Письма Наташи КОВШОВОЙ, Героя Советского Союза, воспитанницы Московской организации ВЛКСМ. Ноябрь 1941 г. — июль 1942 г. * ноябрь 1941 г.

* Письма адресованы родным Наташи Ковшовой: бабушке, матери, тете (тетушка Надюшка - Н. Араловец), дяде (Толь Василия — А.В. Карпов), младшей тете Вере (студентка пединститута), двоюродным сестрам (Марине — 15 лет, Валюше — 12 лет, и Милояке — 3 года).

* * *

Милые мои, родные, хорошие!

Как соскучилась я о всех вас!

Ну, как живете вы, все ли здоровы?

Я живу хорошо, в бою еще не была. Научилась стрелять из ручного и станкового пулеметов, метала боевые гранаты. В общем и целом в запасе у меня теперь достаточно способов, чтобы разить проклятых гадов. Мы им покажем, как к нашей Москве подбираться.

Да, совсем забыла сказать, что 20 октября приняли присягу, с этого числа считаюсь кадровым бойцом нашей Красной Армии, а поэтому прошу со мной не шутить, а разговаривать по стойке «смирно».

Настроение просто исключительно хорошее. Единственно, что огорчает, — это приедешь в город, а там холодно и пусто, никто не ждет и никто не рад моему приезду.

Потом еще мама куда-то делась. Ни слуху, ни духу от нее нет. Я даже не знаю, в каком она городе.

Как милый мой Люлюшеночек, как Мариночка и Валюшка, бусенька, Надя, Веруська, хороший мой Толь Василич! Хоть бы одним глазочком глянуть на вас, мои хорошие!

Ух, проклятый, проклятый Гитлер! Кажется, нет в мире самых бранных слов, которые могли бы подойти к нему как определение. Буду, буду бить скверномордых, отравленных собственной желчью и злостью псов. Буду бить до победного конца, ибо верю в нашу победу, верю в то, что еще увижу всех вас за круглым столом. Эх, и пельмени мы завернем — пальчики оближешь.

А пока не беспокойтесь обо мне и не забывайте, что мама у меня временно совсем осиротела. Не бросайте ее одну, почаще пишите ей. А я? Я пою песенку:

Смерть подойдет к нам,

Смерть погрозит нам

Темной своей косой,

Мы улыбнемся, мы улыбнемся, улыбнемся ей.

Скажем мы смерти ласково очень,

Скажем такую речь —

Нам еще рано, нам еще рано,

Нам еще рано лечь!!!

Ну, вот. Так и живем. Пока. Жду вашего письма. Целую вас всех горячо и нежно, милые, родные, любимые. Привет вам от вашей Наташи.



8 декабря 1941 г.

Родная моя! Сегодня из Москвы мне привезли твою открытку, которую

ты написала в РК ВЛКСМ.

Мамуленька! Неужели ты ничего не получила от меня? Я тебе послала письмо и телеграмму, как только узнала, куда ты уехала. Люба, я тоже писала тебе.

Миленькая моя! Хорошая! Как я о тебе соскучилась. Мы сейчас на Волоколамском направлении. Настроение замечательное, самочувствие отличное. Главная забота о тебе! Не беспокойся ты обо мне. Я верю, что со мной ничего страшного не случился, верю в нашу большую и радостную победу, верю, что моя хорошая мамочка вспомнит свою боевую молодость; и не станет сердиться на свою дочуру за то, что она добровольно пошла на защиту нашей горячо любимой, самой замечательной в мире, родной Москвы.

Еще прошу не беспокоиться. Мне ничего не нужно. У нас всего достаточно. Если тебе нужны деньги, то я тебе их сама вышлю, я получила за месяц вперед, а денег мне девать некуда, т.к. кормят нас очень хорошо и одевают тоже. Ощущаю недостаток только в письмах из дома. Написала в Свердловск, послала телеграммы во все города, где только ты могла бы быть, а от тебя все же ничего не получаю. Все-таки теперь ты уже получила от меня весточку, так пиши мне почаще.

Матя! Будь здорова и спокойна, мне ведь теперь 21 год, я — человек вполне взрослый, и голова на плечах у меня крепко держится. И ни одна пули подлой фашистской собаки не отнимет у меня жизни, а я твой «солдатеночек» — снайпер постараюсь насолить им так, чтобы долго помнили проклятые, чтобы бежали да оглядывались.

Ну, моя хорошая, времени много нет, и так уже я расписалась.

Ну, да ты меня знаешь, я помалу писать не могу.

Любимая моя!

Пиши почаще, и все будет в порядке.

Целую крепко, крепко и нежно-нежно.

Твоя любящая тебя дочурка Наташа.



* * *

декабрь 1941 г.

Милые мои, хорошие.

Что же это вы про меня совсем забыли?

Или, может быть, вы все еще не получили моих писем и телеграмм? Я до сих пор не получила ни одного письма ни от вас, ни от мамы. А как я об вас соскучилась, знали бы вы!!! Как хочется мне всех вас поцеловать крепко, крепко. Чуть не каждый день вижу вас всех во сне.

Маленькую Люленьку, мою хорошую девочку, вижу часто, часто. Будто бы она меня очень любит и все на руки ко мне просится. Напишите, пожалуйста, как вы там живете. Как здоровье и самочувствие. Не нужно ли вам денег? А то я рублей 200 могу вам выслать, только напишите точный адрес. Мамка моя заехала в Бугуруслан и почему-то не получает моих писем. Я ей послала три телеграммы и два больших письма, а она пишет открытку в райком, что-де она меня потеряла и не знает, жива ли я или нет. Я не знаю, как мне ей сообщить. Напишите вы ей, что я жива, здорова и помирать никак не собираюсь. Мы находимся на Волоколамском направлении, на второй линии обороны. Немцы близко к нам и не подходили, а сейчас тем более, их так поперли, что даже самой отдаленной канонады не слышно.

Все мы очень рвемся в бой, и, вероятно, скоро наша мечта осуществится. Да и скорей бы, а то я уже сколько фанерных фашистов перебила, прямо нет числа, даже обидно пули зря пускать. Скорей бы в наступление, тогда буду по живым гадам стрелять, буду их на мертвых переделывать. У меня винтовка, правда, не снайперская, но очень хорошая, выпуска 1941 года, и я ее очень и очень люблю, чищу ее просто до седьмого пота. Ну, конечно, и она отвечает мне полной взаимностью и бьет на «отлично». Так мы с ней и живем дружно и весело.

Настроение исключительно замечательное — бодрое и даже радостное. Потому что со всех направлений такие хорошие вести, что просто, как говорят наши пулеметчики, душа радуется. Только вот от вас и от мамки ничего нет, просто обидно, да и беспокоюсь я о вас.

Ну, чего вы не пишете?

Сейчас же все садитесь и пишите мне письмо, на 10 страницах каждый, и Люлинька тоже. Милую мою бабусеньку целую крепко и нежно и спрашиваю, отчего она не пишет своей великовозрастной внучке (21 год — это уже не фунт изюму) ни словечка, ни строчки. Я очень и очень хочу, чтобы вы все там были здоровы и веселы и почаще вспоминали обо мне.

Ну, вот и все, мои хорошие!

Теперь наберусь терпения и буду ждать весточки из родного дома, который у меня в двух местах — в Бугуруслане и в Свердловске. Мамин адрес: гор. Бугуруслан, Чкаловской области, почтамт, до востребования.

Ну, пока! Желаю вам всего, всего наилучшего и еще кучу всяких приятных вещей. Крепко, крепко вас всех целую и обнимаю. Любящая вас и скучающая о вас ваша внучка, племяшка, сестренка Наташа.

P.S. Кстати, это письмо, наверное, придет к Новому году. Поэтому поздравляю вас с новым, 1942 годом и желаю, чтобы в этом году закончилась «блестящая карьера» Гитлера и чтобы в этом году поверхность земного шара освободилась бы от фашистской нечисти раз и навсегда и чтобы в этом году я как можно скорее увидела вас, мои любимые, и мы все вместе снова зажили бы дружно, весело и счастливо. Еще раз много раз целую. Ваша Наташа.

конец декабря 1941 г.

Бабусенька! Милая моя, хорошая, родная!

Сегодня получила от тебя такое замечательное письмо. На душе сразу стало тепло и радостно, как будто кусочек родного дома увидела. Любимая моя, хлопотунья, не беспокойся за меня, знай, что твоя Наташа никогда не уронит чести нашей семьи и не опозорит славного ее боевого прошлого. Никогда не сверну с дороги перед лицом опасности и буду бить гадов в упор, буду посылать пулю за пулей в их скверные головы, начиненные безумными мыслями о нашей родной Москве, о господстве над нами — свободным, гордым и смелым народом. Буду бить до конца, до полной, большой и радостной победы, Я хочу добиться этой победы, а потому буду жить до тех пор, пока ясно и отчетливо увижу эту победу. Тогда можно и умереть спокойно. Можно, но не нужно, так как еще много, много труда и трудностей придется преодолеть, чтобы восстановить все то, что разрушено дикими варварами, нагло ворвавшимися на нашу родную землю.

Милая бабуся! Мне ничего не нужно. У нас все есть. Мы еще не были у бою, а одеты мы так, что никакой мороз нас не прошибет. Кормят хорошо и сытно. Живем в тепле. Времени зря не теряем, тренируем себя для предстоящих боев — бегаем на лыжах, ползаем, стреляем, осваиваем еще лучше материальную часть оружия. На днях у нас были инспекторские стрельбы. Наше подразделение стреляло очень хорошо. Я получила оценку «отлично». Сейчас готовимся к Новому году. Если не двинемся вперед, то будет хороший вечер. Уже даже помещение подыскали.

Ну, а если двинемся, сразу в бой, то это для меня будет самым лучшим новогодним вечером. С удовольствием буду оделять паршивых гадов свинцовыми подарками и за себя, и за тебя, и за всех вас вместе.

Родненькая моя, только ты не болей, будь здоровенькой и веселой!

Привет тебе от моих друзей и подруг.

Целую тебя крепко, крепко. Желаю много, много здоровья и счастья в новом году. Твоя Наташа.

А какие ты, наверное, хорошие, вкусненькие пирожки и печенье напекла к новому году!!!

Пальчики оближешь!!!

Привет всем, всем и поцелуй, и самые лучшие пожелания.

Ваша Наташа.



3 февраля 1942 г.

Родненькие мои!

Что же вы меня опять забыли? Уж скоро месяц, как я не получаю ни одного письма, ни одной самой маленькой открытки. Уж не случилось ли чего-нибудь? Все ли здоровы? Как бабусенька моя, хорошая, славная хлопотунья? Вы ее берегите, чтобы она не уставала и не хворала.

Я по-прежнему жива и здорова. Последнее время пришлось много раз перемещаться с места на место. Благодаря этому мой адрес несколько изменился: : Действующая армия, 261 ППС, 528 СП, снайперу Ковшовой — и все.

Сообщаю вам радостную весть: меня скоро примут в кандидаты ВКП(б), уже три рекомендации у меня есть. Сегодня буду писать заявление. Звание кандидата ВКП(б) оправдаю и в бою и после боя. Буду такой же большевичкой, как мама и Надя, как вся наша семья.

Миленькие мои, ну как вы живете, как девочки, любимые мои птички? Помнят ли они свою сестренку — «маленькую маму» — Натика? Или уже стали забывать? Я их все время вижу во сне. Как Надюшка, тетушка моя, поживает? Ее открытку и письмо отобрал у меня корреспондент нашей газеты и напечатал выдержки из них. Да и все вы пишете мне такие хорошие письма, что все завидуют. Ребята говорят, что в жизни не видели таких теплых, нежных писем и что меня, наверное, очень любят, если пишут такие письма.

Я, конечно, смотрю на всех этаким гоголем и говорю важно: «Очень и очень дюже любят, ведь они у меня все такие хорошие». И все после войны к вам в гости просятся, и я всех приглашаю. Если придут, будет очень хорошо, народ все просто замечательный. Жаль, что меня от них перевели.

Очень прошу вас, не забывайте меня и пишите почаще. Каждое письмо — как кусочек родного дома.

Не пугайтесь, если долго нет писем от меня — это значит некогда или почта виновата. Не беспокойтесь! Со мной ничего не случится. Я счастлива и вернусь к вам, жива и здорова. А поэтому, как сказал поэт:

Жди меня, и я вернусь,

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди.

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера...

Жди меня, родная семья, и я приду!

Целую всех долго, крепко и нежно, Ваша Наташа.



6 марта 1942 г.

Любимые мои!

Простите, что давно вам не писала. Время теперь горячее, письма писать негде и некогда. Да, началась настоящая фронтовая жизнь, о которой я раньше только в книжках читала и в кино видела. Живем мы в лесу, в шалашах из еловых веток, жаримся возле костров. За последнюю неделю ваша Наталка так закоптилась, что стала похожей на цыганку. Даже был такой случай: после того, как я умылась основательно теплой водой, один командир сказал: «Да вы, оказывается, светлая, а я считал вас брюнеткой». Вот какие дела! Ну, ничего, зато немцев мы здорово бьем! Выгоняем их из наших деревень и сел. Вчера ночью еще деревню освободили. Они тут расположились, как дома, окопались, укрепились и думали, что их ничем не возьмешь. А мы их жмем, и давим, и гоним, как паразитов. Трусливые твари, они от страха готовы все и всех предать. Одному пленному сказали: «Ваш фюрер свинья». Он сейчас же подтвердил: «Зо, швайн», — и еще какое-то немецкое ругательство прибавил. Противные они все, небритые, грязные, злые. Мы их всех зовем «фрицами» или «шульцами». Вот вчера, когда наши ворвались в деревню и одну сторону заняли, а в другой стороне засели немецкие автоматчики, так бойцы по пять-шесть человек в группу объединились и говорили: «Вон в том доме еще "шульцы" засели, пойдем в гости». Шли и выбивали. А как интересно они вопили и метались по деревне, когда мы к ней подползали. Сами стреляют, а крик подняли, как на базаре.

Вы за меня не беспокойтесь. Все будет хорошо. Я до сих пор даже не ранена, даже шинель пулей не задело. Правда, шинель моя требует довольно основательного ремонта, т.к. ночуем мы у костра, а ночью довольно сильны морозы, ну и стараешься к костру лечь, а потом заснешь, и все в порядке. Уголек отскочил, и дырка готова. А я, как вам известно, люблю тепло, поэтому полы моей шинели представляют собой особенно живописную картину. Ну ничего, мне ее обещали починить.

Ну, а вы как там живете? Я от вас тоже давно не получала писем, т.к. связи с переездом на фронт доставка писем несколько задержалась. Пишите скорее и чаще. Очень радостно получать ваши письма. Последние ваши письма (бабуси, Веры и Валюшки) я получила как раз перед боем и прочла их в лесу, под звуки выстрелов нашей артиллерии и разрывы мин. Так тепло и радостно стало на душе. Ведь подумать только, что я в этакий момент, на таком большом расстоянии от вас получила кусочек домашнего тепла, искорку вашей любви, нежности, ласки. А это во время военных действий самый дефицитный и дорогой товар. Пишите мне, не дожидаясь моих писем. Я теперь смогу писать вам очень редко, но знайте, что всегда и везде я думаю о вас и ради вашего спокойствия и счастья, ради счастья нашей Родины бью фашистскую гадину. Я ведь очень и очень люблю вас, мои хорошие, и мне хочется приблизить день нашей встречи. Этот день будет замечательнейшим днем. Ведь правда?

А пока пишите мне ваши ласковые, родные письма. Я их жду всегда с большим нетерпением. Живите дружно и весело, работайте, растите, помните и ждите меня домой. Я приеду, и все будет прекрасно и замечательно, как мое настроение.

Ну вот, кончаю, и то тут некоторые боятся, что письмо не войдет в конверт. Будьте здоровы.

Целую вас всех много, много раз крепко и нежно (боюсь только копотью вас измазать). Пишите, мои родненькие.

С приветом, Наташа.



Москва, апрель 1942 г.

Здравствуйте, мои родненькие!

Вы, наверное, очень давно не получали моих писем. Я жива, здорова. Командира моего ранили, и меня командировали сопровождать его в Москву. Сейчас я уже собираюсь ехать обратно на фронт. Вы обо мне не беспокойтесь. Живите пока там. Вот мы с фрицами покончим, тогда приезжайте меня встречать в Москву с пирогами.

А меня ведь уже к награде представили. Не знаю, что из этого выйдет. По-моему, еще рано. Ну, да я еще оправдаю это. Я пока только 11 фрицев убила, это мало. Ну, целую и обнимаю вас всех крепко.

Наташа.



10 мая 1942 г.

Родненькие мои! Любимые! Хорошие!

Простите свое бедовую Натку за то, что она вам так редко пишет. Но, миленькие мои, жизнь так огромна, каждый день несет так много нового и необычайного, что все не напишешь на бумаге, да и некогда.

Я, как всегда, жива, здорова и весела. В боях пока не участвую. Занимаюсь сейчас с группой бойцов, обучаю их снайперскому искусству. Ребята послушные, способные. Скоро будут стрелять лучше меня. После приезда из Москвы я опять во 2-м батальоне. Хорошо, если с ними придется идти в бой. Живу сейчас очень хорошо. Обо мне не беспокойтесь. Девчата очень хорошие, веселые. Ко мне относятся очень хорошо. Целую маленькую Люленьку в носик и глазки. Пусть будет здоровенькая и веселая.

Крепко целую и обнимаю. Ваша любящая вас Наташа.



24 мая 1942 г.

Здравствуйте, мои хорошие, родные, милые!

Пишу вам из роты выздоравливающих, куда я попала после боя 20 мая. Меня немножко ранило осколком в левую руку, повыше локтя. Рана у меня легкая — навылет, кость не задета. Через месяц опять в бой. Вы не беспокойтесь. Самочувствие отличное. Настроение тоже.

Ну и погнали мы опять проклятых гадов — за один день заняли шесть пунктов. Мне удалось убить в бою еще пять фрицев. Больше не успела. Жаль! Ну, ничего, мы еще повоюем.

Мои дорогие! Будьте здоровы и веселы. Пишите! Мамке об этом не пишите. Пусть лучше не знает.

Целую крепко, крепко. Ваша Ната.



Северо-Западный фронт. 9.VI.1942 г.

Здравствуйте, мои хорошие!

Жив курилка! Дела мои идут хорошо. Раны мои одна за другой зажили, кроме одной на левой руке. Но и эта рана тоже заживет ускоренными темпами. Уже перестали меня терзать всякими турундами (одно слово чего стоит) с хлорамином, а накладывают только вазелиновую повязку. Рана с обеих сторон очень чистая, скоро совсем станет хорошая, постепенно затягивается. Числа 15—16-го думаю выписаться в часть.

Вы обо мне не беспокойтесь, я чувствую себя очень хорошо, только скучаю от ничегонеделания. Боюсь, что после окончательного выздоровления меня не будут пускать на передовую. Комбат приезжал навестить нас и заявил мне: «Теперь меня не проведете — дальше командного пункта я вас не пущу!» Вот еще не было печали!

Я ведь сюда приехала не под кустиками сидеть, а фрицев бить! Ну, я уверена, что и этот вопрос будет урегулирован и я снова смогу пойти в бой, чтобы бить проклятых бешеных псов, мстить им за родную советскую землю, за кровь советских людей, за слезы и муки женщин и детей и гнать, гнать их до тех пор, пока им бежать будет некуда, и там придавить их, чтобы раз и навсегда покончить с фашистской нечистью.

Миленькие мои, а вы как живете? Почему редко стали писать своей Натке? Или, может, опять забывать стали? Нехорошо!!! А я уж так об вас скучаю, что просто сил никаких нет, так бы и полетела к вам и обняла бы вас крепко, крепко и расцеловала нежно и горячо.

Бусенька, родненькая моя! Как твое здоровье? Не хвораешь ли ты, моя ласковая бабуся? Ты береги свое здоровье, не переутомляйся, милая, хорошая ты моя бабусенька!

А девочки — сестрички мои! Как они там растут без братишки своего Натика? А? Шалуньи мои драгоценные! Котятки беленькие и черненькие! Как хочется мне на вас посмотреть, хотя бы карточку прислали! Мама и Веруська догадались, а от вас у меня нет ни одной карточки. Ай-ай-ай! Обязательно сфотографируйтесь вместе с мамкой. У меня по этому случаю будет большой праздник — концерт в составе: соловьи — хором и соло — кукушка, лягушки, жаворонки и прочие певчие птички. Их здесь хоть отбавляй! Вообще природа здесь замечательная. А ландышей сколько!! Ягоды цветут, так что скоро появятся такие деликатесы, как клубника, черника, малина, брусника, смородина и прочее и прочее. И самое главное, все в неограниченном количестве и совершенно бесплатно, ешь — не хочу. Скоро, недели через две-три. А грибочки уже начали появляться. Мы ходили, набрали штук 15—20 маслят и подберезовиков. И, конечно, сварили суп у себя в шалаше на костре. А шалаш у нас был замечательный. Стоял в самом центре на пригорке, и вывеска в дереву была прибита — «Дача № 13». Это, конечно, я придумала. Все очень смеялись. А сейчас мы переехали в другое место, продвинулись вперед. Теперь живем в землянке. Тоже неплохо. Печка, нары и даже стол и полочка есть. Ну, конечно, без букета ландышей не обошлось, а отсюда уют и запах. Красота!

Красота-то, красота, а в часть мне очень хочется скорее попасть. Вот я каждый день хожу, прошусь, чтобы выписали, а они все держат. Я с ними уже и ругаюсь и ласково — ничего не помогает. Ну, просто беда да и только. Ну, ничего, скоро выберусь!

Надо кончать, а то тут все в ужас пришли от такого длинного письма. Говорят, никто читать не будет, а я сказала: «Чем длиннее, тем лучше!» Не правда ли? Я ведь знаю, что правда! Ну, все-таки кончаю. Целую и обнимаю всех вас оптом и в розницу много, много раз. Пишите мне по адресу: ППС, 2119, 528 СП 2-й батальон, снайперу Ковшовой. Напишите, как Милочка растет, как проказничает. Ну, желаю всего самого, самого лучшего. Ваша Наташа.



Северо-Западный фронт.

17.VI. 1942 г.

Милая моя тетушка! Родная Надюшка!

Сегодня получила от тебя письмо и спешу на него ответить. Я жива, здорова, бодра и весела, как всегда. Снова у себя в батальоне, где встретили меня тепло и радостно. Только одно удручает — никуда меня наш комбат не пускает и винтовки не дает. Говорит: «Пока рана совсем не зарастет, я вас никуда не пущу, а будете возражать, отправлю опять в медсанбат и скажу, чтобы раньше срока не выписывали!» Слышишь, как громко! Ну, это, конечно, все шутки! В первом же бою я буду опять на своем месте.

Правда, за бой 20 мая я получила самый строгий выговор от комбата. Он перед боем указал мне точку, из которой я должна стрелять, а я посмотрела — оттуда ничего не видно, и со своим учеником Голосевичем Борисом выдвинулась вперед. Смотрю, уже наши танки пошли на деревню, за ними штурмующая группа. Ну, я вижу, что мне больше дела будет в деревне, и туда (как раз группа наших автоматчиков во главе с замкомбата двигалась туда). Ну, прямо за штурмующей группой влетели мы в деревню. Там мне удалось подстрелить пять фашистских автоматчиков. А потом меня позвал замкомбата, ну и дальше комбат так рассказывает: «Вы у нее спросите, что она там только не делала — на танк лазила, прикладом по нему стучала, раненая, раненых перевязывала, спрашивается — для чего? Ведь это не ее снайперское дело. А результат? Вышел из строя нужный человек!» Ну, он, конечно, уже очень преувеличивает. Просто меня, замкомбата и комиссара ранило одной миной, когда мы собрались двигаться вперед. Ну, комиссара я отправила со связным, а сама осталась одна с замкомбата в каменном доме. Тащить я его никак не могла, так как ранена была в обе руки и в обе ноги. Причем левая рука сразу повисла как плеть, и ни туда и ни сюда. Но правая действовала, а поэтому я ему немножко помогла на месте. Я никогда не забуду этих минут, проведенных с глазу на глаз с умирающим (он умер очень скоро, даже вынести его не успели). Все время он кричал: «Наташа, Наташа, я умираю!» Я затащила его в комнату каменного дома, подложила под голову шапку. «Мне душно, Наташа, сними с груди камень!» Я расстегнула воротник шинели, распустила пояс. «Теперь лучше мне. Возьми меня за руку, Наташа, за правую руку, я сейчас умру!»

Он помолчал минуту. Я стряхнула с лица его пыль и копоть. «Ты передай всем, что я умер, как настоящий москвич-большевик. Отомсти за нас, Наташа! Поцелуй меня!» Поцеловала я его, и он замолчал и больше не говорил ни слова до тех пор, пока не пришел адъютант комбата и не отправил меня на перевязку.

Я сама дошла до ППМ, а уж оттуда меня отправили на лошади, а потом на машине. Хотели меня из медсанбата направить в полевой госпиталь, да я не поехала потому, что это значит почти наверняка, что загонят в тыл, а потом в свою часть вряд ли попадешь. Поэтому и лечилась я в роте выздоравливающих, а оттуда выписалась досрочно. Ранки мои, несмотря на то что кровь у меня 3-й группы, заживали на редкость хорошо, без единого нагноения, что при осколочных ранениях бывает очень редко. Сейчас чувствую себя очень хорошо. Рука левая работает почти нормально, только значительно слабее правой. Ну, это скоро пройдет.

Сегодня на нас заполнили характеристики для получения снайперского значка. Так что скоро получим. Ну, пока всего хорошего. Спасибо за хорошую помощь в тылу. Постараемся не подкачать на фронте.

Целую и обнимаю тебя, моя любимая тетушка! Поцелуй за меня всех обезьянок и бабусеньку с Толиком.

Твоя Наташа.

Маме про ранение не пишите, а то она и так беспокоится.



ДКА СЗФ

30.VII/1942.

Милая, хорошая бабусенька!

Спасибо, тебе за твои замечательные, теплые, ласковые, родные письма/ Я обо всех очень и очень скучаю, и поэтому каждая строчка письма — этот кусочек нежности и любви, который прилетает к мне так издалека, мне бесконечно радостен и дорог.

Я жива, здорова и весела, как всегда. Ненависть моя к проклятому фашистскому зверью все растет и растет с каждым боем, и, несмотря на временные успехи его на юге, растет уверенность в скором и полном раз громе этого подлейшего отродья.

Мы с Машенькой ходили на охоту, и мне удалось сбить еще шесть гадов, а Машенька — пять. Вся наша снайперская группа за месяц уничтожила 245 фрицев. Командование нами очень довольно. Ну, а мы, конечно, довольны еще больше. Ведь это наши ученики действуют.

Сейчас мы на отдыхе. Живем мы с Машенькой в отдельной маленькой земляночке. Земляночка очень уютная, выложена березками, находится на горке, над рекой. Все было бы хорошо, если бы не проклятый дождь. Льет с утра до вечера, у нас с потолка капает так, что даже письмо у меня с подтеками получается.

Места здесь исключительно красивые. Холмы, овраги, речки, ручейки, кругом леса и полянки, полные цветов, ягод, грибов. В первый же день, как мы сюда прибыли (это километров 15 от фронта), мы с Машенькой улучили часок и набрли два котелка земляники. Красота.

В общем, настроение отличное и самочувствие тоже. Я послала маме 250 рублей и буду посылать ей теперь каждый месяц, т.к. я теперь старший сержант и мне платят 250 рублей. Деньги здесь девать некуда, т.к. покупать негде, а им с Катей они пригодятся.

Бусенька, родненькая моя! Ты, смотри у меня, не хворай и пиши мне почаще о своем здоровье. Я ведь тебя очень и очень люблю, мою нежную, ласковую, заботливую бабусеньку. Ты береги себя. Пусть девочки тебе еще больше и лучше помогают. Пусть Мариночка учится пироги печь. Я приеду их пробовать вместе с Машенькой. Поцелуй их всех, моих милых обезьянок, покрепче и скажи, что они стали редко писать своей сестричке Натику. Может быть, они на меня в обиде за то, что я им редко отвечаю, но мне простительно ввиду отсутствия времени и бумаги. Как только эти обстоятельства отпадают, так и вам летит от меня письмишко.

Веруська молодчина, пусть лучше учится; я за нее очень и очень рада. Она чертенок такой, меня обскакала вон как! Мне ее теперь и не догнать. Приеду домой, а она уже без пяти минут академик. Начнет меня с академической точки зрения разглядывать. Тогда хоть не хворай — беда, и по-симулировать немножко не даст. Ну да я с ней справлюсь.

Вот Мими меня еще больше пугает. Надя пишет, что она драться научилась, так она и меня, старого вояку, пожалуй, своими ручонками тузить будет. Ай-ай-ай! Вы ей, пожалуйста, внушите, что я личность священная и неприкосновенная и меня нельзя бить, а можно только любить, вот так — обеими лапешниками за шею и крепко, крепко. Пусть Валюшка этим делом займется, она ее быстро научит — она ведь самый ласковый котенок.

Мою хорошую тетушку целую крепко, крепко. В следующем конверте будет письмо ей и Толь Василичу. Пусть они на меня не сердятся за молчание, а любят по-прежнему. Я ведь их люблю крепко-крепко и целую вас всех нежно-нежно. Горячо любящая вас ваша Наташа.



ИЗВЕСТИЕ РОДНЫМ О ГИБЕЛИ НАТАШИ КОВШОВОЙ

Тов. Араловец!

Сообщаю вам печальную весть — ваша Наташа убита в бою 14/VIII. Ваше письмо возвращаю. Товарищи отомстят за ее смерть. Если вам интересны подробности, напишите мне, я сообщу. Сейчас мы идем выполнять задание, поэтому больше некогда писать.

10/3. 1943.

С. Найденова.

Ф.М-7. Oп. 2. Д. 594, ч. 5.Л. 13-20,27-42.



Боевые товарищи о Наташе Ковшовой

Это была простая русская девушка, родилась она 26 ноября 1920 года в городе Уфе. Крестьянская дочь, она с детства привыкла к труду, помогала матери содержать семью.

В 1929 году Наташа поступила учиться в школу № 281 Ростокинского отдела народного образования. На следующий год в день 1 мая Наташа давала торжественное обещание, она стала пионеркой. С тех пор вся ее жизнь была неразрывно связана с жизнью пионерской и комсомольской организаций. Какую работу она только не выполняла — и председателя ученического комитета, и пионервожатого, и члена совета спортивного общества «Спартак».

В октябре месяце 1938 года Наташу принимают в ряды ленинско-сталинского комсомола. Еще в школе Наташа проявляла любовь к военному делу, первой из своих одноклассниц Наташа сдала нормы на 4 оборонных значка. За год до окончания школы, в 1939 году, она окончила школу инструкторов стрелкового спорта при райсовете Осоавиахима.

С 1940 года Наташа — член Коминтерновской организации ВЛКСМ, здесь она вскоре становится секретарем комсомольской организации треста «Оргавиапром». На IV районной конференции ВЛКСМ в сентябре 1940 года Наташа избирается членом пленума районного комитета ВЛКСМ.

На посту секретаря комсомольской организации треста «Оргавиапром» застала Наташу Отечественная война советского народа против немецких захватчиков. В первые же дни войны Наташа вместе со своей подругой Mapyceй Поливановой поступила учиться на курсы снайперов при Коминтерновском райсовете Осоавиахима. Курсы заканчивает Наташа на отлично. И 15 октября 1941 года, в грозный для нашей столицы час, Наташа уезжает на защиту столицы в составе коммунистического батальона коминтерновцев.

Суровая, боевая жизнь не сломила Наташу. Наоборот, в ней еще лучше расцвели замечательные качества советской патриотки: беспредельная любовь к родине, верность своему народу до последнего дыхания. Близость опасности только придавала больше сил Наташе, вдохновляла ее. Наташа всегда была на самых решающих участках. Однажды произошел такой случай — командование дивизии в ходе боя потеряло связь с одним из полков, необходимо было срочно восстановить связь, бойцы, которые посылались для восстановления связи, один за одним погибали. Местность, по которой надо было ползти, простреливалась немцами, положение было критическое. Тогда командир дивизии вызвал к себе около десятка бойцов и спросил, кто вызовется добровольно наладить связь. Бойцы заколебались. Тогда вперед вышла Наташа Ковшова и сказала: «Разрешите, товарищ комдив, пойти мне». Командир дивизии разрешил. Под ураганным пулеметным, минометным и автоматным огнем Наташа около 4 километров проползла для того, чтобы установить связь с отбившейся частью.

Не раз она была на волоске от гибели. Но это не останавливало храбрую патриотку. Она знала, что приказ, который она получила, во что бы то ни стало должен быть выполнен, и это только ее двигало вперед и вперед.

С какой радостью писала нам Наташа о своих фронтовых красноармейских делах. «Можете нас поздравить, сегодня юбилейный день, 15 апреля, сегодня ровно полгода со дня мобилизации, т.е. уже 6 месяцев я красноармеец. Вот здорово!!»

Весной этого года в одном из боев на Северо-Западном участке фронта Наташа была ранена в обе руки и ноги, ее положили в госпиталь, но и здесь она не теряла своей жизнерадостности, ее не покидала мысль как можно быстрей поправиться и снова вместе со своей подругой Марусей Поливановой, вместе со своим полком снова идти в бой, принимать активное участие в освобождении наших сел и деревень.

Из госпиталя она писала: «В бою мне продырявили все конечности, врачи говорят, что нужно лежать не менее двух месяцев, но это же медики, а я считаю, что с меня хватит и 15 дней». И действительно, через полмесяца Наташа снова является в строй.

Сама в совершенстве владея снайперским искусством, Наташа Ковшова обучила снайперскому делу большую группу красноармейцев.

На личном боевом счету снайпера Ковшовой числится 167 истребленных фрицев. В одном из боев наша славная боевая подруга погибла смертью храбрых. Посмертно командование дивизии представило ее к присвоению звания Героя Советского Союза.

Только вперед, только на линию огня призывает нас образ этой замечательной девушки. Только навстречу трудностям, только преодолевать эти трудности, а не бегать их, учит нас своей маленькой жизнью Наташа Ковшова.

Верности своему народу, даже если это стоит жизни, учит нашу молодежь образ героини Отечественной войны снайпера Наташи Ковшовой.

Пусть члены фронтовых бригад, учащиеся школы № 192, члены пионерских отрядов, принявших на себя имя замечательной советской патриотки, с честью пронесут его через все испытания и невзгоды. Пусть это имя зовет их к новым победам, пусть во всех делах своих они видят впереди Наташу Ковшову, идущую в атаку на немецких захватчиков со снайперской винтовкой.

Группа товарищей: В. Янчевский, Ф. Медведев, А. Калистратов, Б. Маркус, С. Лебедев, А. Афанасьев, Е. Данилюк, А. Булатова, Л. Новожилов, Г. Шафранская, В. Забродская, Т. Гаврилова и другие.