Дневники написаны моей сестрой - Кривулиной Юлией Александровной, в девичестве Хордикайнен.

Наша семья: отец, Хордикайнен Александр Матвеевич (1899-1943), мама, Тихомирова Юлия Федоровна (1890-1979), и мы, четверо детей, сестры-близнецы Софья (Зося) и Юлия (Люся) родились 16 апреля 1928 года, брат Андрей родился 10 апреля 1929 года, брат Матвей - 14 октября 1933 года, - жила до войны в городе Пушкине (Царское Село) на улице Колпинской, дом 5.

Папа родился в Ц. Селе, мама- в Рыбинске. Родители по делу Центрального бюро краеведения - они работали в ЦБК - были арестованы 17 июля 1930 года и сосланы в Сибирь. Вернулись в Пушкин осенью 1934 года.

Наш отец, инженер-экономист, до войны работал старшим экономистом в Гипролесхиме. Мама поступила на работу в сентябре 1938 года старшим статистиком в Трикотажную артель им. 2-й пятилетки, которая размещалась рядом с Александровским дворцом.

Мама окончила филологический факультет Петербургских Высших женских курсов (Бестужевских) в 1914 году, но учительницей работала очень недолго.

Нашим воспитанием, конечно, занималась мама. До школы ходили в "немецкую группу". К школе нас готовили дома, и восьми лет мы поступили сразу во второй класс. Тогда в школу принимали с восьми лет. Брат Матвей пошел в школу с семи лет на четвертую четверть.

Маме удалось внушить нам, что писание дневника - естественная потребность культурного, интеллигентного человека. А так как друзьями родителей были люди редкостной, высочайшей культуры, то уже тогда, довоенными девочками, мы понимали, что И. М. Гревс, Н. П. Анциферов, В. А. Поссе, Н. К. Бриммер (ур. Фандерфлит), да и весь круг их друзей и знакомых - люди из какого-то другого времени, другой, высшей культуры, другого стиля жизни, и видели в них идеал Человека. Хотелось ну хоть в чем-то приблизиться к своему крестному - Николаю Павловичу Анциферову: много читать или вот- писать дневник... Вероятно, тема дневников Н. П. звучала в его разговорах с родителями.

К писанию дневника нас подталкивало и одиночество, отъединенность от других детей во дворе и в школе. Годы без родителей наложили грустный отпечаток на наши души: мы были робкие, неслышные дети. Да и бабушка (Высоцкая Софья Сильвестровна (1866-1941)), мать нашего отца, с которой мы, трое детей, жили во время их ссылки, нас стращала: "Вот приедут папа с мамой и..." Не уточнялось, что именно нас ждет, но что какое-то особое наказание - непременно. Мы боялись возвращения родителей. Когда однажды, во время их ссылки, нас навестила мамина приятельница по Бестужевским курсам Наталия Васильевна Педькова (она нам рассказывала это в поздние, студенческие годы), мы показались ей тихими-претихими детьми.

- А вы умеете шалить? - спросила она нас.

- Нет, не умеем.

- А хотите, я научу вас?

Мы отказались. За калитку нашего сада нам выходить не разрешалось. Да и не тянуло, потому что во дворе соседнего дома целые дни раздавались истошные крики "Ванька! Манька!". С "дворовыми" мы сошлись только в предвоенное лето. В школе нам было тягостно. Мы были действительно одеты хуже всех: никто не ходил в голубовато-синих сатиновых костюмчиках, на девочках были шерстяные юбки, шерстяные кофточки, в косах - нарядные банты. У нас никогда не было на завтрак конфет, яблок, только - морковки и черный хлеб с маслом. С лета 1939 года в нашей семье было девять человек, так как приехала из Владивостока мать нашей мамы - Евдокия Дмитриевна (бабушка Дуня) с внуком Всеволодом. Мама всегда жила с долгами перед зарплатой.

Думаю, что свободными, самими собой мы были только в мире книг и в своих фантазиях. Читали сперва дореволюционную детскую литературу, конечно, Чарскую, а позднее - европейскую и русскую классику. Кино мы не знали. Папа крайне пренебрежительно относился к фильмам, которые шли тогда на экране. До войны мы посмотрели три фильма: "Три поросенка", "Дети капитана Гранта", третьего - не помню. В тех книгах, которые мы читали, девочки всегда "вели дневник".

Хотя нашим воспитанием, как я уже говорила, занималась мама, но принципы воспитания, установки давал отец. Например, "никаких телячьих нежностей!". То есть никаких ласковых прикосновений. Нас не целовали даже в маковку! Только требовательное исполнение своих обязанностей, своего долга... Но... но в выходные дни в любое время года папа уходил с нами в дальние прогулки и часами читал наизусть стихи по-русски и по-польски (мать отца была полькой)... Образ отца слит с этими нашими долгими маршрутами и его певучими стихами. Этот светлый, приподнятый образ разительно отличался от его облика в обычные дни, когда он, усталый, готовый к раздражению, приезжал на поезде с работы из Ленинграда. Но он-то и жив в душе и памяти.

Дневник сестры (мой пропал) - дневник обычной девочки. Его неоспоримое достоинство - бесхитростное фиксирование всего, что было с нами, вокруг нас. Почти беспристрастное. Внятный голос ОЧЕВИДЦА, СВИДЕТЕЛЯ. Недаром вслед за папой мы твердили:

 

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые:

Его призвали всеблагие,

Как собеседника на пир.

 

(Ф.И. Тютчев. Цицерон)

 

Безусловное значение дневника сестры в том, что в нем отразилось трагическое время. 17 сентября 1941 года город Пушкин был сдан вермахту, и мы оказались в оккупации. Юрий Щеглов в статье "Жизнь и смерть Вячеслава Кондратьева" ("Литературная газета", 1 сентября 1995, № 44) приводит слова писателя: "У нас нет о многих коренных вопросах войны настоящих книг. Мы совершенно ничего не знаем, например, о том, как жили обыкновенные люди в оккупации, чем питались, где работали [...] Как тогда жили люди - женщины, дети, старики?"

Дневник сестры дает ответ на этот вопрос. Отец был белобилетником по зрению, он был ранен и умер 14 мая 1943 года. Но в войну и при его жизни опорой семьи была мама. Дневник сестры - это отдание памяти мужеству, стойкости нашей мамы.

Дневник - это семь тетрадей. Необходимые пояснения, уточнения или дополнения к тексту "Дневника" даны курсивом, в самом же тексте - курсивом в квадратных скобках. "Дневник" печатается без стилистической правки; сохранены некоторые отступления от орфографии; расставлены недостающие знаки препинания.

 

Софья Нуриджанова

 

 

 

 

СОСТАВ "ДНЕВНИКА"

1. Пушкин. 29.04 (1940) - 7.05 (1940).

Отдельные записи в школьной тетрадке: 18.05. (1941), 18.07 (1941); 26.09 (1941), 18.07 (1942).

2. "Мои воспоминания" написаны на дореволюционной тонкой и плотной бумаге в широкую линейку, это часть какой-то более толстой тетради. Железных скреп нет, на их месте - расплывшиеся ржавые пятна, обложки нет.

"Мои воспоминания" написаны, вероятно, в апреле 42 года. Они прерываются отступлением в настоящее "Во время войны". Последняя запись в этой тетрадке сделана 3.05.43.

3.Гатчина. 14.05.43 - 27.06.43.

Обычная тонкая школьная тетрадь в линейку.

4. Начата в Гатчине 4.07.43 - окончена в Эстонии, Выруский уезд, Ласвинская волость, 5.03.44. Общая тетрадь в клеточку.

5. Эстония. 12.03.44-17.09.44.

Общая тетрадь в клеточку. Записи в каждой клеточке; заполнена половина тетради.

6. Эстония. 27.09.44 - 11.02.45. Школьная тетрадь в клеточку.

7. Тарту. 20.02.45 - 20.10.45.

Последняя запись в "Дневнике" - от 9 мая 1945 г.