28

   Боевое обеспечение операции "Префект" было поручено Федоровичу.
   Если у Тамары заранее обнаружат мину и поведут в сигуранцу, боевая десятка Федоровича должна отбить ее у конвоя внезапным обстрелом из люков на мостовой - пожарных колодцев. Многие из них специально сделанными лазами сообщались с катакомбами под городом.
   Получив от Бадаева такое задание, Федорович не на шутку испугался: теперь, когда за ним неотступно ведется слежка, связываться с боевиками - значит погубить и их и себя. Так лучше уж их, а может, выдать пока одну Шибрик? Расконспирировать операцию?.. Как-никак префект, рассуждал Федорович, может, и повременят спускать его в катакомбы за шифром?.. За шифр там его могут отправить к праотцам... Так и так смерть... А что-то выдавать придется... Так лучше Шибрик... Пока это только намерение, покушение будет предотвращено - должны же будут зачесть это ему, не посылать на верную гибель в катакомбы?
   Не дожидаясь утра, Федорович сам отправился к следователю гестапо. И по ночам там велись допросы, применялись самые изощренные пытки.
   В кабинете Федорович увидел окровавленную простынь, витую плеть со свинцовым наконечником, куски водопроводных труб.
   С удивительным спокойствием, почти безразличием выслушал лейтенант "чрезвычайное" сообщение Федоровича, зевнув, переспросил:
   - Все?
   - Все, - ответил Федорович.
   Гестаповец встал, протянул, как и в первый раз, Федоровичу руку.
   - Не смею задерживать!
   - Мне идти? - оторопело спросил Федорович.
   - Да.
   - Куда?
   - Как куда? Злоупотребляете доверием.
   - Спускаться в катакомбы?
   - Как условились, сегодня же! - улыбнулся гестаповец.
   Федорович мял в нерешительности шапку. Следователь уничтожающе смотрел на него. Не помня себя Федорович вышел. Только на улице, у дверей подъезда, надел на голову ушанку.
   Отправился к Шибрик - теперь это требовал и следователь.
   Страшно стало Федоровичу от предательства. Будто гонят его сквозь строй шпицрутенов, и неизвестно, когда, с какой стороны посыплются первые удары...
   Вернувшись от Шибрик домой, Федорович разбудил спавшего еще Яшу.
   - Болит, Яшуня, душа за наших в катакомбах. Ослабили будто охрану-то, попробуем, может, спустимся?
   Яшу не надо было упрашивать. Не зная о предательстве Федоровича, он согласился провести его в катакомбы.
   Прихватили противогазы, отправились.
   Нерубайское и в самом деле будто обезлюдело: часовых не было, прохаживались только патрульные, подобраться к замурованным входам не составляло труда. Но Яков заходить в село отказался, привел Федоровича к тщательно замаскированному провалу в степи. Спустились по свежерасчищенному колодцу в штрек, запетляли по узким сырым проходкам. Вначале в них пахло только мокрой глиной, плесенью да дымом, но вот шибануло сенной прелью: не выветрился газ. Натянули маски противогазов. Сквозь мутные очки подземелье стало казаться еще более темным, тесным, давящим, как могила. Стукнулся Федорович головой о какой-то выступ - упали под ноги три отравленные газом летучие мыши.
   Федоровичу стало не по себе. Одетой в черный саван смертью показалась собственная тень... Что увидит он в лагере?
   И вдруг властный, уверенный окрик: "Кто идет? Пароль?"
   Лагерь жил по тому же четкому распорядку.
   Посерели у людей лица, впали щеки, но уверенностью и спокойствием светились глаза.
   - "Хвоста" не привели? - строго спросил пришедших Бадаев.
   - Нет, - заверил Яша, - в степи ни души. Считают, что газами вас прикончили.
   - Это хорошо, - сказал Бадаев.
   Федорович принес массу новостей: опять взрыв в порту, в бывшем Доме Красной Армии организован "Союз ветеранов деникинской армии".
   В шифровке, которую принес Яша, об этом же "союзе" сообщал примарь Нерубайского: "Ветераны" - переодетые полицейские".
   В подвал Дома Красной Армии сгружали уголь. Ребята из Яшиного отряда подрядились помогать рабочим и подложили под стены тол. Но взрывать дом категорически запретил Федорович. "В таких вещах анархию разводить нельзя. Нужно согласовать с советом отряда". Затем-де и спустился с Яшей в катакомбы.
   Яков видел объявление, приглашавшее "ветеранов-деникинцев" на встречу с "особой императорского двора".
   - Вот эту "дворовую особу" со всеми подонками и взорвать бы, - горячился Яков.
   - Когда, в какие часы собираются? - спросил Бадаев.
   - Девятого февраля в семь тридцать утра... Видать, и "особа" встает по-казарменному.
   Упускать случай не следовало, тем более что взрывчатка была уже подложена. Вместе с этой операцией Бадаев намеревался предпринять новую попытку вывести остававшихся еще в шахтах Дальника гласовцев. Поэтому назначил на восьмое февраля сбор командиров и подрывников городского отряда,
   - Квартиру я сменил, - сообщил Федорович. - За старой, мне кажется, следят.
   Он достал небольшой планчик и пояснил:
   - Квартира, правда, на четвертом этаже, но имеет четыре выхода - в переулок, во двор, на чердак и через ванную в шахту вентиляции. Шахта выведена из подвального овощехранилища на крышу. Яков смастерил в ней блок: хочешь - поднимайся на крышу, хочешь - спускайся в подвал.
   Бадаев, посмотрев план новой явочной квартиры, повел Яшу к саперам подземного лагеря - нужно было продумать механику взрыва.
   Федорович подсел к Мурзовскому - наконец-то они остались одни.
   - Ну как, старина? - спросил друга Федорович.
   - Не могу, - признался тот. - Ты вот наверху - казалось бы, и опаснее... Но видишь врага, видишь опасность, можешь сориентироваться... А тут как в западне, - сиди и жди, когда задушат газами или затопят, как сусликов... Вытащи! - взмолился Петр. - Ле- гализуй... Нет ничего страшнее неизвестности...
   "Те же "чистые листы", - невольно подумалось Федоровичу, - тот же страх перед неизвестностью".
   Ему стало даже легче - значит, не один он в тисках страха.
   - Сдают нервишки? - спросил он Петра насмешливо.
   Тот мотнул головой и даже рванул ворот гимнастерки.
   - Психически не могу... Видеть должен... Хоть верную смерть, но видеть!
   - Увидеть не мудрено, - глухо отозвался Федорович.
   Мурзовский настороженно огляделся по сторонам, спросил полушепотом;
   - Насчет легализации что-нибудь предпринял?
   Федорович отвел бегающие глаза.
   - Требуют, понимаешь...
   - Чего?
   - Какого-нибудь... - трудно подбирались слова, - содействия, что ли...
   - Например?
   Страшно было Федоровичу договаривать:
   - Например... шифр...
   Мурзовский смотрел несколько мгновений ошалело, потом схватил Федоровича за грудки:
   - Ты что ж, легализовался... в гестапо?!
   - Известно было все, раскрыто до меня, - залепетал Федорович. - Да и заменить можно потом шифр-то...
   - Известно, говоришь, раскрыто? Поклянись!
   - Клянусь! - прохрипел Федорович. У него стучали зубы.
   Мурзовский лихорадочно обдумывал ситуацию. Если схвачена ниточка, могут размотать весь клубок... Но, пока живет и действует отряд, ищейкам гестапо нужен шифр. Очень нужен. На такой капиталец можно, пожалуй, купить и жизнь, если в катакомбах все будут обречены уже на гибель. Но не Мурзовский поработает на Федоровича, а Федорович на Мурзовского...
   В отсутствие Бадаева код хранится в сейфе у радиста Глушко. Глушко стал изрядно выпивать - видно, тоже сдают нервишки... Можно будет...
   - Так говоришь, шифр? - уже спокойно заговорил Мурзовский. - Губа у них не дура. Что ж, будет, скажи, шифр, но при условии...
   - Каком?
   - Легализация и охранная за подписью самого шефа гестапо. На меньшее не пойду. Так слово в слово и отбарабань, посмотрим, как среагируют.
   Подтянул Федоровича за лацканы пиджака.
   - А смухлюешь - выдам со всеми потрохами Бадаеву. - Сунул под нос Федоровичу кулак. - Вот где теперь ты у меня. Уразумел?