Миру известна трагическая судьба французского Орадура, чехословацкой Лидице, литовского Пирчуписа. На устах народов мира и слово ,,Хатынь", огнем и пулями выжженное в душе белорусского народа. С мартовского утра сорок третьего горит Хатынь, тихая лесная деревушка на Минщине. В памяти, в сердцах горит Хатынь.

Слышишь?.. То не колокола бьют — то крик сожженных. Чтобы миру поведать...



Утром той, совсем еще ранней весны стояли дымочки над трубами хат, скрипели колодезные журавли, из кузницы слышался будничный звон металла... Утром той ранней весны нагрянули в Хатынь эсэсовцы оберштурмбанфюрера Оскара Дирлевангера. Смерть в черных мундирах...

Стариков и подростков, женщин с малышами погнали, поволокли в сарай. Заколотили ворота и подожгли. Живыми сожгли 149 человек. Среди них — 76 детишек-кровинушек.



У них был один враг. Одна доля, одна могила досталась им. Время остановилось. Застыло в бронзе, мраморе, граните. Вымощена серыми бетонными плитами сельская улица — жертв последняя дорога. Лежит на земле двухскатная каменная крыша сарая. Будто рухнула и застыла она в глубокой печали над пеплом заживо сожженных. В черном Лабрадоре крыши — пролом. Через этот пролом рвались из огня на волю люди и тут же падали, подкошенные пулями. Высится бронзовая фигура мужчины с мертвым сыном на руках. Будто только что вынес отец родную кровинушку из огненного пекла.

Колхозный кузнец Иосиф Каминский горел вместе с Хатынью.

Его, полуживого, нашли на пепелище партизаны, долго лечили в ,,зеленом" госпитале. Это он еще при жизни застыл в бронзе. Печаль и гнев, страдание, непокорность и протест окаменели навечно. Измученный, опаленный кузнец несет хоронить убитого сына Адама. Столько зим и лет несет... Хотя тут же, рядом — вечный приют хатынцев, огромный венец из белого мрамора. И слова на мраморе: „Люди добрые, помните..." Утром той страшной весны кузнец Каминский ремонтировал жнейку. В осеннюю пашню бросили сеятели золотое зерно, а сами пеплом легли, не дождавшись жатвы. Серые тяжелые плиты-тропинки ведут к 26-ти трубам. На месте каждой хаты — нижний венец сруба серо-пепельного цвета и труба-обелиск с голосистым колоколом в проеме. И на каждом таком обелиске — ниша, а в ней печальный синодик: имена, имена, имена... Паломники всех земель читают списки сожженных. Солнце смотрит на скорбные списки и от ужаса прячет за облака свое сверкающее око. Небо читает — плачет дождями.



Тревожно перекликаются колокола — это тоскливая жалоба леса и поля, это крик Хатыни...

Чтобы не нарушить вечный сон односельчан, осторожно и тихо ступай по серым мраморным плитам. Они ведут дальше, в пекло и ужас войны. Кладбище деревень. Есть просто кладбище. Есть кладбище паровозов и ко-раблей. Никто не видел кладбища деревень. Склоните головы — перед вами 136 хатыней земли белорусской! Могилы, могилы с черными урнами. Урны с пеплом, с названиями сожженных деревень.

Окинь взглядом просторы Беларуси-партизанки, горбы курганов, изрезанные окопами берега рек и озер. Пепелища Логойщины. Освейщина, окрещенная в войну „мертвой зоной". Пепел и кровь Наднеманья. Более 9-ти тысяч деревень Белоруссии истлело под сапогами карателей. Кричат, на весь белый свет кричат косточки людские обгоревшие.



Под реквием хатынских колоколов поднимается Стена памяти. Железобетонная. Высокая. Длинная. В стене — ниши в переплетах решеток. Они напоминают окна тюремных камер. За тяжелыми чугунными решетками — названия лагерей смерти и цифры. Цифры, цифры, цифры жертв. На белорусской земле фашисты построили 260 ,,комбинатов смерти". Работали эти комбинаты на всю свою мощь. Тростенец, Масюковщина, Озаричи... Опутанные колючей проволокой Минск, Витебск, Брест, Барановичи. Это пепел и кровь городов. Это страшный костер тысяч хатыней. За три года оккупации в Белоруссии уничтожено 2 миллиона 230 тысяч советских граждан. Павшие в боях. Узники концлагерей. Расстрелянные и сожженные карателями. Все жертвы нацизма.

Не находишь слов, обрывается сердце, когда смотришь на Вечный огонь. Это кульминация хатынского мемориала. На полированной поверхности черного куба — четыре отверстия. Над тремя зеленеют белостволые березки. Над четвертым бьется негасимое пламя. То символ, перед которым скорби не избыть: каждый четвертый в Белоруссии погиб.



Скорбью и гневом налилась песня, молнией сверкнула мысль художника. В мраморе, граните и бронзе застыло время. Авторам мемориального комплекса ,,Хатынь"—архитекторам Юрию Градову, Валентину Занковичу, Леониду Левину и скульптору Сергею Селиханову — присуждена Ленинская премия 1970 года.

...Еще горит Хатынь — в сердцах, в памяти народной горит. День и ночь тоскливо бьют колокола. Мир услышал тревожный крик Хатыни.

Могилы не молчат. Не молчат жертвы. Это — свидетели и судьи. Это — наша бдительность.