Иван Земнухов
"МОЙ ЛЕРМОНТОВ"
(Из сборника "Свет пламенных сердец" 1969 год издания)

Иван Земнухов

    "А ВЫ, НАДМЕННЫЕ ПОТОМКИ..."
   
   ...Пришел Николай Столыпин. Он уже знал стихотворение "На смерть Пушкина" и находил, что Мишель слишком резко и несправедливо говорит о Дантесе.
   - "Подобный сотне беглецов..." и так далее. Зачем так грубо? Конечно, жалко Пушкина, но ведь Дантес - знатный иностранец, а Пушкин - обыкновенный дворянин, без титула, сочинитель. Какое дело, собственно говоря, Дантесу до русской поэзии? Пушкин его обидел, затронул его честь.
   Лермонтов ответил, что скорее России нет дела до "чести" иностранных авантюристов, что Дантеса надо наказать, что государь должен это сделать и, вероятно, сделает.
   - Судить Дантеса по русским законам нельзя, - поучительно ответил Столыпин. - Дипломаты и иностранцы не могут быть судимы на Руси. Притом Дантес, я повторяю, не совершил никакого преступления!
   Лермонтов вспылил:
   - Если над этим мерзавцем нет закона и суда земного, так есть суд божий.
   Столыпин иронически улыбнулся:
   - У тебя, дорогой Мишель, нервы слишком слабые. Ты болен Оставим этот разговор.
   - А у тебя нет ни нервов, ни души, ни любви к России! Ты придворный лакей. Ты враг Пушкина - и мой враг!
   Столыпин покраснел, глаза его блеснули злобой, но он принужденно засмеялся и хотел что-то сострить.
   - И я прошу тебя немедленно уйти! - закричал Лермонтов в гневе и схватился за стул.-Я не ручаюсь за себя!
   - Он сошел с ума, - пробормотал растерявшийся Столыпин и, пожав плечами, быстро вышел.
   Вошла встревоженная бабушка.
   - Что у вас тут? Что с тобой, Мишель? Лермонтов стоял посреди комнаты со страшным от гнева лицом.
   ...Когда бабушка ушла, он опять сел писать, ежеминутно ломая карандаш... "А вы, надменные потомки..."
   
   
   
   
    ВСТРЕЧА
   Драматический этюд
   
   Небольшая комната. Над кроватью развешено оружие.
   Стол у окна. На столе бутылка из-под рома.
   
   Сатин. Бери бокал, Мишель Выпьем за твое возвращение. (Пьет).
   Лермонтов (радостно). Да, окончена разлука с Петербургом, с друзьями, с бабушкой. Бедная бабушка, сколько слез она пролила, пролила, прося у графа моего возвращения. (Гневно). Ее слезы жгут мое сердце, сковывают мысль. Но пусть знают они, что ее слезы выльются в песнях, читая которые достойные потомки бросят проклятье на головы коронованых подлецов.
   Сатин. Мишель, говори, пожалуйста, тише, ибо нас могут подслушать.
   Лермонтов. Приеду в Питер, возьму отставку и поселюсь в деревне.
   Сатин. Что, пресыщены твои желанья? А помнишь, когда мы были в Москве, с какой охотой ты посещал балы "красавиц записных"?
   Лермонтов. Прошли годы мятежной юности. И я рад, что им не возвратиться более.
   Сатин. Так что ж ты хочешь: быть отшельником и вымаливать прощения за прошлые проказы?
   Лермонтов. Нет, Сатин, займусь литературой. Ты посмотри на нашу литературу, на наших литераторов-соллогубов, булгариных, гречей, на этих ничтожных отщепенцев... Что они по сравнению с Могучим Пушкиным? А поэзия? Наша отечественная поэзия должна отражать не только разорванность нашего века, его духовную немощь, плачевное состояние его совести и духа. А что она отражает? Балы и маскарады, пирушки и эстетическое созерцание красоты. А где жизнь? Где человек? Где народ? Вот что надо отражать. Подумать только - все это вычеркнуто из литературы, как хотели подлые люди вычеркнуть Пушкина. Они убили Пушкина, но убийством Пушкина они не убили новое в отечественной литературе.
   Сатин. Ты намерен дать новое направление в отечественной литературе?
   Лермонтов. Нет. Направление дано Пушкиным. Нужно показать жизнь Родины, идя вслед за ним.
   Сатин. То есть написать исторический роман?
   Лермонтов. Да тебе ведома Российская история? Сколько прекрасных и неповторимых событий драгоценным жемчугом блистают в ней. Перенесись, Сатин, во времена Екатерины и вспомни Суворова и вельмож, народ с Пугачевым и помещиков, Отечественную войну, Бородино, когда русские умирали с сознанием выполненного долга, когда русские совершили благороднейший поступок, в который до сих пор не могут поверить удивленные чужестранцы... Взгляни на нашу изнеженную молодежь, стареющую в бездействии, томящуюся жизнью, - и ты увидишь, что наша литература пестрит пробелами.
   
   Сатин. Зачем гак много волнения, Мишель? Вот посмотрю я на тебя, горишь ты весь и столько силы в тебе, что словно какой-то неведомый демон сидит у тебя в груди. А зачем все это? Все равно, рано или поздно, покинем этот свет и никто не узнает о наших страданиях, волновавших сердца всю жизнь.
   Лермонтов (в сторону). И он не понимает меня. (Вслух). Прости, Сатин, но такова уж душа поэта.
   Сатин. Бери бокал, Мишель, выпьем за твое возвращение (Пьет).
   Сатин. Тише, Мишель, тише! Нас могут подслушать.
   Лермонтов (удивленно). Как? Неужели и здесь за мной следят? Я помилован.
   Сатин. Успокойся, Мишель. Сюда приехало 12 участников 14 декабря 1825 года.
   Лермонтов (вскакивая). Они здесь?
   Сатин. И еще больше тайных надзирателей. А они, несомненно, знают, что государь и Бенкендорф много интересуются и твоей жизнью. И шпионаж о тебе пробьет карьеру не одному из них.
   Лермонтов. Черт меня вздумал родиться в России с душой и талантом!