Герой Советского Союза Федор Михайлович Михайлов. 1941 г.

   В октябре 1941 года по безлюдным улицам Славуты, прихрамывая, шел пожилой человек. На его худом, заросшем лице выделялись большие глаза. Из-под фуражки выбивались рыжеватые с проседью волосы. Заметив на перекрестке полицая, человек замедлил шаги, затем решительно двинулся ему навстречу.
   - Пан полицейский, как пройти в городскую уп- раву?
   Полицай лениво оглядел его истрепанную гимнастерку, рваные брюки, полуразвалившиеся кирзовые сапоги. Встретившись с почтительным взглядом незнакомца, довольно усмехнулся и обстоятельно ответил на вопрос.
   "Хозяин города", бургомистр Гилас заинтересовался посетителем.
   - Чем могу быть полезен, господин...
   - Михайлов,- представился человек и стал объяснять:- Я был главным врачом славутского роддома. В начале войны призван в армию. Видя бесполезность сопротивления германским войскам, при первом удобном случае постарался дезертировать. После долгих мытарств, наконец, добрался до дома.
   - И что же вы хотите?
   - Работать по специальности. Будьте спокойны, я оправдаю доверие.
   Гилас не мог скрыть удовлетворения, но не спешил с ответом.
   - Вид у вас, гм...
   - Господин бургомистр, считаю обязанностью высказаться перед вами как на духу,- патетически произнес Михайлов.-Я еще не был дома, не знаю, что с женой и сыном. Хотел, чтобы именно вы, главный человек города, первым увидели меня и поняли мое состояние.
   Лесть пришлась по душе Гиласу.
   - Хорошо, я не возражаю. Сейчас вам выпишут направление, завтра явитесь к главврачу.
   Михайлов поблагодарил.
   Он шел по городу, пытаясь понять, что же здесь изменилось, отчего чужими кажутся безлюдные улицы, по которым ветер гонит песчаную пыль и желтые листья. Чужим был полицай с белой повязкой на рукаве и карабином за плечами, немецкие плакаты на заборах, мусор на ранее тщательно убранных улицах.
   Почти у своего дома встретил знакомую, тещу Карпинского, с которым дружил, стал расспрашивать о семье.
   - Уехали. Вместе с ними и мои были, да в Поденном разминулись во время бомбежки.
   Федор Михайлович протянул руку попрощаться.
   - Куда вы пойдете, квартира-то ваша занята. Поселяйтесь у меня.- пригласила Анастасия Семеновна.- Без стеснения. Беда-то ныне вон какая.
   Михайлов согласился. Дома Анастасия Семеновна быстро собрала на стол. За обедом осторожно расспрашивала, откуда пришел, что видел. Михайлов отвечал сдержанно и односложно. Хозяйка поняла, что вышел он из окружения пока пришел в Славуту, много перенес.
   Вечером по настоянию гостеприимной хозяйки, он помылся и переменил белье. Только заснуть, как ни старался, не мог. Тревожился о семье. Отмахиваясь от самого страшного, старался представить, что жена и сын благополучно добрались до Ульяновска... Вспомнил последний мирный день. Федор Михайлович, проходивший трехмесячную военную подготовку в Изяславе, маленьком городе в тридцати километрах от Славуты, отпросился на день домой. Едва успел умыться с дороги, явились друзья. Засиделись допоздна. А утром разбудил стук в дверь. Что стряслось? Кому понадобился? За дверью стоял красно- армеец.
   - Товарищ военврач третьего ранга! Тревога!
   Жена озабоченно спросила, в чем дело.
   - Ну откуда я знаю. Наверно, учения.
   Разговаривая, Федор Михайлович быстро одевался. Недовольно морщась, натянул сапоги - побаливала нога, районная в семнадцатом, затянул на гимнастерке ремень.
   - Маша, все это, возможно, и ерунда, по случится что-нибудь, выезжай в Ульяновск. Там тебя найду. Береги сына!
   Быстро поцеловал Марию Тихоновну, наклонился над кроваткой четырехлетнего Мишутки, приложился губами к щеке (тот недовольно потянулся).
   Жена что-то крикнула вслед, он не расслышал.
   В Изяславе в казармах уже никого не застали: дивизия вышла в район сбора. Там же расположился госпиталь, где Михайлов исполнял обязанности хирурга. Только здесь выяснилась причина воскресного переполоха - война!
   Дивизия выступила на фронт и вскоре приняла участие в тяжелых боях. А потом было окружение, отчаянная попытка пробиться к своим, скитания по захваченной врагом земле... Думал вначале остаться в Житомире, встретил там знакомых врачей, один, из них дал понять, что специально оставлен в городе.
   После откровенного разговора с ним Михайлову устроили встречу с товарищем Константином, пожилым врачом, занимавшим какой-то важный пост у оккупантов. Он дотошно расспрашивал Михайлова о довоенной работе, службе в армии, о том, где воевал, и в итоге посоветовал вернуться в Славуту, где его хорошо знали.
   - Устроишься, завоюешь доверие, - говорил товарищ Константин.- Свяжешься с местным подпольем, если оно существует...
   - А если нет?
   - Действуй, исходя из обстановки, только не лезь на рожон. Нам будут нужны подробные сведения об обстановке на севере Подолья и особенно о работе железных дорог. В этом отношении Славута расположена очень удобно - между Шепетовкой и Здолбуновым. Но все это потом. На связь с нами пойдешь, имея за плечами надежное прикрытие и сильную подпольную группу.
   Уже в первые дни работы Михайлов понял, почему бургомистр так охотно устроил его: палаты переполнены, а врачей и медперсонала почти нет.
   Правда, Федор Михайлович не знал, что, проводив его, Гилас позвонил начальнику полиции Косовичу и посоветовал присмотреть за врачом.
   Михайлов взялся за работу в хирургическом отделении с жаром. Руки врача, его внимание вызывали много добрых чувств. В порыве откровенности один из больных сказал: "Доктор, когда вы рядом, то кажется, что фашистов нет на нашей земле".
   Ради одного этого признания стоило трудиться.
   Но он думал о другом. Была уверенность, что в Славуте действуют подпольщики и он их найдет, свяжет с Житомиром. Однако шел день за днем, а про подполье не было слышно. Михайлов уже начал сомневаться, есть ли оно в городе. Может, не успели создать? Тогда что? Сидеть и ждать? А почему бы не взяться самому? Как-то утром у больницы он столкнулся с Машей Власюк. Девушка работала медсестрой. Когда-то они дружили семьями, но теперь не встречались. Оба обрадовались.
   - А я думал, ты эвакуировалась.
   - Собиралась, Федор Михайлович, да из-за болезни мамы не смогла.
   Торопясь и сбиваясь, Маша рассказывала о жизни в городе, о фашистах, а в конце разговора спросила, когда же придут наши.
   - Когда? Хотел бы ответить, да не знаю. Далеко шагать до Славуты. И трудно. Ох и трудно, Маша! Твердо знаю только одно - придут! Обязательно придут.
   Девушка недоверчиво покачала головой:
   - Дождемся ли, Федор Михайлович? Девчата из инфекционного отделения рассказывают, что вчера под Цветохой снова расстреливали людей. И так чуть ли не каждый день. С ума можно сойти.
   - Что правда то правда. Если сидеть сложа руки и ждать, то недолго и свихнуться от страха. Можно и иначе... только тогда надо прежде всего о деле думать, а потом о себе. Глядишь, нашим хлопцам и полегче придется на обратном пути к Славуте. Ты понимаешь, о чем я говорю?
   - Понимаю. Только что я смогу? Даже стрелять не умею.
   - Ну вот, сразу и "стрелять"! До стрельбы еще далеко и стрелять-то не из чего. Займись пока делами попроще. Внимательно присматривайся к людям в больнице. Выясняй, кто как настроен, кто хочет бороться, и обо всех рассказывай мне.
   Не велико достижение сговориться с Машей, по Михайлов повеселел. В одной из палат задержался. Здесь лежали пятнадцать красноармейцев, подобранных жителями на поле боя. Числились они больными, и это спасало их. Пока спасало. Михайлов подсел к молодому пареньку Виктору Зимареву. Завел разговор. Виктор долго мялся, а потом спросил напрямик, как пробиться к своим. Михайлов сказал, что об этом надо подумать.
   К вечеру доктор очень устал, хотелось пойти и лечь, да и дел больше не было. Но тут в кабинет вошла медсестра Нила Муза и попросила навестить тяжело заболевшего брата подруги.
   - А вы не смогли бы пригласить другого врача? Я что-то очень плохо себя чувствую.
   Нила замялась:
   - Видите ли, Федор Михайлович, тут такое дело... Я даже не знаю, как и объяснить, в общем, я боюсь обратиться к другому врачу, а почему, поймете, когда побываете у него.
   Михайлов сухо бросил:
   - Как фамилия больного? Что у него?
   - Бонацкий. Ранение рук и, кажется, дизентерия.