26

В связи с крупными диверсиями в порту несколько карательных подразделений из Нерубайского и Усатова были отозваны, патрулей и часовых в этих селах стало меньше. По ночам, строжайше соблюдая маскировку, партизаны размуровывали забетонированные карателями выходы из шахт.
   В каждом выходе между двумя стенками подвешены были ящики с толом. От взрывателей к камням стенок тянулись тончайшие проволочки - паутина смерти: тронь такой камень, потяни хоть одну из проволочек - и взрыв! Действовали осторожно: пробивали отверстие над внутренней стенкой или рядом с ней, кто-нибудь из бойцов-саперов просовывал через него руку, нащупывал смертоносную проволочку, скользя по ней пальцами, добирался до взрывателя и вынимал его. Сноровка и пальцы хирурга требовались для такой операции. Затем делали небольшой пролом, ящик потрошили, засыпали песком и оставляли на месте. Пролом закладывали опять камнями.
   Землю у каждого выхода каратели посыпали золой - делали своеобразные контрольно-следовые полосы. Но золы у партизан было немало и своей. Собираясь наверх, они прихватывали ее с собой, присыпали и заметали следы метелкой.
   Обстановка в подземном лагере изменилась, у людей поднялось настроение.
   Бодрым, веселым был и Бадаев. Каждое утро обтирался до пояса холодной родниковой водой. По вечерам собирал всех, читал сводки, принятые по радио с Большой земли...
   В один из вечеров вызвал Бадаев к себе в штабной тупичок завхоза подземного лагеря Ивана Никитовича Клименко.
   - Вы, Иван Никитович, старожил здешних мест, не имеете ли на примете симпатичную машинистку?
   - А почто нам машинистка, да еще и симпатичная? - удивился Иван Никитович.
   - Не нам, - ответил Бадаев, - префекту полиции. Не подберет никак, хочет чтоб и симпатичная, и верная была.. Нет такой на примете?
   - Людей шо цветов - досыть всяких... - старик сдвинул на затылок ушанку, - с Мурзовским погутарь - первая-то его разведенка - машинистка, и на такое дело подходячая: гарная, боевая. В гражданскую к анархистам в разведку ходила... Надежной будет, подходячей!
   - Кто бы потолковал с ней?
   - Пусть сам Мурзовский и потолкует.
   - Так ведь они ж разведены.
   - Та любит она, балакают, досель бабника старого. "А почему бы и в самом деле не дать Мурзовскому такое задание, - подумал Бадаев. - Может, и правда, его поведение объясняется личными мотивами, по-всякому ведь реагируют на такое люди... Надо испытать Мурзовского в деле еще раз..."
   Бадаев попросил прислать Мурзовского.
   Думал увидеть его удрученным, а он нагловато-самоуверен, доволен положением "не у дел".
   - Брось, Петр, браваду, - примирительно сказал Бадаев и изложил ему суть своего поручения.
   Мурзовский выслушал его без особого энтузиазма, сказал с ехидцей:
   - Над прежней супружницей командирства, значит, не лишаете? Что ж, могу написать записочку... А как суд?
   - Вот и имеешь возможность реабилитироваться, - ответил Бадаев.
   ...В тот вечер у Бадаева было особенно приподнятое настроение. Увидев в соседней выработке детей, сказал им:
   - Что-то давненько не слышно у нас музыки? Приказал самому меньшему:
   - Ну-ка, Мишутка, распорядись!
   Ребята приволокли патефон. Заржавевшая пружина ею заскрипела.
   - Дегтю просит музыка ваша! - засмеялся Бадаев.
   Рассмеялись и ребята. Повеселели, глядя на них, и взрослые.
   Вытащили из ящика заплесневевшие от сырости пластинки, поставили "Песенку водовоза". Пружина не тянула, раскручиваться пластинке помогали пальцами; песня от этого получалась еще смешнее - будто начинал ее пропитой, гудящий бас, а кончал пискливый тенор.
   - На свалку вертелку вашу пора, в металлолом, - посмеялся Бадаев и рассказал, как собирали металлолом перед войной в Германии.
   Открыл кампанию сам Гитлер: сдал в утиль отлитые из меди ворота рейхсканцелярии и свой бронзовый бюст. Пришлось тащить собственные бюсты в утиль и приспешникам фюрера. Потащили их и жители Берлина. Финал был скандальным: чуть ли не из каждой кучи утиля торчали бюсты главарей рейха - ведь отливали их, не скупясь, много лет...
   - Так что половина дела была сделана еще до войны, - шутливо заключил Бадаев, - копии на свалку снесены, осталось перетаскать оригиналы! - Переждал смех и добавил: - Гитлер, кстати, начал уже и эту кампанию - списал в утиль после поражения под Москвой целую кучу генералов! Металлолома много-в крестах были и груди и животы!
   Ребята очистили от плесени и ржавчины патефон, смазали пружину, поставили любимую Бадаева "По диким степям Забайкалья...".
   Весело было в ту ночь в катакомбах. Заводили патефон, пели чуть ли не до рассвета. Потом Бадаев сел на свой топчан и стал писать.
   Общая тетрадь, перевязанный шелковым шнурком тоненький карандаш. Поначалу думали: ведет человек дневник. Оказалось: писал жене и детям письма. Из соображений конспирации письма эти нельзя было не только адресовать, но и подписывать.
   Писал Бадаев письма и будто беседовал с родными, близкими. Понимали это в катакомбах, старались в такие минуты не мешать. И на этот раз ушли потихоньку все, кроме распевшейся детворы...
   "Легко на сердце от песни веселой", - старались перекричать друг друга ребята. А маленький, перевязанный шелковым шнурком карандаш бегал по линейкам ученической тетради: "Как-то там мой Шурик? Ходит ли в школу, хорошо ли учится? Хочется, чтобы это было так. А как ведет себя Люсеночек? Помогает ли маме? Несмотря на всю тяжесть твоего положения, Тося, думаю, что ребята доставляют тебе радость. Как не хватает этой радости сейчас мне!.. Из происходящего сейчас дети еще ничего не понимают, но пусть знают - отец не опозорит их будущее. Что бы ни слу- чилось, Тося, воспитай в них лютую ненависть к фашизму, любовь к своему народу и труду...
   Далек день, разлучивший нас, и сколько еще дней разлуки впереди?!"
   Бадаев перевернул страницу - оказалась последней.
   Завтра начнет третью тетрадь...
   Но завтра было полно новых событий.