Для нас, дивизионных разведчиков, март 1944 г. был самым трудным месяцем, запомнившимся мне за годы войны. Это было на Бобруйском направлении на реке Припять. Около двух недель ежедневных дневных наблюдений и ночных вылазок были безрезультатными. Мы не могли нащупать проход в расположении немецкой обороны. Всюду натыкались на непроходимые болота, за которыми нас встречали немецкие пулеметы. Но «язык» был нужен. Очень нужен. Безрезультатные поиски были отложены, и мы готовились к разведке боем. Наш командир 329-го ОРБ ст. лейтенант Медведев узнал, что в соседней деревне какой-то 12-летний мальчик перешел линию фронта сначала один, потом вернулся и вывел две семьи колхозников.

На поиски этого мальчугана вместе с комбатом поехал и я. Деревня, вернее, место, где она была, встретила нас могильной тишиной. Среди сожженных и разрушенных домов точно памятники изредка стояли чудом уцелевшие русские печи. При нашем появлении из погребов и землянок к нам подошли их обитатели. После расспросов о мальчике, вперед вышел худенький мальчик, на вид ему не более 10 лет, с непокорным рыжеватым чубом. На вопрос: «Сможет ли он пройти линию обороны еще раз и провести человек 10 наших солдат?» — мальчик ответил утвердительным кивком. При разговоре с жителями было выяснено, что родители мальчика были замучены гитлеровцами и из родственников у него никого не осталось. Это и решило дальнейшую судьбу Егорки — так звали мальчика. Он охотно поехал с нами в расположение части. На другой день вечером после тщательной подготовки мы в количестве 10 человек в сопровождении нашего маленького проводника подходили к стыку двух немецких дивизий. Невозможно было смотреть без улыбки на нашего маленького проводника, когда он, ведя нас среди болот по одной ему известной тропке, подбадривал нас, к тому времени уже опытных разведчиков, проползших почти от Орла до Бобруйска и имеющих на счету нашего взвода более двух десятков «языков». Так, в темную мартовскую ночь мы прошли за своим проводником более 2 километров, часто останавливаясь и прислушиваясь, и вышли на шоссейную дорогу, на которой, перерезав линию связи, мы залегли с двух сторон. Все время наш отважный проводник находился рядом со мной. Он приставал ко мне с вопросами: «Как вы раньше захватывали "языков"?» Просил дать ему какое-нибудь оружие. Чтобы отвлечь его от разговоров, я дал ему пистолет, предварительно вынув обойму с патронами. На мой вопрос: «Что ты будешь делать с немцами?» Он, не задумываясь, ответил: «А я его за горло за папку и за мамку». После трехчасового ожидания на дороге показались четыре гитлеровца, которые шли размеренным шагом друг за другом, держа в руках перерезанный нами телефонный провод. Дойдя до обрыва, немцы сгрудились, и в это время неожиданно для нас раздалась короткая автоматная очередь с противоположной стороны дороги, как оказалось, ее произвел единственный между нами молодой разведчик Горошко. Не выдержал, сорвался. После очереди все смешалось. Не успели немцы упасть, как были уже у нас в руках, но в живых остался только один. Сколько было впоследствии прочитано морали Горошко за его невыдержанность. Но говорить об этом было поздно, и в сопровождении возбужденного удачей нашего проводника мы тронулись в обратный путь. Благополучно пройдя линию обороны, мы доставили пленного в развед. отдел дивизии. На другой день нас вызвал командир дивизии генерал-майор Мохин для вручения наград. Вместе с нами медаль «За отвагу» получил и Егорка. Так стал Егорка сыном нашего маленького, но дружного батальона. Проследить дальнейшую судьбу Егорки мне не удалось. В этом же месяце я был тяжело контужен и Отправлен в глубокий тыл. В 1945 г., уже находясь в Восточной Пруссии, я получил письмо, в котором мои друзья по ночным поискам сообщили, что Егорка был отправлен в суворовское училище. Сейчас это уже не маленький проводник с рыжеватым непокорным хохолком, а знающий свое дело офицер.