Это было в с. Высунсы Николаевской обл. в 1941 году. В августе мне было 10 лет. Отец с первых дней войны ушел на фронт, а нас у матери было 5 детей, самой старшей 12 лет, а то все мал-мала, и мы остались в оккупации, так как эвакуироваться не успели.
   Однажды я бежала к реке выкупаться, и я увидела самую страшную картину в моей жизни. От нашей деревни, как ехать в район, местность холмистая, у нас называют балки.
   Подбежав к реке, я услыхала крики и выстрелы.
   Выбежав на пригорок, я увидела людей, оцепленных солдатами в фашистских мундирах с крестами. Они тянулись почти на целый километр. Там были седые старики, молодые, маленькие, даже грудные дети на руках были.
   Я не видела, кто рыл этот ров, но я увидела, чем, т. е. кем его закидывают, всех этих людей по очереди ставили над этим рвом, раздевали и расстреливали. В стороне стояла легковая автомашина, видать, старшой какой-то был, а потому что, как расстреливали очередь людей, ему преподносили рюмку, и он пил за каждую очередь и хохотал.
   Я лежала неподалеку от них в балочке. Там было что-то в виде окопа, и кустарник какой-то был, плакала, что-то выкрикивала, не помню. А туда бежать не могла, боялась даже смотреть на это. Закрывала глаза, но это все перед глазами было. По вот ко рву поставили еще одну очередь, там была одна девушка или женщина молодая и очень красивая, а может, она мне показалась, что она красивая, так как она издалека очень красива. Когда раздели эту очередь, к ней подошли три солдата, разговора я ихнего не слыхала, но видела, как ее, раздетую, вывели из очереди, поставили перед этими людьми, что-то говорили ей, показывали, потом на ее глазах расстреляли этих людей, а ее взяли и повели к машине. Когда ее подвели к машине, эти старшие расхохотались, налили рюмку и дали ей пить, она схватила эту рюмку и прямо старшому в лицо вылила вместе с рюмкой. Солдаты начали что-то выкрикивать, смеяться и снова налили ей рюмку. Один солдат стал и заслонил собой старшого. Он взял также рюмку, поднял и крикнул: "Хайль Гитлер" - и выпил. Эта девушка держала в руке рюмку, что-то им сказала, но я услыхала отдельные фразы: "Советская власть..." - и наотмашь ударила одного солдата. Старшой выхватил пистолет и несколько раз выстрелил ей в голову, очевидно, они хотели, чтобы она перед смертью выпила за убийцу Гитлера под дулами автоматов, а возможно, ее хотели оставить для ихней пользы. Ведь она была очень красивая, и они думали, что за сохранение жизни она продаст себя, советскую девушку. Но она была героиней, она не продала себя, своих друзей, она не хотела себе красивой жизни, она до последней минуты помнила, не забывала, что она жила в Советском Союзе, ее последнее слово было "Советская власть". Она совершила геройский подвиг. Она была советская девушка. Да, фамилия PI имя ее неизвестны, но пусть все знают, что она была и умерла героем. Когда бросили эту девушку, они озверели, хотя они и были звери, когда поставили следующую очередь, там была девочка лет четырех. Такая кудрявая, черненькая, видать, она была с бабушкой, а мать была в толпе, потому что когда их поставили над ямой, то девочка бросилась оттуда к толпе, там какая-то жен- щина крикнула: "Беги, Белочка, ее зовут Бела!" - и она бросилась в противоположную сторону. Один фриц заметил, да и как было не заметить, если их был целый взвод, а толпа была уже маленькая. Он, гад, подбежал к ней и как мяч ее подбросит, так она перелетела прямо к яме, а второй почти на лету подхватил и в яму об стену. У нее вся головка размозжилась, тогда я уже не смогла, я подхватилась, но здесь же меня какая-то женщина накрыла собой. Она, наверное, думала, что я из той толпы и хотела сохранить мне жизнь. Раньше я этой женщины не видела никогда. Со мной было плохо, и я очнулась уже в другой балке и уже почти темно было, все было вокруг тихо. На мне был какой-то груз. Я сперва ничего не поняла, где я, что со мной, как я туда попала, на мне лежала голова этой женщины. Она была раненая, и мы были только с ней вдвоем, я боялась уходить от нее, я знала, я понимала и чувствовала своим детским чутьем, что она мне жизнь спасла и я ей обязана жизнью. Конечно, я тогда так мало понимала. Когда она очнулась, ее слова первые были: "Помни, дочь, это были люди, евреи и коммунисты с Березнеговаты и еще откуда я забыла, кажется, в Веселиново". Вот это ее слова первые и последние, так как я ее больше не увидела. Получилось это так: когда она это сказала, она снова упала в забытье, начала что-то говорить, бредить, ее слова были: "Его надо спасти! Наложите швы. Это опасно, но надо сделать". Еще что-то говорила. А не могу вспомнить. Очевидно, эта женщина была врач. Она открыла глаза и попросила пить. Жестом руки она мне показала на сапог. Только тогда я заметила, что она в сапогах. В сапоге была не то грелка, не то баклажка, но воды не было, была пустая. Когда я вскочила бежать по воду, то увидела на глазах ее слезы. Она спросила, как меня звать, я сказала, она вздохнула и обратно застонала и начала бредить.
   Я побежала с этой посудиной по воду, а ведь темно было, я заблудилась, когда обратно шла. Я искала долго, но не нашла того места, пришла домой, забралась в сарае на сено, и до утра я не могла уснуть. Мне все время виделась то девушка, то эта женщина, а больше всего этот ребенок, эта Белочка. Я уснула на рассвете, проснулась от сильного шума.
   У нас в сарае был погреб, и туда зашли румыны, пять человек, молоко искать. Матери дома не было. Я соскочила с сена, смотрю, двое выходят с этого погреба с кувшином молока, который мать держала для нас, коровы у нас не было, была коза, они увидели эту козу и хотели добавить еще молока, крикнули тем солдатам, те вылезли, поймали козу, привязали и хотели подоить. Двое держали за рога, два за задние ноги и только хотели доить, она как вырвалась у них: и кувшин разбила, и зубы выбила.
   Тогда один выхватил пистолет и застрелил последнее, что у нас осталось, а я стояла ни жива ни мертва, мне уже не жаль было жгтвотное, я видела, как умирали люди. Я спохватилась. Ведь уже было часов 9 утра, надо было бежать к этой доброй женщине. Я взяла хлеба, воды и сахару кусочек нашла и пошла искать. Я долго искала, нашли то место, но женщины там уже не было, ее, наверное, партизаны забрали, я так думаю, потому что если бы забрали немцы, то было бы слышно, а так о ней ничего не слышно было. Так я и до сих пор не знаю судьбы этой женщины.
   Сейчас я уже имею сына 10 лет, и с тех пор прошло 20 лет, но головка этой девочки размозженная до сих пор стоит у меня перед глазами. Это никогда не забудется. Я думала напишу, то немного забуду - или успокоюсь, но нет, она у меня в глазах осталась и в памяти, как портрет прошлого, самого страшного в моей жизни, и никогда этого нельзя забыть.
   И я, как мать, как очевидец этого самого страшного времени, заклинаю всех тех поджигателей войны, кто смеет протянуть руку на счастье моего сына, кто хочет отобрать самое дорогое, что дала нам партия, а самое дорогое - это есть счастье наших детей. Я не хочу, чтобы мой сын увидел то, что видела я в его возрасте. Но думаю, что из рассказов моих и он будет помнить, что такое война.
   И пусть будут прокляты все те, кто смеет думать о том, чтобы отнять у нас счастье наше, убивать наших детей, отцов, матерей, самых близких для нас людей. Это не должно повториться. Еще прошу, если есть где жива эта женщина, то пусть она откликнется или, кто знает о ней хоть что-нибудь, пусть напишут, ведь я ей обязана жизнью своей. Я не хочу думать, что ее нет, я хочу знать о ней вес, и, может быть, кто хоть немного знает о пей, напишите, откликнитесь. Ведь она всему очевидец, что тогда происходило, и, может, она знает эту девушку, которая умерла геройски, не захотела красивой жизни, не продала свою совесть, и в последние минуты своей жизни, такой короткой, так рано оборвавшейся, она помнила о Советской власти, верила в победу над этими гадами, верила в свой народ.
   
Чертова В.В., г. Николаев,
   15 июня 1961 г. РГАСПИ Ф-3 оп. 3    Д.81.Л. 158-162 об.