М.Т. - Марина Турсина
В.М. - Владимир Петрович
Минаев
М.Т. …Владимир Петрович, вот
протоколы допросов Почепцова, Громова-Нуждина – в вашей книге «Молодая
гвардия: опять предательство» - приводятся только лишь выдержки из них, а
ведь есть полное дело?
В.М. Дело в том, что они нескольких
полицейских допрашивали. Протоколы их допросов тоже там. А приводится
сокращённое изложение потому, что сам допрос длился много дней. Задавались
разные вопросы, касающиеся не только «Молодой гвардии»… А арестовали
полицейского в 70-м году. И вот он начинает выкручиваться, чтобы доказать, что
он не виноват, что детей двое – кормить надо, а деньги и продукты - только в
полиции… А те материалы, которые музей брал из этих допросов – касающиеся
конкретно «Молодой гвардии». Кто-то вспоминал правильно, особенно Орлов, потому
что он был арестован вскоре после оккупации.
М.Т. К сожалению, сейчас есть такие
мнения, что жизнь во время оккупации была не такой уж и тяжёлой. Хотя
воспоминания очевидцев говорят, что и питались плохо, и вообще жили бедно. Вы
же наверняка можете рассказать, как жил Краснодон во время оккупации?
В.М. Первых два месяца жили
нормально… Советская власть ушла, убрать в колхозах всё не могли. Люди
бросились на поля, и мы собирали колоски. Это же всё было убрано в стога, потом
молодогвардейцы сжигали эти стога. А полицейские их охраняли… Но ведь очень
много колосков на земле валялось. Вот бабушка будила меня в пять утра – я еле
просыпался. И мы шли на расстояние семь-восемь километров, за станцию Верхнедуванная
и начинали собирать. И там была масса людей – поле, покрытое людьми, которые
собирают эти колоски. Каждый собирал под свои возможности. Я тоже набирал
много. Собирали колоски в мешки, и несли. И было тяжело, потому что нести
далеко. Вот намечали – до этого столба донесём, быстро доходим, бросаем и
отдыхаем. И вот такими этапами добирались домой. Потом эти колоски молотили – палками
выбивали зерно, потом это зерно толкли в ступах, а ступы были в основном – снарядные
гильзы. Ну, у кого ступа, быть может чугунная, но не у всех. И вот толкли – это
каша. Варили кашу, но её надо чем-то заправлять. Были семечки – у каждого во
дворе или нескошенные колхозом. Там брали, тоже выбивали, сушили и потом эти
семечки толкли, потому что не было инструмента, чтобы отделить шелуху,
разводили в воде и вот этой водой кашу поливали. Вот так «хорошо» мы жили… Правда,
мы много накопили арбузов. Бахча была брошена, а самое главное – румыны её не
трогали. Румыны трогали кукурузу, они на кукурузные поля шли и никого больше
туда не пускали. И они ели вначале сырую кукурузу, потому что они были
голодными… Это я уже потом узнал из книги Манштейна, – он пишет, что
румынская армия румынскими властями не обеспечивалась продуктами, они на
самозаготовках жили, и когда они отступали, они были страшно голодными… И вот
таким образом мы ещё месяца два на этих колосках прожили, а потом и этого не стало…
Да, кроме того, у нас огороды – значит, тыква или как у нас называли - кабаки,
значит, каша была из этих кабаков. Картофель, который собрали на своих огородах
– тоже был хорошей пищей. Но шкурки не выбрасывали. Эту кожуру сушили, потом
толкли, и туда добавляли немножечко муки, которую привозили. Ездили менять… У
нас была двухколёсная тачка, с перекладиной, которой тащили. И моя мать с моим
братом ехали в казачьи станицы, к Дону или даже за Дон. Там у них не отбирали,
потому что это было казачье население… там на тряпки выменивали муку. И вот
нагружали 3-4 мешка на тачку, везли по пескам еле-еле, надрываясь, потому что в
этих районах пески… А потом уже шли к тем мужчинам, которые построили у себя
ручные мельницы… Здесь казачий хутор стоял, когда-то у них были каменные
жернова. Это их мельницы. А потом они просто обозначали границы усадеб – в
землю вкапывали эти жернова. И вот мужики эти жернова брали, один на другой
накладывали, делали примитивный привод, вручную крутили – и понемножку
сыпалось зерно. Одну треть этой муки забирал хозяин мельницы, а две трети
оставалось нам. И немножечко этой муки добавляли в очистки картофельные и
тыквенные, и делали оладьи. Конечно, они были очень жёсткими – словно камней
набросал в живот. Видите, какая «прекрасная» была жизнь, как «хорошо»
питались!.. Никакого обеспечения немцами не было… Но моя сестра получала
зарплату хлебом. Наша соседка Ершова стала заведующей молокозаводом. И моя мать
попросила её, чтобы не забрали её дочь, мою сестру в Германию – нужно найти
работу – и соседка сделала её приёмщицей молока. И Нина работала приёмщицей
молока и за это получала 200 грамм хлеба на себя. А меня считали иждивенцем – 150
грамм на меня. Это был совсем небольшой кусочек, но когда его ешь – то там попадались
«устюки» - наверное, с ячменя. Острые – впивались в дёсны. Т.е. это был не
хлеб, а какой-то эрзац. Но всё равно, бабушка говорила - «пусть даже и такой,
и то спасибо». Это была плата за работу. А когда Нину начали преследовать на
этом приёмном пункте…
М.Т. А за что её начали
преследовать?
В.М. К этому приёмному пункту
молока, люди, имеющие корову, сдавали налог. Каждому было предписано, сколько
литров сдать. Потому что это молоко шло на завод, перерабатывалось в сливки, и
отправляли в Германию. Но работникам, предписанным к управе, к полиции,
выдавались талоны, чтобы в этом приёмном пункте получать определённое
количество молока – два-три литра. Одна переводчица с управы говорила: «ты
снимаешь вершки, ты мне даёшь «снятое» молоко». А Нина говорит: «ну как я могу
снимать, я не имею права, тем более, что всё это под надзором полиции». В
общем, переводчица очень обозлилась на мою сестру: «знаю, ты комсомолка, я
донесу на тебя…» Нина бросила работу, а мать пошла к Шкребе – это директор
школы. И он послал её работать в школу учительницей по русскому языку то ли в
третий, то ли в четвёртый класс. Точно также он поступил с Самошиной, с
Герасимовой и с младшей сестрой Иванихиных – Лилией Иванихиной. Вот четыре
этих девушки: одна в Суходоле, одна 2-бис, моя сестра – в Верхней Краснянке –
это километров 16 от Краснодона… Она каждую субботу приходила домой – эти 16
километров, по морозу. Тяжело – но ей это нужно было, потому что в субботу, в
воскресенье, они с Тоней Иванихиной – она была её главная подруга… В моей книге
описано, как Тоня вернулась в Краснодон (бежала из лагеря военнопленных), и я
думаю, что Нина её втянула в подпольную организацию…
Читать далее >>
