиться на мызе Тяхт-вере. Самая тяжелая, самая грязная работа ждала их здесь. Женщины чистили свинарники, таскали воду на скотный двор, перебирали мерзлый картофель, грузили мешки с зерном, солили вонючие шкуры, но зато были кое-как сыты, а у маленькой Майлы была теперь бутылка теплого молока. Горек был этот хлеб, но это был свой хлеб.
После отъезда родных Ольга долго плакала, забившись в угол пустой холодной комнаты. С этого дня между нею и Аугустом пролегло что-то такое, что делает совместную жизнь трудной и безрадостной. Тогда Ольга не понимала, к чему приведет это "что-то такое". И лишь впоследствии, после стольких мучений и невзгод, она поняла, что под одной крышей им не жить. Единственное, что ее утешало - старая Майе окончательно ушла жить к Рудольфу, и она осталась полновластной хозяйкой Ояээре.
Шел тихий и грустный, весь в золоте, сентябрь сорок второго года.
| << Назад | Вперёд >> |