Прошел ровно год, когда деревня, в которой я проживал, была оккупирована.

Дни стали какие-то пасмурные, невеселые, хотя солнце так же светило, пригревало землю, но, однако, казалось, что чего-то не хватает в этих прекрасных днях. В это время мне исполнилось четырнадцать лет.

Мы не собирались с ребятами играть в «войну», не ходили собирать цветы на лугах, слушать веселые песни жаворонков, боялись, так как полицаи гоняли нас, не разрешали кричать на улицах, обзывая нас комсомольцами, а вечерами вообще прогоняли спать.

И вот настал день, который и сейчас стоит у меня перед глазами, он терзает мою душу ненавистью. Утром я поднялся рано, вышел, обошел грядки с огородными культурами, это было мое обычное занятие утром.

Потом только зашел в избу, как к окну подбежал Петька и позвал меня на улицу. Я его пригласил зайти в избу, поторопил маму с завтраком, и мы с Петькой убежали к соседским ребятишкам. Собрались во дворе дяди Степана и стали читать листовки, которые ночью сбросил наш самолет («нашими» мы называли советские самолеты).

Вдруг во двор забежала Таня и закричала: «Ребята! Немцы едут на машине!»

Мы попрятали листовки и со двора наблюдали за немцами. Автомашина, крытая брезентом, подъехала к самому дому бывшего учителя, который учил меня в 6—7 классах, остановилась, и из кузова стали выпрыгивать немцы. Я насчитал их семь человек, все они были вооружены автоматами.

Из кабины вылез толстобрюхий немец и что-то сказал на немецком языке.

Четыре немца пошли за ним в избу, трое остались возле дома.

Жители нашей деревни не выходили на улицу, а каждый выглядывал из-за угла своего дома. Через несколько минут я услышал крик жены учителя Варвары Васильевны и крик детей Вовы и Вали.

Дверь избы рывком распахнулась, и один из немцев тащил за воротник рубашонки Вову, а второй нес на руках Валю, они сильно кричали и вырывались. Их бросили в кузов автомашины под брезент. За немцами следом выскочила Варвара Васильевна, волосы ее были разлохмачены на голове, лицо раскрасневшееся. Она подбежала к толстобрюхому немцу, упала перед ним на колени, руками доставала его блестящие сапоги. Но тот ткнул ее сапогом, и она упала на спину, что-то крича сквозь слезы, слов разобрать нельзя было. Она закрыла лицо руками, а потом левую руку прижала к груди, а правой начала креститься.

В это время со двора Веселовых выскочил дядя Коля, он был родственник Варвары Васильевны, в одной руке он держал наган, а во второй гранату. Он прямо бежал к немцам.

Когда он был от автомашины на расстоянии пятидесяти метров, закричал: «Гады! Берегитесь!»

Я видел, как он выстрелил, а потом сложил обе руки вместе (теперь я знаю, зачем он складывал руки вместе, он выдергивал кольцо из гранаты).

В это время раздалось несколько автоматных очередей. Я увидел, как дядя Коля пошатнулся на месте, граната выпала из рук, и он упал рядом с ней на землю. Раздался взрыв гранаты, за дымом не было видно его, а потом он лежал лицом вниз, рубашка была разорвана на нем, все тело окровавленное.

Немцы быстро сели на автомашину, она резко развернувшись на месте возле дома, ушла в том же направлении, откуда подъехала.

Варвара Васильевна подхватилась с земли и долго бежала следом за автомашиной, раскинув широко руки и глотая оставлявшую машиной пыль. Потом, видимо, выбившись из сил, упала на дорогу и долго лежала молча.

К ней подбежали несколько женщин, подняли на руки. Она еще раз посмотрела в ту сторону, куда ушла автомашина, а потом, высвободившись из рук женщин, тихо пошла по дороге к своему дому.

Лицо ее было бледное, равнодушное. Мне казалось, что ей было безразлично, что у нее забрали Вову и Валю, потому что она больше не плакала, а шла молча.

Она подошла к трупу дяди Коли, долго смотрела на его окровавленное тело, а потом опустилась перед ним на колени и упала лицом на тело, охватив его руками, тело ее начало часто вздрагивать.

Мне было тогда непонятно, почему немцы забрали Вову и Валю, но мама рассказала, что их отец, бывший учитель, был похож на еврея.

В настоящее время мне понятно, какую боль несла Варвара Васильевна, когда шла обратно к своему дому, и что у нее было в то время на материнском сердце, а в то время мне показалось равнодушным.

С тех пор этот памятный день у меня стоит перед глазами, и я никогда не забуду его и не забуду горе Варвары Васильевны, которое ей причинили фашисты.