Несколько дней тому назад, потеряв надежду получить картошку по наряду, снарядили Наталку в "обмен": времени у нее хоть отбавляй, она безработная, так как сапожная мастерская целиком перешла в ведение немцев и там остались одни лишь специалисты. На должность кладовщика сестра не согласилась идти: расстрел здесь вполне реальная возможность, достаточно того, чтобы исчезло что-нибудь из кладовой.
   Пока что станет бродить по селам в поисках продуктов на обмен, а там видно будет, что ей дальше делать. Два дня тому назад привезла мешок картошки, две связки лука, буханку хлеба, кислую в качанах капусту, но напугала нас до смерти: дотащив до калитки санки, упала поверх узлов да так застонала и зарыдала, что мы, кинувшись к ней, обомлели. Рыдала она по бутылке молока, разбитой тогда, когда немецкий офицер, которому не ответила на заигрывания, "в шутку" задел легковой машиной санки, и санки ударили ее сзади.
   Еле успокоили бедняжку.
   ...Вот уже два дня, как Наталка спит спокойно, не стонет. Хоть бы на этом закончилась печальная история.
   После выздоровления, пока стоит санная дорога, Наталка вновь собирается в Демидов, а оттуда с дядюшкой Опанасом в Литвиновку, где каждое воскресенье ярмарка, а кое-что можно купить даже за деньги.
   Мама мечтает о говяжьем жире.
   Наталка и мама, тихо побеседовав, заснули, только я "точно окаянная". Воспоминания и думы обступили меня со всех сторон. Теперь - прощай ночь!
   ...Пять утра. Засыпаю тяжелым сном, но сквозь него слышу, как пыхтит паровоз на товарной станции, неподалеку от нас, я сверлит сонный мозг: "О-ох. и я среди чужих, среди чу-жи-и-их, чуж... чух... чуж... чух..."