Стояла холодная декабрьская ночь сорок второго года. В землянке с толстым перекрытием было людно, но все молчали. Только изредка потрескивали буковые поленья в жестяной печурке, от которой шло блаженное тепло. Полковник с проседью на висках, расстегнув две верхние пуговицы кителя, сидел за широким, наскоро сколоченным столом. Его мохнатые бурые брови были нахмурены. Он сосредоточенно думал, постукивая темными пальцами по исчерченной карандашами карте. Все офицеры, на-ходившиеся в землянке, с нетерпением ждали разведчиков.

Это был командный пункт. Располагался он на одной из Малгобекских высот. Три дня назад полковник Рубанюк, дивизия которого занимала оборону на Терском хребте, послал группу разведчиков в тыл врага, в Моздок. Гитлеровцы готовились к наступлению, и, как всегда перед ответственной операцией, Рубанюку важно было установить, какими силами располагает противник, где сосредоточивает пехоту, танки, артиллерию, боеприпасы. Имея эти сведения, можно сорвать коварный замысел врага.

Комдив посмотрел на часы — стрелки показывали ровно четыре. Он покачал головой, морщины над переносицей стали глубже. Разведчики должны были возвратиться к трем. «Неужели попались?» — подумал Рубанюк.

Близился рассвет. Немцы усилили обстрел наших позиций. Совсем рядом ухнул тяжелый снаряд — за ворот полковнику посыпалась с потолка холодная земля. Он поежился. Висевший на столбе фонарь «летучая мышь» покачнулся, язычок пламени замигал и потух. Из печки вывалилось на пол горящее полено — по землянке пополз едкий дым. Рубанюк молча поднялся, взял полено и бросил в печку. Присел на корточки, неспеша стал раскуривать трубку. В этот момент открылась дверь, в землянку ворвалась струя холодного воздуха, и на пороге появился лейтенант Егоров, старший группы разведчиков. Все оживились, задвигались.

- Товарищ комдив, задание выполнено, — сказал Егоров.

— Докладывайте, — нетерпеливо бросил полковник, подходя к карте. И заметил: Егоров не один, за его спиной робко жмется мальчишка. — А это кто такой прячется?

— Из-за него мы задержались немного... Устал малец, слаб очень, — оправдывался лейтенант.

Егоров взял мальчика за плечо, горячо добавил:

— Мировой парень! Он у нас проводником был. Местный ведь. Моздок знает как свои пять пальцев.

Худой, в рваной одежде мальчик лет четырнадцати. Лицо обветренное, крупные жгуче-черные глаза с опаской смотрели на плечистого полковника.

— Звать тебя как?

— Таймураз, — ответил мальчик гортанным низким голосом и шагнул вперед.

— Осетин, значит.

Полковник кивнул головой.

— Петя, чайку! - крикнул Рубанюк адъютанту. Взял мальчика за руку, подвел к печке, усадил: — Отогревайся.

Комдив и лейтенант подошли к столу.

— Ну, рассказывай, где прихватили паренька, — попросил полковник.

— В первую же ночь перебрались через Терек, — начал Егоров. — Идем по пустырю. Слышим, плач детский доносится глухо, как из-под земли. Зимин наш говорит: «Глядите, вон дыра в развалинах, наверно, там». Недолго думая, он полез в эту дыру и выносит мальчонку. Тот бросается ко мне, уцепился за телогрейку, не оторвешь... Зимин шепчет на ухо: «Там лежат двое мертвых: женщина и девочка». Я поднял мальца, киваю на развалину, спрашиваю: «Кто там есть?» Он сквозь слезы отвечает: «Моя мать и сестра». Решили похоронить их, а его забрать с собой.

— Правильно поступили, — произнес полковник. Он нахмурился и, повернувшись к Таймуразу, спросил: — А отец твой где?

— Папу увели немцы, наверно, расстреляли. А дом сожгли... Маме фашист разбил прикладом голову. Мы с сестрой Фатимой вырыли яму в развалинах и там жили... Маму никто не лечил. Мы с Фатимой разводили костер и пекли картошку. Когда не стало картошки, ели бураки... Хлеба у нас не было.

Таймураз облизнул пересохшие губы и продолжил совсем тихо:

— Днем мы не вылезали из норы, боялись немцев... У мамы сильно рас пухла голова... Потом умерла она...

Мальчик замолк. По запавшим щекам текли слезы, губы дрожали. Немного успокоившись, он закончил трагический рассказ:

— Потом Фатима стала пухнуть и тоже... умерла.

Полковник смотрел на измученное лицо Таймураза, до боли сжал кулаки. И у него тоже на оккупированной фашистами земле осталась семья, такой же мальчишка. Может, и он где-то скитается, оборванный голодный. Рубанюк, сутулясь, тяжело прошелся по землянке, остановил около Егорова, бросил:

— Докладывайте!

Лейтенант подробно доложил о противнике. Полковник чертил синим карандашом на карте условные знаки, штабные офицеры делали пометки в блокнотах. Таймураз жадно ловил каждое слово.

— Все? — спросил комдив, когда Егоров закончил доклад.

— Да, все.

— Товарищ начальник, — робко произнес мальчик, подходя к столу, — я еще вспомнил.

— Давай, давай, — отозвался Рубанюк.

Таймураз подтянулся, лицо его посуровело, густые черные брови сошлись у переносицы, образовав одну линию, глаза заблестели.

— Я раньше видел за элеватором, чуть дальше, в степи, где садятся самолеты, много-премного бомб, горы ящиков.

— Дельно-о, — протянул Рубанюк. — Еще что ты видел?

— По ту сторону города, в садах, много бочек и автомашин: бензин там. В нашей школе живет большой генерал, Клейстом называют его, школу охраняют танки.

— Молодец! — Подойдя к Таймуразу, полковник по-отечески похлопал его по плечу.

А мальчик уже рассказывал, что в овраге за городом гитлеровцы расстреляли много детей, женщин и стариков, забрали хлеб и скот, людей угоняют в Германию.

— Видел, значит?

Мальчик поспешно полез за борт грязной, порванной рубашки, покопавшись там, вынул красный галстук и, повязав его, отдал салют:

— Честное пионерское!

— Андрюша, — обратился комдив к Егорову, — бери Таймураза в разведроту. Оденьте его и... как сына... — Не договорив, он вернулся к столу...

Солнце уже поднялось над отрогами гор. Терская долина озарилась светом, воздух стал прозрачным и чистым, словно здесь и не было боев.

Иван Григорьевич Рубанюк, окруженный радистами, стоял на наблюдательном пункте и смотрел в бинокль. Тут же рядом, навалившись на бруствер, смотрели в бинокль командующий фронтом генерал армии Тюленев Иван Владимирович и командующий 9-й армией генерал-майор Каратеев.

— Говоришь, Иван Григорьевич, тянет фашист резервы? — задумчиво спросил генерал армии Тюленев.

— Тянет, гадюка, грозненской нефти хочет, — ответил Рубанюк.

— Будет им то, что и под Владикавказом, там у них план, батенька мой, был велик: одним махом хотели двинуть свои орды к Грозному и по Дарьялу на Тбилиси. — Каратеев умолк.

— Когда вылет авиации? — спросил Тюленев, опустив бинокль.

— Через двадцать минут. Ровно в девять ноль-ноль, — ответил Каратеев.

— Иван Григорьевич, а вам известно, что к вашему участку подтягивается дивизия СС «Викинг»?

— Слыхал, товарищ командующий, но...

— Готовьтесь встретить, морская бригада, прибывшая из-под Москвы, вам поможет.

— Добрэ, постараемся викингов встретить, як подобает. — И, посмотрев на часы, Рубанюк поднес к глазам бинокль: он отчетливо видел окраину города, окутанного сероватой дымкой.

Над головами уже проносились краснозвездные бомбардировщики, поблескивая на солнце крыльями. Вот уже тройка самолетов отделилась от общего строя и начала снижаться над элеватором. Остальные — к той части города, где были расположены склады с горючим.

Несколько минут спустя за элеватором в воздухе поднялись густые клубы дыма и глухие взрывы потрясли землю.

— Молодцы! — воскликнул командующий.

Между тем и на противоположной стороне города к небу вдруг взвились дымные языки пламени — горели бензобаки. Полковник опустил бинокль, скомандовал:

— Радисты, передать «катюшам»: огонь!

От гвардейских минометов стремительно проносились огненные полосы — били «катюши».

— Телефонисты, передать артиллеристам: огонь по квадратам А, Б, В. Огонь!

— Есть передать артиллеристам «огонь»! — слышались голоса связистов.

А самолеты уже возвращались, а на смену им летели другие.

— Ну, бувай здоров, Иван Григорьевич, нам пора к морским пехотинцам.

— А вареников не хотите отведать, товарищ командующий?

— Другой раз. Держись, комдив!

— Костями ляжем, но врага не пропустим.

Тюленев и Каратеев уехали. Полковник сел на ступеньку траншеи, набил трубку и неспеша ее раскурил. Серые его глаза смотрели задумчиво, седые прокуренные под носом усы устало опустились... Прошла минута, вторая, третья. Недалекий глухой взрыв вывел комдива из раздумья. Он поднял голову, тряхнул ею, словно отгоняя дремоту. И вдруг увидел: перед ним стоит Таймураз, а чуть поодаль — Егоров. Мальчик был одет в новую серую шинель, на ногах — непомерно большие кирзовые сапоги, а на сдвинутой набок шапке-ушанке поблескивает красная звезда.

— А ты как сюда попал?

— А мы с начальником вон в том окопчике были. — Таймураз кивнул в сторону. — Смотрели, как вы немцам духу давали.

Снова послышался взрыв за элеватором. Таймураз улыбнулся. Улыбка медленно проступала на его лице: сначала под верхней губой обнажились белые зубы, затем смешно расплывался с горбинкой нос, а потом светлело все лицо. Глядя на него, улыбнулся и полковник, сказал по-отечески ласково:

— Садись-ка, сынок, вот сюда, рядом со мной, — и подстелил полу своей шинели. — О, да ты уже вооружился! — воскликнул он, глядя на гранаты, привязанные к ремню Таймураза.

— Они пустые, — пояснил Егоров. — Просит парень: дай оружие. Ну, Сердюк разрядил две гранаты и дал ему.

Полковник рассмеялся, похлопал мальчика по плечу. Тот, обрадованный, выпалил:

— Товарищ начальник, дайте мне автомат, я хочу воевать.

— Придет время, и автомат получишь, и повоюешь. А время это не за горами...

Озлобленный противник отступал по Терской долине на Малгобек. До сотни вражеских танков и около четырех батальонов отборных головорезов ринулись в атаку. Артиллерийская подготовка и бомбовые удары сопровождали наступление. Казалось, не только воины, занимающие оборону, но и земля не выдержит ураганного шквала огня и пылающих танков. Несколько дней не утихали бои и ночью. Рубанюк, отдав распоряжение штабным офицерам, склонился над картой. Вокруг КП рвались снаряды, мины, бомбы. Полковник, подперев ладонями щеки, как бы всматривался в оборону. Вот подковообразная линия — особая группа прикрывала выходы из лощины к Малгобеку (ее с крутыми склонами все знают — лощина смерти); сюда гитлеровское командование направило пехотные батальоны, танковые роты, пытаясь любой ценой прорваться в город, но враг находил себе могилу.

Рубанюк окинул взглядом карту, тяжело вздохнул: там, где были нефтя-ные вышки, баки, постройки, теперь руины. Уже третий месяц находится он здесь. И сколько еще придется сидеть в предгорьях Кавказа? А дивизия как стояла на этих рубежах, так и ни на шаг не отступила, хотя враг бросал превосходящие силы.

На этот раз на дивизию Рубанюка наступал почти целиком немецкий корпус. «Что предпринять?» — размышлял комдив. Он редко бросал в бой разведчиков — это были его «глаза и уши», гордился ими и берег. Но на этот раз иного выхода нет, надо посылать. Вызвав Егорова, Рубанюк приказал:

— Занять оборону на седловине, между стыками полков. Вот здесь. — И он очертил карандашом на карте.

— Задача ясна, — ответил лейтенант. И уже повернулся, чтобы идти, но полковник, положив руку ему на плечо, промолвил:

— Андрюша, не вздумай брать с собой мальчонку. Пусть помогает повару кашу варить... Да и себя побереги.

— Слушаюсь, — последовал ответ.

Полковник повторил Егорову:

— Не допустить прорыва противника! Стоять насмерть!

...С наступлением темноты разведчики уходили на передний край. Вместе с Егоровым были Роман Сердюк, по прозвищу Бульба, — колхозник из Запорожья, Петр Елисеев — преподаватель из Смоленска, щуплый, юркий Сережа Климков — комсорг роты, высокий, с побитым оспой лицом старшина Иван Гаврилин, Иван Зимин — сибиряк, все они несли противотанковые ружья, связки гранат.

Как Таймураз ни упрашивал Егорова взять его взять его с собой, лейтенант наотрез отказался, а повара строго-настрого предупредил:

— Ни на шаг не отпускай от себя...

Ветер к полуночи изменил свое направление — дул от наших позиций. Команды и распоряжения отдавали шепотом.

Егоров переползал от одного окопа к другому. Грунт попался каменистый, копать было трудно, а к рассвету позиция должна быть готова. А тут артиллеристы выкатывали сорокапятимиллиметровую пушку, а там всего двое — наводчик и заряжающий, он же и подносчик снарядов. Темболат Бекоев еще с вечера просил Егорова помочь ему подготовить площадку для орудия. Карим Абдуллаев и Сережа Климков первыми вырыли окоп, заканчивали траншею. Их-то и направил лейтенант к артилле-ристам...

На рассвете загрохотала канонада. В воздухе кружились вражеские самолеты, сбрасывая бомбы. По лощине ползли танки. Роман Сердюк уже отчетливо видел кресты на башнях немецких танков. Рядом с ним, в другом окопе, находился Климков. Обычно противотанковое ружье обслуживается расчетом, состоящим из двух человек. Но Роман и Сергей отказались от помощников. Танки изрыгали раскаленный металл.

— Дывысь в оба, Серега! — крикнул Роман, надвигая на лоб каску.

Роман целился в первый танк. Он уже собрался нажать на спусковой крючок, как услыхал раскатистый гул орудия: головной танк вздрогнул, еще несколько мгновений прополз по инерции и остановился. Сердюк перенес огонь на правофланговую машину. Сережа Климков выстрелил в средний, поднимающийся на бугорок, а Темболат Бекоев из пушки бил по левому танку. Грохотали пушки, через головы разведчиков пролетали огненные смерчи — действовали гвардейские минометы — «катюши». А новые бронированные чудовища все появляются, и Роман едва успевал переносить огонь с одного на другое. В окоп Сердюка кто-то свалился.

— Кто там? — спросил, не поворачивая головы.

— Это я, Таймураз.

Роман не поверил своим ушам, но оторваться от ружья нельзя — танк полз прямо на него. Сердюк выстрелил, по-видимому, промахнулся. Выстрелил и Климков, а вслед за этим грохнуло орудие, Танк заскрежетал, повернулся на месте, запылал. В кустах замелькали вражеские пехотинцы. В этот момент ударили пулеметы разведчиков. Фашисты залегли, а танки повернули к правому флангу роты. Но и там старшина Гаврилин, Елисеев, Зимин, Абдуллаев встретили их огнем из противотанковых ружей. Гаврилин хотя и ранен в плечо, но бил метко. Выдохлись гитлеровцы, отошли, стрельба несколько стихла.

— Передышка. Можно закурить, — вытирая рукавом вспотевший лоб, сказал Роман. — А ты, хлопчик, як сюда попал?

— Начальник прислал помогать, — не моргнув глазом выпалил Таймураз.

— Ой, брешешь, хлопчик, тягу от повара дал.

Не успел Роман и цигарку докурить, как бой разгорелся с новой силой. Там, северо-западнее, пылали Малгобек, маленькое селение Куры. Немцы перешли в атаку.

— Насмерть стоять! — прошептал Роман, вспоминая слова лейтенанта, сказанные перед строем.

Он протянул руку за патроном, но Таймураз опередил его. Выстрелы следовали один за другим, а мальчик подавал патроны все быстрей и проворней. Но вскоре устал. Это заметил Сердюк и предложил отдохнуть. Вокруг все гудело, казалось, что рушится небо над головой

Усевшись на дно окопа, Таймураз снизу смотрел на Сердюка: лицо осунулось, почернело, глаза воспалены, усы слиплись от пота и грязи. Шевеля губами, он все целился и стрелял по танкам. Потом Таймураз взглянул на соседний окоп и чуть не вскрикнул: все лицо Сережи Климкова было залито кровью, а он, прижав приклад карабина к плечу, стрелял по фашистским пехотинцам. «Ох, какие отчаянные, - подумал мальчик, - прямо герои».

Через время вторая атака была отбита. Сердюк вылез из полуразрушенного окопа, спросил:

— Ты живой, Серега?

— Живой, живой...

— У тебя вода есть?

Климков пощупал флягу, потряс его.

— О, пустая... Пробита пулей. Жаль, очень жаль.

За спиной разведчиков послышался голос:

— Отдыхаете, сынки?

Сердюк повернулся, узнав ружейного мастера Зыкова, смоленского слесаря, ушедшего добровольно в армию — по старости не брали.

— Патрончики для вас принес. Нуждаетесь?

— Спасибо, — ответил Роман, обрадовавшись не столько патронам, сколько встрече со старым знакомым. Сели, закурили.

— Ты тоже, батько, не уцелел, - кивнув на забинтованную шею Зыкова, сказал Сердюк.

— Пустяшная, царапнула. Переживем...

Он неожиданно взмахнул рукой, не договорив фразу, рухнул в окоп вниз головой. Таймураз засуетился. Но черноусый солдат лежал неподвижно. Вражеская пуля, не то шальная, не то прицельная, пробила висок.

— Вечная слава тебе, батьку, — сказал Роман, сняв каску...

Так и не удалось Роману перевязать рану. За окопом разорвался снаряд. Немцы опять пошли в атаку. Их цепи приближались. Непрерывно строчили автоматы. Сердюк повернулся к Таймуразу и, показывая на гранату, спросил:

— Ты эту штуку можешь бросать?

— Могу, дядя Ваня учил.

— Держи, как скажу «огонь», так и швыряй прямо в гущу.

— Немцы уже бежали, что-то горланя.

— Огонь! — скомандовал Роман так, что вся рота услышала его голос, и бросил три гранаты. Его примеру последовал и Таймураз. По всему фронту рвались гранаты. Первая цепь залегла. Но в стороне кустарника замелькали зеленые рогатые каски. Земля вздрагивала, воздух гудел.

Наступал вечер. Гитлеровцы ввели в бой свежие силы. Всюду, куда ни поворачивал голову Таймураз, он видел одну и ту же картину: танки, танки, танки, зловеще двигавшиеся на позиции разведчиков, а за ними пехотные цепи.

Роман дважды выстрелил в танк, но тот продолжал двигаться: «Брешешь, гад, не пройдешь!»

Сердюк выполз из окопа и со связкой гранат пополз навстречу. Вот он достиг глубокой воронки и спрятался в нее. Затаив дыхание. Таймураз наблюдал, что будет дальше. Танк, ныряя в неровностях, приближался к воронке. Роман внезапно поднялся, швырнул под гусеницы связку гранат и присел.

— Уууу-х! — раздался оглушительный взрыв. Танк заскрежетал, остановился.

До поздней ночи длился бой. На сопках и в лощинах пылали исковерканные танки. Фашистские атаки захлебнулись. Немцы вернулись на исходные позиции, оставив сотни убитых. Наступило затишье.

Сердюк и Климков, свесив ноги в окоп и покуривая цигарки, смотрели на изуродованное поле. Роман заговорил тихо, точно с самим собой:

— Дэсь диты ждут батька, а вин тут лежит и больше николы не встанэ.

Жалко хорошего человека. — Он покрыл плащ-палаткой труп усатого солдата.

Кто-то пробирался по ходу сообщения, был слышен хриплый голос.

— Комдив, — шепнул Сережа.

Сердюк вскочил, а Климков и Таймураз прыгнули в окоп. За пол-ковником шагал Егоров с перевязанной головой. Рубанюк заметил их и усмехнулся. Повернувшись к Егорову, спросил:

— Вы мальчику разрешили?

— Нет, я оставил его на кухне.

Полковник устало покачал головой и довольный промолвил:

— Молодцы, товарищи, крепко били фашистов. Благодарю! — Пожал руку Сереже, Сердюку, Таймуразу. — Вот только под танк лезть не следовало. Рисковать жизнью...

Обращаясь к Егорову, он сказал:

— Ночью вашу роту сменим. А ребят представить к награде.

Полковник задумчиво и скорбно посмотрел на погибших и сказал:

— Похоронить с, воинскими почестями...

Комдив и Егоров пошли дальше. Сердюк, помолчав, заговорил:

— Добрый у нас комдив. Душа — человек. Вин отругае и пожалее, годным солдата не оставэ и табаку на цигарку посыпэ...

Пришла смена, разведчики отправлялись в свои землянки. На плащ палатках несли старшину, усатого солдата и Абдуллаева... Сердюк посмтрел на погибших, сказал:

— Насмерть стояли.

А впереди рядом с Егоровым шагал юный солдат Таймураз, с трофейным автоматом на груди.