С. Калиничев
"У волчьего логова"

Бевз И.В.

   Он не мог осмыслить, не мог понять, почему его, Ивана Бевза, исключили из партии! Ни на бюро райкома, когда он увидел поднятые в гробовом молчании руки товарищей, ни в первое утро, когда ему не надо было идти на работу, он все еще не мог прийти в себя.
   Как это можно оставить вне партии его - одного из первых комсомольцев Кубани, узнавшего еще в 1919 году, что такое подполье? Его - семнадцатилетним мальчишкой сражавшегося против Врангеля! Его - курсанта школы красных командиров, где занятия приходилось прерывать, чтобы бороться с врагами Советской власти.
   Только туберкулез легких вынудил его демобилизоваться из Красной Армии. Но потом, начиная с 1926 года, более десяти лет он был на комсомольской и партийной работе.
   В канун войны Иван Бевз был директором Винницкого драматического театра. Он слабо знал специфику финансовой деятельности, и его подвели. В результате неблаговидные дела подчиненных, которые пошли под суд, жестоко отразились и на судьбе Ивана Васильевича. За слепое доверие, близорукость он был исключен из партии. Бевз глубоко переживал случившееся. Но были у него друзья, которые, как и он, верили, что обком партии отменит решение райкома, что наказание будет справедливым и не столь суровым.
   И вдруг - война.
   Все пришло в движение, всех подхватил и понес водоворот событий. И даже близкие друзья, казалось, забыли о том, что есть на свете Иван Васильевич Бевз. События нарастали с угрожающей, как в кошмарном бреду, быстротой. Уже через две недели войны враг был где-то в полусотне километров от Винницы. А Иван Васильевич оставался в самом центре, в мертвой неподвижной точке этого водоворота событий. Его занимало только одно: он ждал вызова в обком.
   И вот около 10 июля, когда немцы перерезали дорогу Винница - Киев, когда для отступления оставался узкий коридор на юго-востоке, Ивана Васильевича вызвали...
   - Вы ждете решения вашей партийной судьбы? - спросил секретарь обкома Дмитрий Тимофеевич Бурченко.
   - Да. Своей судьбы...
   - Боюсь, что поставить вопрос о вашей партийности на бюро обкома мы сможем не скоро... А до тех пор мы, хорошо знающие вас товарищи, считаем вас коммунистом.
   Иван Васильевич встал. Кровь отлила от лица.
   - Садитесь,- успокоил его Бурченко.- Положение, Иван Васильевич, таково, что Винница не сегодня-завтра может быть оставлена нашими войсками. Что бы сказали вы, если бы партия поручила вам остаться здесь для подпольной работы?.. Вы можете подумать. Завтра приходите с ответом. Пропуск будет заказан.
   На следующий день Иван Васильевич был утвержден руководителем подпольного центра и назначен заведующим библиотекой имени Н. К. Крупской на Депутатской улице. Во второй половине дня он принял по акту, как положено, весь инвентарь и книжный фонд, познакомился с сотрудниками, а вечером посадил жену и тещу на поезд, отправлявшийся на восток.
   Фашисты подходили к Виннице. Они могли ворваться в любой день. Иван Васильевич как будто проснулся. И такое впечатление, вроде проспал: как мало осталось времени и как много надо успеть сделать!
   
   * *

Ратушная Л.С

*
   
   Пустынные грязные улицы, редкие прохожие. Все серо и настороженно. Свежими заплатами на закопченных стенах белеют листки фашистских приказов и предписаний. Многолюдно только на толкучке и на вокзале. Но там появляться рискованно: можно попасть в облаву. Так выглядела оккупированная гитлеровцами Винница в начале 1942 года.
   Ляля Ратушная вот уже второй месяц ходит по Виннице, посещает знакомых, довоенных друзей в надежде найти тропинку в подполье. "Не может быть,- думает она,- чтобы в таком городе, нашем городе, не было людей, которые не боролись бы с врагом. Ведь не одиночки добывают сведения о действительном положении на фронтах, пишут листовки, размножают их и расклеивают по городу! Должна быть организация. Но где? "
   Одни ее знакомые признавались, что и сами рады бы связаться с каким-то центром, другие делали вид, что ничего не понимают и понимать не хотят. Многие были смятены, подавлены и запуганы. Еще бы: фашисты провели облаву, задержали несколько тысяч человек и... всех расстреляли. Как же тут не пугаться. Иные готовы были забиться в щель, чтобы как-то переждать военную грозу.
   Но Ляля ждать не хотела. Студентка Московского университета, отличная спортсменка, она в первые дни войны добровольно ушла в армию, окончила школу медсестер, воевала, прошла через ужасы и унижения плена. Ожидать, когда убивают соседей, и надеяться, что твоя очередь получить пулю в затылок так и не подойдет, она не могла. Не для того бежала она из плена.
   Но что делать, если невозможно нащупать тропинку в организацию? Не станешь же останавливать встречных, чтобы спросить: "Вы не знаете, как связаться с подпольем?"
   Поэтому не удивительно, что встреча ее с Игорем Войцеховским была похожа на плохую сцену в любительском водевиле. Они задавали друг другу обычные, ничего не значащие вопросы: как живешь, где работаешь, есть ли паспорт... Ляля знала, что еще минута, и Игорь уйдет, и она решилась на крайность:
   - Игорь, я в отчаянии! Помоги мне связаться с людьми, которые не смирились, которые борются с фашистами! Я не верю, что ты с ними не связан, я знаю тебя!
   Он смерил ее насмешливым взглядом и сказал:
   - Вы, Лариса Ратушная, как будто дорогу на улицу Депутатскую спрашиваете. Кстати, который час? Я жду товарища.
   Она поняла, что разговор окончен. Это было очень обидно. Когда она работала в школе пионервожатой, Игорь учился тогда в десятом классе и был секретарем комсомольской организации. Он был нескладным внешне - высокий, немного сутулый, в очках. Но за этой нескладностью был очень цельный внутренне, собранный, зрелый человек уже тогда - в семнадцать лет. "И зачем мне было напролом лезть? Какой конспиратор станет иметь дело с таким несерьезным человеком, как я?" - думала Ляля.
   Но через неделю Игорь сам пришел к ней домой. Они вышли на заснеженный берег Буга. Игорь, подняв от ветра воротник осеннего пальто, чуть горбился и, разговаривая, не поворачивал к ней лица.
   - Люди, которых ты ищешь, согласны дать тебе работу. Вот здесь бланк биржи труда с печатью. Ее надо скопировать. Ты в школе, кажется, отлично чертила...
   - Кто эти люди? Когда вам нужно? - встрепенулась Ляля.
   Первый ее вопрос Игорь пропустил мимо ушей.
   - Когда успеешь.
   - Завтра.
   Всю ночь просидела она над печатью. А на следующий день Игорь Войцеховский с небольшим свертком в кармане, который ему передала Ляля, спешил на Депутатскую улицу.
   Здесь, рядом с домиком Коцюбинского, за небольшим палисадником стояло здание библиотеки имени Н. К. Крупской. Игорь до войны тут часто бывал. Он и теперь не нарушил этой традиции. Войдя, поздоровался с Валей Любимовой, которая работала на абонементе. Она сразу же заговорила о приготовленных для него книгах, а когда посетители вышли, кивнула в сторону книгохранилища.
   Кабинет директора библиотеки Ивана Васильевича Бевза был очень удобно расположен. Из него вели два вы- хода. Через них можно было попасть в книгохранилище, на задний двор или в кладовую. Низкое окно выходило в сад.
   Иван Васильевич встретил Игоря, как всегда, мягкой улыбкой. Но сегодня улыбка была какой-то неестественной. В эту зиму Бевз часто хворал - обострился застарелый и в свое время залеченный туберкулез легких.
   Поздоровавшись, Игорь разделся, подсел к столу, и они оба склонились над бланком с подделанной Лялей печатью. Долго, придирчиво рассматривали, сверяя с оригиналом.
   - А ты знаешь, для первого раза да за такой срок недурно. Назвать "железным" такой документ нельзя, но при случае ночью предъявить патрулям или полицаям можно.
   - Я знал, что она упрямая,- сказал Игорь,- только смущала ее горячность, в подполье таким трудно бывает.
   Иван Васильевич рассмеялся.
   - Вот что, дай ей немного листовок. Если у нее избыток энергии, пусть ночь поработает. И спроси, какие инструменты и материалы нужны, чтобы могли мы это дело солидно наладить. Чтобы любую печать, штамп могли быстро сделать. Нам нужны будут справки об освобождении от угона в Германию, пропуска, документы для пленных... может быть, даже требования и накладные на получение продуктов. Очень много документов потребуется. Пусть нарисует, вычертит, даст размеры инструментов. А мы изготовим...
   В это время на пороге появилась Валя Любимова, заглянула в кабинет и тут же снова закрыла дверь.
   - Тебе пора,- сказал Иван Васильевич,- иди в эту дверь...
   Едва за Игорем закрылась одна дверь, как в другую вошел плотный, бритоголовый человек. В руках у него был огромный портфель. Весело отдуваясь, он поставил портфель на стол, сбросил пальто и широким жестом протянул руку Ивану Васильевичу.
   - Уф! Умаялся! Зато посмотри, какой гостинец тебе принес.
   Он отбросил никелированные замки, запустил руку в портфель и небрежно выбросил на стол верхнюю пачку аккуратных, пахнущих типографской краской листовок.
   - За немецкие гроши, с разрешения оккупационных властей и от их имени...- хохотнул бритоголовый, не скрывая своей радости.
   Бритоголового в городе считали немецким запроданцем. Это был Семен Степанович Левенец - коммунист, оставленный обкомом партии для подпольной работы. Весельчак и проныра, он вошел в доверие к фашистам и скоро занял пост директора горторга. Там он создал группу людей, которые много делали для всей подпольной сети. Устраивали на работу, доставляли для передачи военнопленным гражданскую одежду и продукты, помогали перепрятывать и снабжать документами тех, кто с помощью подпольщиков уходил из концлагерей.
   А теперь вот они оформили в типографии профашистской газеты "Вiнницкi вiстi" заказ на изготовление продуктовых бланков. Но наборщики и печатники (тоже подпольщики) меньше всего делали продуктовых бланков и побольше старались напечатать листовок о разгроме фашистских войск под Москвой и призывы к населению.
   У Ивана Васильевича радостно заблестели глаза. Левенец сиял. И от того, что так удачно с листовками получилось, и от того, что доставил радость Бевзу.
   - Какое богатство! Какое богатство! - восхищенно говорил Бевз.- Мы их не в одну ночь расклеивать станем. Немного завтра, а потом денька через три повторим. Да и не все в Виннице. Надо пачку в Немиров послать, пачку - в Калиновку, Турбов. Да и тут продумать надо, чтобы в разных районах.
   - Надо нам свою типографию заиметь,- возвращаясь к давнишнему разговору, сказал Левенец.
   - Конечно, конечно,- согласился Бевз и задумался. Радость в его глазах померкла.- Мы же кустари, Семен Степанович. Кустари, хоть и не одиночки.
   - Ну, это ты уж брось,- успокоил его Левенец.- Помнишь, мечтали о радиоприемнике? Без него, мол, мы кустари. Теперь приемник есть, машинка есть. Разве кустари?
   На следующий день через сотрудниц библиотеки Валю Любимову, Наташу Ямпольскую и Наташу Медведь листовки стали расплываться по городу. Командированные Левенцом представители горторга везли их в районы.
   Одно из разветвлений подпольной сети Бевз - Любимова - Войцеховский - Ратушная работало в самом центре города.
   Войцеховский посоветовал Ляле Ратушной расклеить листовки на рассвете. Она положила в сумку банку с клеем, кисть, пачку листовок и пошла, на ходу одной рукой смазывая клеем оборотную сторону листовки.
   Остановилась, поправила чулок, осмотрелась и - одним движением наклеила листок на фонарный столб возле магазина. Сразу же как будто ветром понесло ее дальше по улице. Ляля выбирала места, которые днем многолюдны. Жуткое и радостное ощущение испытывала она, наклеивая листовки на афишной доске у кинотеатра, на дверях магазина, на каменном столбе у входа в парк...
   Домой прибежала радостная, сияющая, впервые за месяцы оккупации чувствуя себя сильной и нужной.
   Мама и тетя спали. Ей не хотелось их будить, не хотелось ложиться спать.
   Спрятав сумку, Ляля выбежала за калитку, чтобы еще раз пройти по улице и полюбоваться своей работой.
   Через несколько дней ей принесли стопку паспортов, в которые надо было вклеить другие фотокарточки, поставить соответствующие штампы. Едва получив работу, Ляля запиралась в комнатке, завешивала одеялом окно и работала, забывая поесть, не разгибаясь.
   ...Она брела по городу, ступая дырявыми галошами по первым весенним лужам. Солнце припекало, только из подворотен, где еще лежал почерневший снег, несло холодом. На стенах домов белели какие-то листки. Они бросались в глаза свежей белизной - только сегодня наклеены. Подошла и стала читать. Рядом стоял какой-то старик в солдатской шинели и, шевеля губами, тоже читал. Ляля пробежала глазами по строчкам: "Предупреждение украинскому населению Винницы и окрестностей.
   Установлено, что советско-российская пропаганда разбросала подстрекательский материал с советско-российских самолетов или каким-то иным нелегальным способом в различных частях города и его окрестностей и который цивильное украинское население не отдает, а передает из рук в руки. Такие действия украинского населения следует считать враждебными по отношению к немцам. Поэтому приказываю следующее:
   1. Всякую советско-российскую пропаганду и подстрекательский материал при выявлении или обнаружении следует немедленно отдавать в ближайшую немецкую служебную инстанцию или в военную служебную инстанцию, а также в украинскую охранную полицию или непосредственно начальнику СС и полиции в Виннице (Украинский проспект, № 84).
   2. Кто уклоняется от этой обязанности доставки и задерживает пропагандистский материал у себя, или передает дальше из рук в руки, или распространяет устно дальше, или уничтожает сам, будет покаран смертью.
   3. Кто знает о том, где такой материал найден и не сдан или спрятан, и об этом не сообщит, будет также покаран смертью.
   4. Кто советско-российский подстрекательский материал или нелегальные советско-российские прокламации издает и распространяет далее, будет покаран смертью.
   5. Кто знает о подобном производстве и сразу же, немедленно не заявит в немецкую служебную инстанцию, будет немедленно покаран смертью.
   6. Кто знает про нелегальную типографию и замалчивает перед немецкими служебными инстанциями, будет покаран смертью.
   Начальник СС и полиции Блюм
   Винница, 11 марта 1942 г."
   
   У Ляли далее дух захватило: припекло господам завоевателям! С одной стороны, ссылаются на самолеты, с которых, мол, к населению попадают листовки, а с другой стороны, очень хотели бы что-то узнать о подпольной типографии! Такая листовка - это тоже пропагандистский материал, и далеко не в пользу завоевателей. Если самодовольные фашисты решились громогласно заговорить о подпольной типографии, о том, что гражданское население упорно передает из рук в руки листовки, значит, и они считают подполье довольно серьезной силой. Только тут Ляля по-настоящему ощутила, с какими умными и опытными людьми связана она через Игоря Войцеховского.
   
   * * *
   
   Сами подпольщики очень мало знали о том, сколько хлопот доставляют они фашистам. Ведь из Винницы немцы хотели сделать "кляйнер Берлин" - маленький Берлин. Для Гитлера на Восточном фронте поспешно строили ставку. Вначале ее решили разместить возле Лубен в Полтавской области. Однако после первых же налетов партизан на строителей и конвойных от этого намерения пришлось отказаться. Возле ставки фюрера не должно быть никаких партизан или подпольщиков. Место должно быть идеально спокойным...
   В нескольких километрах от Винницы, возле сел Коло-Михайловка и Стрижавка, развернулись строительные работы. Из Берлина сюда тянули прямой кабель, строились две радиотелеграфные станции, электроподстанция, кинозал, казино, водокачка, бассейн для купания, ангары для самолетов, многочисленные подсобные помещения и, конечно, собственно "Вольфшанц" - бункер из железобетона с потолком толщиною свыше трех метров. Эта огромная стройка называлась объектом "Вервольф" - оборотень.
   Ставку охраняли дивизия СС "Великая Германия", танковое подразделение, 8 зенитных дивизионов, истребительная авиация. В системе охраны находилась даже специальная шпионская школа для борьбы с подпольщиками и партизанами.
   Специальные зондеркоманды частым бреднем прошли по всем близлежащим селам и пригородам Винницы. Гитлеровцы заходили в каждый дом и арестовывали всякого, кто вызывал у них хоть малейшее подозрение. Так, только в селе Стрижавке было арестовано 227 человек. Это случилось 10 января 1942 года. Все задержанные были расстреляны. В самой Виннице проведены две тотальные облавы, во время которых было арестовано, а затем уничтожено около 25 тысяч человек!
   Фашисты хотели превратить Винницу в спокойную провинцию бессловесных рабов. Им не просто хотелось этого, им это было необходимо, потому что каждый местный чин рисковал поплатиться собственной головой за "беспорядки" вблизи волчьего логова.
   Но, по признанию самих гитлеровцев, в окрестностях Винницы, в районе объекта "Вервольф", ими было зарегистрировано 1340 актов сопротивления советских людей! Ни одного дня они не жили спокойно, ни одного дня советская Винница не была маленьким Берлином.
   Сотни подпольщиков были расстреляны, замучены в концлагерях и тюрьмах, погибли целые группы, о которых мы знаем совсем немного. Но каждый год отыскиваются все новые и новые документы их героической борьбы. В 1962 году в Виннице вышла документальная повесть бывшего чекиста Ивана Безуглого "Тайны "Вервольфа"". Автору довелось разбирать часть фашистского архива о деятельности охраны этого осиного гнезда. Разыскивая участников винницкого подполья, Иван Безуглый проследил деятельность еще нескольких групп и партизанских отрядов, которые были связаны с подпольным центром.
   Когда Бевз пришел на встречу с руководителем группы, действовавшей на водоканале, то узнал в нем Никиту Евдокимовича Карталова. Участник гражданской войны, бывший комиссар дивизии, познавший ужасы фашистского плена, Карталов еще в начале 30-х годов был хорошо знаком по партийной работе с Иваном Васильевичем. Работники водоканала слесари-водопроводчики пользовались относительной свободой передвижения по городу. С их помощью добывалось оружие, распространялись листовки, подбирались люди для переброски к партизанам. При их участии было сожжено бензохранилище, они сняли изоляцию с трубопровода, заморозили его и лишили воды железнодорожную станцию.
   Через Карталова (он же Богачевский) Бевз связался с Александром Леонтьевичем Парамоновым - дядей Сашей, который организовал диверсионные группы в Калиновке, Немирове, Турбове. По поручению дяди Саши подпольщики Бондарь, Бялер и Прокудин вывезли из Немирова типографский шрифт. Они же понесли через фронт собранные центром сведения об объекте "Вервольф". Им удалось прийти в Белоруссию, связаться там с партизанами, которые самолетом отправили Прокудина в Москву. Там, в Центральном штабе партизанского движения, он докладывал о положении в Виннице.
   Уже к весне 1942 года действия подпольщиков вызвали серьезную озабоченность у гитлеровцев. Средь бела дня выстрелом в упор был убит офицер СС. Вскоре было совершено покушение на самого исполняющего обязанности гебитскомиссара Нольтинга. Он был ранен. Каждый день появлялись листовки. Возле Тяжиловского переезда произошло крушение двух поездов, погибло много фашистских солдат. На железнодорожном узле связи в это же время оказалась выведенной из строя часть оборудования. В старом городе убиты четверо немецких офицеров, вышли из строя трансформаторы городской подстанции. На Пятничанах кто-то перерубил подземный кабель, идущий к "Вервольфу" (кстати, его рубили не раз и в нескольких местах, унося при этом вырубленные куски). С мясокомбината одновременно сбежали 26 военнопленных. Не от хорошей жизни комендант Винницы был вынужден даже в официальном своем приказе признать:
   "...В последние дни немецкими войсками уничтожено много бандитов. Многие расстреляны, а руководители повешены. Установлено, что бандиты получали помощь со стороны населения. С немецкой стороны приняты такие меры: с. Барановка сожжено, с. Обуховка сожжено, а население расстреляно".
   Но ничто не могло помочь фашистам. Подполье разветвлялось все шире, "пятерки" обрастали "пятерками".
   С немировским подпольем Бевз был связан лично, несколько раз он сам выезжал туда. 24 августа 1942 года в старом запущенном парке, некогда подаренном графом Потоцким княгине Щербатовой, Иван Васильевич провел совещание с немировскими товарищами: Анатолием Буко, Леонидом Ведибедой, Александром Евдокименко, Михаилом Улановским и другими. После этого совещания группа начала усиленно готовиться к выходу в лес для открытой партизанской борьбы. Заготавливалось оружие, организовывались базы. Отряд был создан и успешно действовал, но руководители подполья в последнюю минуту были схвачены фашистами и публично казнены.
   С жмеринской группой, которая вела диверсионную войну на железной дороге, Бевз был связан через Виктора Данилова. Несколько раз связным ездил туда Игорь Войцеховский.
   Связи и возможности Левенца позволяли иметь своих людей во многих важных организациях. Так, среди военнопленных, освобожденных и легализованных в городе с помощью подпольщиков, был и Васо Осикишвили. По паспорту он стал Василием Крючковым.
   По протекции Левенца Васо устроился на мясокомбинат (один из крупнейших на Украине). Там он вошел в подпольную группу. Когда с большим трудом была приготовлена крупная партия мяса для фронта, подпольщикам удалось пересыпать освежеванные туши мышьяком. После двух таких диверсий Васо вынужден был уйти и вскоре устроился работать на мельнице. Надо сказать, что Винницкая мельница была очень крупным в своем роде предприятием, она работала в три смены, находилась под серьезной охраной, на ее территорию можно было попасть только по пропуску...
   Васо отработал свою смену, спрятался между штабелями мешков, а среди ночи разлил бензин во многих местах и поджег.
   Потом его еще видели мечущимся среди огня с ведром воды... Он громче всех кричал и пытался погасить огонь. Но мельница сгорела, да так, что на ее восстановление ушло восемь месяцев.
   А когда комиссия, расследовавшая причины пожара, задалась вопросом, почему Васо оказался в ночной смене, Крючков исчез.
   Устраиваться на работу еще раз Крючкову было опасно, и центр поручил ему вместе с Лялей Ратушной и другими товарищами заняться работой среди военнопленных.
   Их приводили на работу в город без строгой охраны. Десяток пленных - один часовой. Они разбирали развалины, расчищали дороги. Бежать тут было почти невозможно. Заметив отсутствие одного, конвоир поднял бы тревогу, квартал или целый район были бы оцеплены в течение нескольких минут. Да и куда в городе деться пленному без документов, в оборванном концлагерном обмундировании? Но уйти из поля зрения часового на несколько минут можно было. В процессе работы.
   Васо этим пользовался. Стоя в сторонке, он уже не первый раз вел беседу с одним военнопленным - тоже грузином. Васо инструктировал, выслушивал отчет товарища о проделанной в лагере работе и был недоволен. По его мнению, товарищ уже потерял много дней, а сделал еще так мало. В любой день его могли перевести на работу в другое место - связь оборвется. И однажды, стоя на обрушенной лестничной площадке и слушая сбивчивый рассказ товарища о планах сколоченной им в лагере группы, Васо рассердился.
   - Раздевайся! - сказал он.- Раздевайся! Ну, что смотришь? Надевай мое! Я надену твое. Я сам пойду в лагерь!
   Это отчаянное решение, между прочим, было основано на тонком расчете. Для немца все грузины или большинство их - на одно лицо. Часовой не заметил перемены. Выводил из лагеря смуглого оборванного человека - и вел в лагерь (среди других) смуглого оборванного. {Товарищ Васо ушел в его одежде, с его документами по указанному им адресу.)
   В течение трех дней Осикишвили подготовил в лагере группу, устроил побег, и Ляля Ратушная проводила всех бежавших в партизанский отряд *. (* - В Винницком областном партийном архиве имеются сведения, что городские подпольщики, руководимые Бевзом, Левенцом, Тетеревским, Азарашвили, направили в партизаны 800 человек, передали 570 винтовок, 3 пулемета, 82 автомата, освободили из концлагерей 1000 военнопленных (ф. 139, оп. 5, ст. 2, стр. 74, 80).
   Иван Васильевич установил связь с Николаем Бренером. Коренной винничанин, немец по национальности, он был мобилизован оккупантами для работы в специально созданном Доме пропаганды. Но фашисты ошиблись. Николай Бренер остался советским человеком. Он подробнейшим образом информировал центр обо всех готовившихся геббельсовских пропагандистских трюках. Это давало возможность подпольщикам в своих листовках говорить о многих событиях точно, со знанием дела, бить фашистов в их наиболее уязвимые места. В конце концов с помощью Бренера Дом пропаганды удалось сжечь. Это была довольно ощутимая материальная и огромная политическая диверсия.
   Затем были сожжены продовольственные склады, мясокомбинат. Фашистам удалось разгромить подпольную типографию - вместо нее была создана другая. Центр располагал многими сведениями, которыми не мог в полной мере пользоваться. И вот через Полину Ивановну Козачинскую была установлена связь с ровенским партизанским отрядом, которым командовал Герой Советского Союза Д. Н. Медведев. Дмитрий Николаевич в своей книге "На берегах Южного Буга" вспоминал, что Козачинская приходила к ним в отряд дважды, что в первый раз к ней отнеслись с недоверием. Лишь после того как по просьбе партизан она привезла им из Винницы профессора-медика, после того как Медведев связался с Москвой и уточнил некоторые данные, сообщенные Козачинской, ей поверили.
   А винницкое подполье росло. Одни уходили в леса, другие только появлялись в городе и нащупывали связи. В организацию все время шел приток новых людей.
   Но в этом же была и опасность. Часто вольно или невольно приходилось пренебрегать конспирацией. Чтобы проверить одного человека, необходимы недели, даже месяцы, а тут к центру примыкали целые группы... Приходилось рисковать.
   16 июля 1942 года были арестованы Бутенко и Войцеховский. На следующий день явились за Лялей. Но дома ее не застали. Ее мать, Наталья Степановна, рассказывает, что, увидев подъехавшую к дому автомашину и солдат, она схватила портфельчик дочери и сунула его далеко в печь, к самому дымоходу.
   Это решило многое. В стареньком ученическом портфельчике была "походная мастерская". Там хранились все инструменты для подделки печатей, цветные чернила, тушь, всегда были три - пять различных бланков, иногда и с заготовленными Лялей подписями больших начальников...
   Лялю арестовали двумя часами позже. Она не знала, что предъявят ей в качестве обвинения, и терялась в догадках. В гестапо ее посадили напротив гауптмана. Тот, выдержав мучительную длиннейшую паузу, сказал:
   - Рассказывай!
   Ляля спокойно посмотрела на него и, не задумываясь, в ту же секунду ответила:
   - Спрашивайте!
   Гауптман, видя, что его психологическая пауза не дала абсолютно никакого эффекта, со злостью вскочил:
   - Ты нам рассказывай о своей подпольной работе, о своих сообщниках.
   Что ей теперь бояться - страшнее этой комнаты уже ничего не было. Здесь даже о смерти многие могли только мечтать. Ляля тоже рывком встала со стула и крикнула:
   - Вы что, с ума сошли?! Какие сообщники? Я не понимаю!
   Она нервно прошла к окну, повернулась, прошла к двери... Гауптман изумленно смотрел на нее, прогуливавшуюся перед его носом, а лицо его наливалось кровью.
   - Сесть! - рявкнул он.
   Ее больно толкнули в бок и заставили сесть.
   - Ты не знаешь, как вести себя в гестапо?
   - А откуда мне это знать?
   Наконец гауптман вынул из стола... ее собственный паспорт. Ляля мгновенно все поняла. Она знала об аресте Бутенко и Войцеховского. А именно им она передавала пачку выправленных ею паспортов для бежавших военнопленных. Печати и подписи сверяла по своему собственному паспорту и... отдала нечаянно его с остальными. "Значит, при аресте кого-то из них нашли мой паспорт. Если бы это - все, что у них есть против меня!"
   - Ах, пан гауптман, простите меня! Третьего дня я потеряла паспорт и до сих пор не заявила об этом. Все думала, что найду его.
   ...А в городе продолжались аресты. Допросы велись круглые сутки. Несколько раз вызывали и Ратушную. Ее жестоко пытали. Но она, каждый раз не забывая поправить волосы над посиневшим лицом, искренне недоумевала и возмущалась: "Что вам от меня надо? Возьмите штраф за утерю паспорта!" Ей устраивали очную ставку с Игорем, с Ваней Бутенко. Ваня Бутенко, как Ляле стало известно позже, заявил на допросе, что ее паспорт он нашел на улице.
   Лялю бросили в тюрьму. Потом, через несколько месяцев, пройдя через все ужасы фашистских застенков и вырвавшись на волю, она рассказала обо всем своей матери. Этот рассказ оставил в сердце матери глубокие, незарастающие рубцы. И сегодня, рассказывая о тех днях, Наталья Степановна волнуется так же, как волновалась четверть века назад...
   А библиотека в Замостье, на Депутатской улице, продолжала действовать. Ни один из арестованных не вспомнил этого адреса. В августе Иван Васильевич Бевз сам проводил в Немиров группу бывших военнопленных. Все 18 человек были хорошо одеты, обуты, снабжены документами. В Немирове к группе присоединились еще люди, и в лес ушел уже боеспособный партизанский отряд.
   В Немирове Иван Васильевич задержался. Надо было встретиться с местными подпольщиками, договориться о дальнейших действиях.
   Возвратясь в Винницу, он узнал, что арестован Артюшков, который несколько ранее проводил в лес группу в 16 человек с паспортами, продуктами и даже оружием. Из тюрьмы Артюшкову удалось передать записку: "Не беспокойтесь - ничего страшного".
   Но страшное приближалось. В организацию проник провокатор Ткач, он же - Ткаченко. Бевз до войны немного знал этого человека. Когда Ткач явился в библиотеку и предъявил мандат, выданный Киевским горкомом партии, Иван Васильевич открылся ему. Очень уж магически действовала "настоящая" печать горкома, сфабрикованная фашистскими специалистами. Ткач явился якобы для установления связи и согласования действий. Конечно, Бевз не открыл ему всех связей, не было в этом нужды, но и то, что узнал предатель, было слишком много.
   8 сентября 1942 года в библиотеку имени Крупской пришли жандармы. Бевз успел передать через сотрудницу, чтобы все, кто так или иначе был связан с ним, не появлялись больше в библиотеке и по возможности уехали из города.
   Иван Васильевич, очевидно, знал, что, если его взяли, значит, в гестапо есть какие-то серьезные сведения. Его давно прощупывали - он это замечал. Но, убедившись, что за ним следят, не стал менять характера своего поведения. Только запретил подпольщикам приходить на Депутатскую. А сам, пока был жив, пока был на свободе, старался сделать как можно больше.
   После его ареста Левенец и другие члены подпольного центра провели несколько диверсий, выбросили в город сколько могли листовок. Девушки из библиотеки отнесли в тюрьму несколько передач, приготовленных Левенцом. Из тюрьмы Бевз передал записку:
   "Дорогие, не носите мне ничего, не подвергайте риску свои молодые жизни. Я прожил и пережил много, ко всему привык, ничего мне не нужно, а у вас впереди вся жизнь. Зачем же тратить ее на несерьезное дело?" Слово "несерьезное" было дважды подчеркнуто.
   Почти четыре месяца просидел в одиночке Иван Васильевич Бевз. Временами фашисты как будто забывали о нем, а потом снова допрашивали. А он все это время думал об одном: как уберечь от ареста оставшихся товарищей, как сохранить организацию. Поэтому на допросах все брал на себя: и листовки печатал сам, и документы изготовлял сам, и для связи в районы сам ездил, и диверсии организовывал... 18 января 1943 года фашисты увезли его на расстрел. Камера, карцер, допросы я туберкулез уносили его из жизни, и фашисты не могли допустить, чтобы он умер "своей смертью".
   Когда Бевза увезли, его место в 18-й камере занял Данилов. Там, на койке, он нашел записку, оставленную Иваном Васильевичем. Этот клочок бумаги долго еще кочевал из камеры в камеру. Ивана Васильевича уже не было в живых, но его пример, его слова, его большое сердце настоящего человека, коммуниста, прибавляли людям сил, помогали им бороться в самых, казалось бы, невозможных условиях гестаповского застенка. Это были слова, написанные кровью сердца, как исповедь самому себе:
   "Дорогой товарищ, сменивший меня в этой камере. Если ты найдешь эту записку, передай ее по камерам. Может быть, она попадет кому-нибудь из моих друзей, кому я хочу послать мой прощальный привет. Не падайте духом, друзья. Мы побеждаем, а за это не жалко умереть. Тебе, товарищ, тоже придется не сладко. В одиночке трудно сидеть, нужны стальные нервы. Но не так страшен черт... Увидишь пятна на стенах - не пугайся. Это не кровь, а обыкновенная краска. Это они так размалевали стены для нас с тобой. Вот так и во всем: разберешься - и не так страшно. Бумага кончается. Обнимаю вас всех, мои друзья.
   С коммунистическим приветом - Бевз* (* - Текст записок Бевза воспроизводит в своей книге "На берегах Южного Буга" Д, Н. Медведев, которому они были переданы в первые послевоенные годы, когда он собирал материалы о винницком подполье.)
   ...Лялю Ратушную перевели в концентрационный лагерь в Гнивань. Находившиеся там заключенные были обречены на медленное умирание от холода и голода. В одном из писем матери Ляля рассказывала, как надзиратель вздумал заставить женщин вымыть в бараке пол. В результате небольшое пространство между нарами превратилось в каток. Так до весны по углам и оставался лед.
   Наталья Степановна ездила в Гнивань, возила дочери передачи, за взятку часовые разрешали передать записку. Ляля по возможности старалась не расстраивать мать. Но в одном из ее писем есть такие слова:
   "В романе Вилли Бределя "Испытание" герой говорит: "Слава всему, что придает мужество". В этом смысле можно сказать: слава Гниваньскому концлагерю!"
   Накануне 1 мая 1943 года за крупную взятку охраннику Лялю удалось вызволить из концлагеря. Возвратившись в Винницу, она сама побеспокоилась о том, чтобы изготовить себе "железные" документы и вместе с оставшимися в живых товарищами лихорадочно принялась за восстановление разгромленного подпольного центра.
   Так уж в силу своего общительного характера, обстоятельств, своей невольной осведомленности (подделывая документы, она часто знала, для кого они предназначены) Ляля стала связной. Она то появлялась в лесу в партизанском отряде имени Ленина, то организовывала встречу руководителей разрозненных подпольных групп.
   
   * * *
   
   ...Утром по городу в сторону базара идут с бидонами и котомками люди. Идет в толпе и молодая женщина с пятилитровым бидоном за спиной и большой корзиной перед собой. Бидон и корзина связаны тряпкой. Женщина остановилась, чтобы поправить на плече тряпку, осмотрелась и свернула в переулок, прижимаясь ближе к заборам, быстро пошла куда-то на другую улицу.
   На улице Фрунзе она остановилась у дома № 8 и спросила у стоявшей на крыльце женщины:
   - Скажите, здесь живет мастер по дереву Тарас? Мне сказали: Фрунзе, 8.
   - Здесь. Только улица теперь называется именем Мазепы.
   Женщина вошла во двор. Возле сарая мужчина сколачивал небольшую дверцу для собачьей будки.
   - Здравствуйте! Вы Тарас-плотник?
   - Да, я Тарас-плотник, ценный работник! - Он поднял лицо и приветливо улыбнулся.
   - Меня прислал к вам сосед.
   - Дядя Саша?
   - Он самый. Просил бидончик творожка вам передать. Плотник - Тарас Кузьмин - осмотрелся по сторонам, взял бидон и уже серьезно спросил:
   - Хвост за собой не видели?
   - Нет. Вроде прошла незаметно.
   Тарас взял дверцу от собачьей будки, приподнял фанерную обшивку (дверца оказалась двойной. Под обшивкой была заготовлена примитивная наборная касса) и высыпал туда из бидона ...типографский шрифт.
   - Спасибо за творожок! - улыбнулся на прощание Тарас.- Приходите за пирогами.
   Ляля подхватила кошелку и пошла. Теперь - действительно на базар.
   Так Ляля перенесла основную часть шрифта для подпольной типографии "Украина", которая действовала успешно до самого дня освобождения.
   Связи, знакомства, приобретенные и в тюрьме, и в концлагере, и в старом подполье, и в возрожденном вновь центре, делали Лялю подчас незаменимой связной. Она не вела никаких записей, но была своего рода справочным бюро подпольщиков.
   В последние дни оккупации Ляля Ратушная не ночевала дома. Она забегала иногда на минутку днем, и то лишь убедившись, что в доме и вокруг нет ничего подозрительного. Новые люди в подпольном центре - Тетеревский, Азарашвили, Кочетов - загружали ее работой. Приходилось быть особо осторожной. А под городом уже гремели советские пушки.
   18 марта она пришла в медицинскую библиотеку. Девчонка-уборщица, которая и жила тут, при библиотеке, частенько пускала Лялю на ночь, и они грелись рядом на узенькой постели.
   Девчонка обрадовалась Лялиному приходу. В городе рвались снаряды, в Замостье шли уличные бои. Ей одной страшно.
   - Утекли фрицы! - громко говорила девочка, радуясь, что есть кому это сказать.
   - А я с голоду умру сейчас. Не доживу до прихода наших,- шутила Ляля.
   - Хлиба нема! - пожала плечами девочка.- А от буряк е, трошки картопли...
   - Так мы ж богачи! Сейчас борщ сделаем. Соли найдешь?
   В это время в дверь постучали. Девочка выбежала в коридор.
   - Кто там? - спросила у нее Ляля.
   - Вас якийсь чоловик спрашивав...- сказала девочка, входя в комнату.
   Ляля вышла в коридор. И в это время девочка услыхала два выстрела. Что-то упало. Хлопнула входная дверь.
   Девочка метнулась к двери и увидела, что на пороге лежит Ляля. Человека, который ее спрашивал, и след простыл.
   Ляля не дождалась прихода наших. На следующий день ее хоронили со всеми воинскими почестями. Вошедшие с Красной Армией в Винницу партизаны несли ее на руках. Была весна, светило солнце, суровые, с черными от ветра лицами партизаны бросали на могилу Ляли Ратушной сон-траву, подснежники, которые еще под снегом готовили приход весны, и красные прутья с пушистыми сережками.
   Партизанам не привыкать было хоронить товарищей. Казалось, что вместо сердца у них должны были образоваться в груди гранитные глыбы. Но у могилы Ляли Ратушной их черные лица были особенно суровы. Тяжело хоронить друга. Еще тяжелее хоронить отважного, умного, бывалого друга с чистой, детской душой. Еще тяжелее хоронить его, когда вокруг весна и ликующая радость освобождения. Но особенно тяжело знать, что ходят еще по земле враги, которые не могли допустить, чтобы этот друг дожил до светлого дня освобождения. Она могла дать истинную оценку кое-кому из тех, кто после войны стал рядиться не в свою одежду...
   ...Осенью 1966 года в городе Бар Винницкой области судили предателей, чьи руки были обагрены кровью патриотов. Вполне возможно, что среди них был и тот, который 18 марта 1944 года стрелял в Лялю Ратушную.