М.Т. А о том что Нина была в подполье, Вы догадывались?
В.М. Нет.
М.Т. Вообще никак? Может, она ночью уходила или девчонки собирались?
В.М. Нет. Это всё потом. Когда уже ясно стало, что их казнили… А было
так. Тоня Иванихина вернулась в Краснодон и Нина сразу побежала к ней. Хотя
подругами они никогда не были, а Тоня неподалёку жила. Потом они стали «не
разлей вода» подругами… Наступал вечер, сестра надевала сапожки, хорошо
одевалась: «я пошла к Иванихиным». Тоня и Лилия Иванихина – две сестры, они вместе
жили, просто Лилия моложе – они говорили, что «мы пошли к Минаевым». Вот
таким образом они обманывали родителей, чтобы те не боялись. И моя мать, и
Ольга Дмитриевна Иванихина – они понимали, что они у Минаевых, они поздно
придут, за полночь. Ведь недалеко идти. И вот однажды Ольга Дмитриевна мою
маму встретила и говорит: «Что мои девки у вас делают ночами?» А та отвечает:
«Как? Нина же к вам ходит. Она у вас ночами пропадает». «Как у нас? Да нет!» И
вот тогда мать на Нину набросилась: «Что ж ты делаешь? Ты же девка. Ночью
полицаи схватят. Плётки дадут. В полицию заберут. Что ж ты делаешь?» И Нина
отвечает: «Я хожу на танцы в клуб Горького, мы там репетируем, готовим концерт
для немцев». Мама на неё: «Какие танцы? Какие концерты сейчас могут быть?» Вообщем,
взбучка была большая. Но Нина всё равно говорит: «Ты не бойся. Всё нормально. Нас
не остановят». Вот таким образом… ходила ночами, возвращалась очень поздно. Ну,
а мама переживала. Становилась у окна и ждала, когда же вернётся дочка. Вот
где-то собака залаяла, она думает: «Наверное, Нина идёт».
М.Т. А Вы на какой улице жили?
В.М. Тогда это улица Ленина была. А теперь – от школы Первомайской,
нового здания, смотрите на восток - широкая улица. Сейчас там заборы 3-4
метровые.
М.Т. Владимир Петрович, а Вы помните, как Нину арестовали?
В.М. Да. Это произошло на моих глазах… Но сначала расскажу… Когда ещё
сестра работала на приёмном пункте молока – это место сейчас рынок, там
лабиринт из торговых мест, а тогда это была просто гoлая площадь. От шоссе он
никак не был отгорожен, только с тыльной стороны было несколько магазинов.
М.Т. Много вообще торговцев было?
В.М. Нет. Ну а кто чем торговать будет?.. Это на «Шанхае» жили
китайцы, они там коммерцией занялись: делали пугачи, и всякую мелочь, которую
они могли вручную делать.
А я Нине
носил на работу обед. А обед состоял из каши. Приносил ей в мисочке. И вот
однажды она меня рано разбудила и повела с собой. Празднично одетая, в белый
берет, красное, длинное кашне, обмотанное вокруг шеи. Она радостная, мурлычет
песни дорогой. Только мы дошли до 1-го биса, она говорит: «Вон видишь, там
толпа людей, сбегай, посмотри, что там, и вечером мне расскажешь, обед сегодня
мне не приноси».
Это я уже
потом понял, почему рано разбудила, повела с собой на работу, а на самом деле –
до этой толпы, и послала посмотреть на эту толпу. А толпа людей смотрела на
флаг, который был на трубе – 40-метровая кирпичная труба. И потом я
рассказывал девчатам: Нине, Тоне Иванихиной – что я видел. Девчата смеялись
над трусливыми полицаями, потому что там была фанерочка или картоночка с
надписью «заминировано». И тот полицай, который забирался – а забираться было
очень трудно, потому что во время взрыва эта труба немножко наклонилась, и
некоторые скобы, по которой снаружи лазили на неё – туда он еле влез, а
оттуда – как акробат спустился. Тогда открыли огонь по этому флагу, флаг не
взорвался. Тогда уже с большим трудом поднялись и убрали… В общем, восемь таких
флагов были вывешены… Моя мама и мой брат ехали из Талового, везли тачку
(смололи в Таловом, так как говорили, что там один хорошо мелет и мало берёт).
И вот туда они рано утром уехали, а когда возвращались, то на копре 22-ой шахты
увидели красный флаг… Вот таким образом я потом понял, что это она специально
вела, чтобы я посмотрел, как будут реагировать и разбираться с этим флагом…
И ещё один
факт, который явно говорит о том, что она знала. Значит, в ночь с 6 на 7 ноября
флаги вывесили, а 5-го декабря, в День Сталинской конституции – это в
Советской время был праздник – Нина, как и всегда, ушла в ночь. Тем более,
тогда она уже работала учительницей в Верхней Краснянке. Всё равно пришла
домой, а оттуда – в клуб Горького. Из клуба возвратилась раньше обычного,
очень радостная… Нас разбудила бабушка. И вот мы стоим у окна и смотрим: зарево.
Большой, большой пожар на западе от нас. Бабушка сразу: «Нина, ты посмотри – там
пожар, это наверное, конный двор Донэнерго горит». А это недалеко от нас, в
этом направлении – конный двор. «Это может к нам перекинуться». А Нина: «Да
ты не бойся. Какой там конный двор? Это в том направлении биржа стоит». Но в
том направлении стояло много других зданий, а она прямо сказала: «в том
направлении биржа стоит». Шура (это брат мой), спрашивает: «Нина, это кто всё
делает? Флаги вывесил, теперь биржу поджёг». Нина: «А почему поджёг, может, от
печки загорелась?» - уже здесь конкретно говорит, что биржа могла от печки
загореться. И «быстро иди ложись спать, а то много будешь знать – быстро
состаришься»…
А когда уже
начались аресты, она повела брата в летнюю кухню, где она спрятала
комсомольский билет – показала ему место и сказала: «Шура, ты когда-то
спрашивал меня о флагах и бирже. Ты не знаешь, кто это делал?». «Нет, не знаю».
«Вот и хорошо, что ты не знаешь». И довольная осталась этим ответом. Я потом
понял, почему. Потому что она понимала – если брат малолетний не знает
ничего, то даже если его арестуют, то он ничего не скажет…
Это вот всё
догадки, потому что подпольная организация не могла оставлять документов, она
не оставила конкретно, кто какую функцию выполнял… Те, кто остались живыми,
они, конечно, что-то приукрашивали, что-то приписывали себе – потому что это
естественное состояние людей. Они должны были себя немножко нарисовать. И
многого же они не знали. Подпольная организация состояла из пятёрок… Ну вот
Первомайская группа – это где мы жили – там было восемнадцать подпольщиков.
Это группа большая. Но она состояла из пятёрок ребят, и пятёрок девушек. Эти
пятёрки не могли знать всю организацию, потому что она подпольная. Тем более,
они давали клятву, в которой были слава: «хранить тайну своей работы в
подпольной организации». И они тайну хранили и никто из родителей не знал. Если
потом кто говорил: «да вот…» - это не правда. Причём это могла говорить
одна-две матери, а, в основном, никто не знал. Это ж уже потом, когда нас
освободили – собирались матери. И я помню – Ольга Дмитриевна Иванихина, и
Самошина, и Герасимова рассказывали такие факты, что «какие ж мы были дуры, как
же мы не заметили, не поняли… и таким образом смогли как-то спасти, куда-то
отправить…»
И вот моя
сестра где-то в конце декабря объявила дома: «Мама, я уйду надолго. Может быть,
на неделю». «Куда?» «Ну, нужно уйти». Куда уйти – неизвестно. И в это время
начались аресты и она, конечно же, уже никуда не пошла. А куда её посылали – неизвестно.
Не убегать – потому что ещё не было арестов… Это же тайна… Я всегда людям
говорю: «чего Вы копаете? Чего Вы выдумываете, того, чего не можете знать?
Подпольная организация на то и подпольная, что она не оставляла документов».
Вот Семистяга говорит: «Да что это за организация, её ж фактически не было, не
оставлено никаких документов, никаких протоколов». Какие протоколы, какие
документы?.. Можно сказать: «Удостоверения им выдавались, написанные кровью. А
печатью была смерть» - вот такие удостоверения у них были.
