В. Давыдова, А. Щербаков
"Славка победит"

Казинец И.П. и Ревинская Е.Н.

   "Говорят все радиостанции Советского Союза..."
   Война.
   Отступление.
   Горькие сводки сорок первого года.
   Трудно, нечеловечески трудно на фронте. Трудно в тылу. Страшно тяжело на захваченной немцами земле. Где трудней? Нет мерки, чтоб измерить ту тяжесть испытаний, которым война подвергла людей. Для Исая Казинца они, эти испытания, начались 22 июня.
   В Белосток ворвались гитлеровцы. Казинец успел уйти из города. И теперь шел по направлению к Минску. По дороге видел, пожалуй, все, что принесла с собой война. Видел, как гибли под бомбами дети, видел, как фашисты, улыбаясь, фотографировали расстрел военнопленных; видел горящие деревни, вытоптанные хлебные нивы, лошадей с перебитыми ногами и с кричащей немотой боли в умных глазах; брошенные дома, из которых неизвестно в каком направлении и насколько ушла жизнь, напоминавшая о себе лишь остывшим чайником на холодной керосинке, стопкой патефонных пластинок, календарем, с которого уж несколько дней никто не срывал листков. И это не все. Казинец видел и пережил дорогой гибель Славки Юрыгина - друга по техникуму, по работе. Они вместе ушли из Белостока. А потом Исай остался один.
   ...В гражданскую беляки зарубили шашками его отца - красного партизанского командира. У матери на руках осталось пятеро. Троих, в том числе и его, скрепя сердце, отдала в детский дом. Там Исай воспитывался, там и учился. Работал. Окончил нефтяной техникум. Вступил в партию. После воссоединения Белоруссии получил назначение в Белосток, был главным инженером конторы Главнефтесбыта, парторгом.
   Жизнь научила его управлять судьбой. И он любил жизнь за то, что каждым днем своим она наполняла его верой в разумность и величие цели, ради которой погиб отец; ради которой люди вокруг него, Исая, переносили лишения, работали, не жалея себя, и умели без громких слов все отдавать будущему. Он учился жить так же. Учился на горячих сходках комсомольских ячеек, на звеневших молодой силой субботниках, учился, когда спорил, когда пел, когда мучился над непонятными книгами. И выучился. В мирное время он доказал это.
   Теперь нужно было доказать на войне.
   Минск предстал перед ним изувеченный огнем и взрывами, придавленный массой вражеских войск, вторгшихся вслед за кровавой прелюдией, "исполненной" безжалостными самолетами с крестами на темно-серых туловищах.
   Казинец остановился у Елены Николаевны Ревинской. И, чуть освоившись в непривычной обстановке, отправился искать Григорьева.
   Константин Денисович Григорьев, бывший до войны управляющим республиканской конторой Главнефтесбыта, жил на улице Володарского. Казинец знал адрес, пришел, но дом, как и большинство зданий в центре города, оказался разбитым. В надежде на то, что Григорьев, если он не эвакуировался, заглянет сюда, Исай написал на стене свое имя и адрес - авось "позывные" сослужат службу. Так и вышло.
   Несколько дней спустя в домик на улице Берсона постучалась жена Григорьева. А назавтра сам Казинец, обрадованный ее визитом, воспрянувший духом, навестил Григорьевых, поселившихся после роковой бомбежки на Койдановском тракте.
   Они сидели, Казинец и Григорьев, два коммуниста, и обсуждали самое больное, самое злободневное в пору начавшейся оккупации: как жить?
   - Думаю, пробираться на восток нет смысла...- Казинец скрутил цигарку, закурил.- Попробуй дошагай до линии фронта, он уже под Смоленском, да и попробуй перейти фронт. Ну, допустим, перейдешь... А тут ведь тоже люди нужны. Кому-то надо и с хвоста немцев рубить... Так ведь?
   Григорьев кивнул:
   - Думал бы иначе, ни за что бы не остался... Полагаю, и тебе путешествовать незачем. Тот, кто хочет воевать с гитлеровской бандой, тот и здесь себе огневую позицию найдет...
   Толковали долго, обсуждали, а как же искать в оккупированном городе свою огневую позицию?
   В этом "а как..." их больше всего занимал вопрос: что сделать, чтобы поднялись люди, чтоб родилась и стала на ноги организация - сплоченная, живучая, страшная для врага.
   Казинец, выходя из дому, всякий раз пристально всматривался в изуродованное лицо города, стараясь понять его настроение, мысли, заботы. И всякий раз ему бросалась в глаза подавленность людей. Он понимал их. Понимал, что их угнетало отступление Красной Армий и разъедающее душу опасение: а вдруг не выдюжим, вдруг не хватит сил остановить этот серо-зеленый с засученными рукавами строй хорошо обученных, отлично вооруженных и оснащенных головорезов?! Что тогда? А тут еще повсюду - на заборах, на стенах - грозные объявления, цель которых унизить народ, подавить его волю, внушить, что бесполезны все попытки подняться против третьего рейха...
   Лагерь в Дроздах, куда немцы сразу же после вторжения в Минск согнали часть мужского населения города. Там убивали за малейшую провинность и просто так. А тех, кого не убивали, держали без пищи, без воды, подвергая неслыханным унижениям. Захлебывающиеся воплями о германских победах громкоговорители на улицах, огромные карты, где отмечалось передвижение на восток, гетто и страшные, как открытые раны, желтые знаки на одежде евреев; жуткий произвол в обращении с военнопленными; и мучительные заботы о том, как добыть буханку хлеба, котелок картошки, лекарство больному, бутылку керосина...
   Как же вселить веру в людей? Как поднять их на борьбу?
   Заставить поверить в победу, заставить распрямиться, сжать кулаки - вот что важнее всего! Найти, кто может это сделать, найти средства, формы борьбы! Найти! Начать искать теперь же! Споря, советуясь с самим собой, с Лелей Ревинской, с Григорьевым, Казинец пришел к выводу, что сильный в состоянии управлять судьбой даже в водовороте войны, способен диктовать судьбе. И стало быть...
   Очень скоро вслед за появлением нового жильца в доме № 12а на улице Берсона появился радиоприемник. Где раздобыл его Казинец - никто не знал. Казинец выбирал подходящее время, ловил Москву, подсаживался поближе, чтоб приемник "не повышал голоса", и торопливо записывал: "От Советского Информбюро. Утреннее сообщение 30 сентября.
   В течение ночи на 30 сентября наши войска вели бои с противником на всем фронте..."
   Сводки были неутешительны. Но Исай все равно переписывал и размножал их: пусть по крайней мере в городе знают, что гитлеровская пропаганда - брехня, что Красная Армия не разбита, что Москва стоит и народ не теряет выдержки, мужества и веры в разгром врага.
   Вести из Москвы, из советского тыла пробивались, просачивались в Минск и зажигали надеждой глаза, питали сердца желанием быть в одном строю с теми, кто насмерть стоял под Ленинградом, кто дрался в окруженном Могилеве, кто жертвовал жизнью, чтоб сдержать вражеский натиск на самом важном для страны - Московском направлении. Казинец радовался, когда узнавал, что тайно, исподволь Минск копит силы для борьбы, что в разных концах города один за другим встают бойцы, встают и бросают клич: "За нами, товарищи! Пусть каждый найдет свое место в цепи подымающихся в атаку!" Ему сообщали о группе подпольщиков, сложившейся в районе Комаровки; о том, что копят силы железнодорожники, что военные из "окруженцев" и освободившихся из плена сколачивают свою организацию, что зреет протест среди узников гетто... Значит...
   - Значит, не видать оккупантам спокойного тыла! Значит, не удастся подавить способность народа к сопротивлению! Значит, гореть пожару в Минске!
   Казинец говорил немного напыщенно, потому что ему очень хотелось выразить торжество и восторг по поводу обнадеживающих вестей.
   - Это уже начало победы, друзья! Коль есть люди, которые даже в такой сложной, тяжелой обстановке выходят на бой, победа будет за нами!
   Разговор шел в августе в квартире у Вячеслава Никифорова - тоже бывшего работника Главнефтесбыта. Кроме Казинца у него сидели Константин Денисович Григорьев и Георгий Семенов, попавший в окружение майор Красной Армии, с которым Казинец познакомился по дороге в Минск. Теперь все четверо согласились, что скоро можно перейти от пропаганды к бою, взяться за оружие. Важно, считали они, связать как можно скорее между собой все группы, выбрать общегородской партийный комитет и выработать тактику подпольной борьбы. Казинец взял на себя, пожалуй, наиболее сложное - разработку тактики. Впрочем, такого, чего бы он на себя не брал, не было. Он принимался за все, и принимался ревниво, неистово, жадно.
   В те дни он был поистине неутомим и вездесущ. Он бывал у подпольщиков завода имени Мясникова, с которыми обсуждал варианты осуществления диверсий на железной дороге, пробирался в гетто, чтоб договориться о сборе средств для подпольной типографии, встречался с партизанами из отрядов, что начали действовать вокруг города... Поздно вечером возвращался в домик на улице Берсона, садился, складывал на колене большие красивые руки и говорил Леле:
   - Ну вот, побегал. Теперь надо браться за работу.
   И, чуть отдохнув, усаживался допоздна. Ему, никогда не соприкасавшемуся с военным искусством, никогда не изучавшему принципы и опыт конспиративной работы и никогда ею не занимавшемуся, предстояло дать партийной организации предложения по тактике подпольной борьбы.
   Казинец понимал, что сражаться приходится с врагом хитрым и опытным. К тому же, чем дальше, тем немцы будут подозрительней и настороженней, и малейший промах, малейшую оплошность подпольщиков СД заметят моментально; не успеешь ахнуть, как капкан захлопнется. Он не сомневался также, что оккупанты завербуют агентов для засылки к подпольщикам и партизанам, и нет гарантии, что при всей тщательности конспирации не исключено появление в их организации провокатора, агента абвера или СД. Как же сделать, чтобы не пострадали интересы подполья, чтоб не погибли из-за его просчета пришедшие туда бойцы?
   Исай начал с того, что разыскал в городе людей, прошедших в свое время школу подполья. Он нашел Леонтия Ефимовича Одинцова, Ермолая Максимовича Баранова, Антона Федоровича Орсика, Игната Игнатьевича Русовича. Они, вступившие в партию в первые годы после революции, поделились с Казинцом навыками, оставшимися с гражданской войны. Григорий Давидович Смоляр посвятил его в тайны подпольной тактики Коммунистической партии Западной Белоруссии. Казинец слушал, записывал, впитывал и, сидя поздними вечерами над чистой тетрадкой, размышлял, составлял схемы, перечеркивал их, набрасывал новые. Слабым огнем горела лампа, от печки плыла мягкая, баюкающая волна тепла, и, если б не выработавшаяся уже привычка настороженно слушать подозрительную тишину за окном, можно б забыть, что где-то совсем рядом обосновались враги, которые в любую минуту могут прийти и вернуть его в жуткую действительность войны. В любую минуту... Поэтому надо торопиться осуществлять задуманное.
   В конце ноября представители подпольных групп собрались на окраине Минска в маленьком домике, где квартировал Георгий Семенов. В тесной комнатке - негромкие мужские голоса, густая пелена едкого табачного дыма. Разговор о создании единой городской партийной организации, о необходимости выработать тактику, общий план на ближайшее будущее. Время сложное. Немцы под стенами Москвы. Решается судьба Советского государства. Мнение одно: избрать партийный комитет и поручить ему собрать в кулак все, чем располагает подполье. Голосуют. Секретарем единогласно проходит Исай Казинец, вернее, подпольщик Славка Победит - он сам выбрал эту кличку. Кроме него в партком избираются еще двое - Григорьев и Семенов. Договариваются в декабре собраться снова, утвердить структуру организации, план.
   ...- Леля, Леля, скорее сюда! Послушай, сейчас должны повторить сообщение.- Исай сидел возле приемника, его глаза разбрызгивали солнце, обычно тихую речь смял торжествующий крик: - Слушай! - Он чуть усилил громкость динамика.
   "В последний час... Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы..."
   - Слышишь?! Скажи, что слышишь, ну же!
   - Чудак ты, конечно, слышу... И реву!..
   - Ведь это то, чего мы ждали, Лелька, ты, Константин Денисович, Жора, я, все, все. И ты знаешь, это не пришло бы, если б не было веры, что оно придет! Вера все-таки изумительное оружие! И меня особенно радует то, что оно действует по обе стороны фронта...
   Голос диктора замолк. Исай выключил приемник и сразу переменил тон:
   - Немцев погнали на запад. Понимаешь, какую важность приобретает наш участок фронта, наше подполье, партизанские отряды?! Нам станет легче работать, потому что победные вести из Подмосковья всколыхнут, поднимут людей, распрямятся спины, уверенность нальет мускулы решимостью драться... Да, да! И в то же время, представляешь, насколько увеличится наша ответственность за боевую готовность подпольщиков, за осуществление наших планов... Да, сегодня мы собираемся.
   Подпольное совещание в том же маленьком домике у Семенова вел он, Славка Победит. Высокий, стройный, в своем повседневном сером костюме, в белоснежной сорочке с галстуком он как бы пришел в эту тесную комнатку из казавшегося далеким мирного времени. Только говорил он о войне, об участии в общем, невиданном по масштабам сражении, где маленькая подпольная организация как будто и не видна среди дивизий, танковых корпусов, эшелонов с боеприпасами, не смежающих глаз тыловых заводов. Но ей отведена позиция на передовой, а на передовой, как известно, успех роты, батальона, полка и даже армии зависит от того, как поймет и выполнит свою задачу каждый стрелок, пулеметчик, связист, сапер. С этого и начал Славка.
   Константин Денисович Григорьев писал:
   "Протокол № 1. 15.12.1941 года. Присутствовали:... Повестка дня: 1. О создании партийных звеньев и комсомольских групп;
   2. Обеспечение связи с партизанскими отрядами;
   3. О массовой работе среди населения".
   Победит ознакомил товарищей со структурой подпольной организации, которую он предлагал.
   Очень кратко изложил обстановку. В городе уже есть немало активистов, действующих смело и плодотворно. Это позволяет взяться за создание общегородской организации. Нужно учесть, однако, что враг тоже готовится по-своему расправиться с бойцами Сопротивления. Как - он уже показал: в канун 24-й годовщины Октябрьской революции в городе повешены несколько патриотов за то, что оказывали содействие советским военнослужащим, попавшим в плен. Словом, пощады не будет, стало быть, нужно готовиться к борьбе опасной, сложной, требующей рассудка, смелости, риска...
   Начало положено, продолжал Славка, но по сей день в городе много коммунистов, еще не вовлеченных в подполье, их нужно вовлечь; город слабо связан с партизанскими отрядами, а связь необходима теснейшая; и, наконец, общий центр должен выявить всех надежных и работоспособных товарищей, которые могут быть полезны подполью.
   Он предложил утвердить структуру: комитет из трех человек; звенья - не более десятка человек в каждом; комсомольские группы - до пяти человек в группе (включая и несоюзную молодежь при условии, что комсомольцев больше). Затем порядок связи, формы руководства...
   Обсудили первый вопрос, второй. По третьему Григорьев записал в протоколе:
   "Тов. Победит информировал о необходимости моральной поддержки масс, для чего следует издавать листовки с материалами об истинном положении на фронтах, разоблачая клевету минской фашистско-нацдемовской газеты, подрывая подлые действия врага.
   Постановление:
   Выпус тить первую листовку 25 декабря с материалами - итоги войны за пять месяцев и обращение к матерям о сохранении детей - молодого поколения Советской Белоруссии".
   Через несколько дней появился протокол № 2. Пунктом первым в нем значилось: подведение итогов по созданию партийных звеньев и комсомольских групп. Отмечалось: "Решение партийного комитета о создании пяти звеньев выполнено полностью; имеется вместо пяти восемь звеньев и шесть комсомольских групп".
   Город переходил в наступление.
   ...Славка был секретарем парткома не только организующим и командующим. Он участвовал в диверсионных вылазках, в террористических актах, он помогал переправить за город, к партизанам, людей, оружие, он создавал новые явки, инструктировал руководителей звеньев, хранил документы. Писал:
   "Поступление медикаментов за 19.1.42 г.:
   Вазелиновое масло......1 бутылка
   Йод............1 кг
   Нашатырный спирт......1 бутылка
   Риванол..........1 бутылка
   Бинты...........177 штук
   Вата простая........1 пачка
   Камфора сухая.......6 пачек
   Кодеин...........15 штук
   Кальцекс..........3 пачки
   Вата (для ран)........2 пачки
   19/I. Победит".
   
   В назначенные дни к нему приходили доверенные лица и уходили, оставляя расписки:
   "Дана настоящая в том, что мною, т. Чумаковым, получено от городского комитета для партизанского отряда шапок 16 шт.+ 1 = 17, сахарину - 1100 таблеток, махорка, перчатки - 5 пар. В том числе небольшое количество медикаментов. Вышеперечисленное получил, г. Минск, 28.1.42 г."
   И подпись...
   
   Подпольщики поражались умению Славки легко и умно общаться с людьми. Он удивительно точно угадывал мысли, улавливал тончайшие оттенки настроения, чувствовал, когда открываются внутренние раны, и тут же помогал их залечить. Казалось, до чужих ли болезней было в те дни, каждый из которых держал наготове смерть для тебя самого, и тем не менее Славке было и до чужих болезней. Когда у Кости Хмелевского обострилась язва желудка, партком принял решение: выделить Хмелевскому 250 рублей из партийной кассы, чтоб хоть немного поправить здоровье.
   ...Хлопоты, заботы, дела... Он рвался успеть всюду. Но самой большой его заботой, самой беспокойной мечтой была подпольная типография. Он "болел" ею с тех пор, как пришел в Минск и задумал сколотить подполье. Он не раз уже видел мысленно белые стопки листовок, иногда представлял, как они радостной метелью закружатся над городом, если кто-то сильной рукой бросит их оттуда, где сероватой мглой начинается зимнее небо; а иногда ему виделись озаренные радостью и надеждой лица одних и перекошенные злобой - других, лица людей, взявших в руки листки с призывом держаться, копить силы, воевать...
   Типография была его мечтой, но воплотить ее в жизнь оказалось нелегко. Подыщи помещение, добудь шрифт, краску, бумагу, найди специалистов-печатников, готовых подвергнуть себя смертельному риску... И сумей, при этом, все сделать так, чтобы никто из фашистских овчарок не пронюхал, не напал на след. А когда выйдут первые листовки и газеты, гитлеровцы узнают о существовании типографии, мобилизуют свою сыскную службу и...
   Нет, Славка упорно не хотел думать о том, что будет тогда. Он жил нынешним, желанным, а оно постоянно напоминало ему: "Помнишь, ты убедил себя, что судьбой можно управлять и в военную бурю, вот и управляй, делай, что от тебя требует судьба коммуниста, и веди других... А чтобы вести, спеши, спеши с типографией!" И он спешил.
   С помощью подпольщиков из гетто он нашел помещение - хороший подвал, с очень удобным выходом - сразу на две улицы, на Немигу и на Островского. Товарищи из комаровской группы проникли тем временем в пущенную оккупантами типографию и запаслись шрифтом, они же создали небольшой (на первый случай!) запас бумаги, а к новому году Славка представил на утверждение комитета директором подпольной типографии Михаила Борисовича Чипчина, человека, отлично знавшего полиграфическое дело.
   18 января сорок второго года он принес от Чипчина ту самую белую стопку листовок, что не раз виделась ему сперва спресованным порохом в гильзе, потом белой метелью, пущенной сильной рукой над истосковавшимся по правде городом: "Читайте, люди!"
   "Ни тюрьмы, ни виселицы, ни расстрелы не сломят единство и волю советского народа. Шире сеть партизанских отрядов и их активные действия!
   Трудящиеся временно оккупированной зоны, мобилизуйтесь на скорейшее уничтожение фашистской мрази, этим вы ускорите победу над врагом.
   Прочитав, передай товарищу".
   Смелые, преданные люди разнесли листовки по городу. Славка видел и знал по рассказам: листовки брали как опасный, но драгоценный груз, прятали, но при первой же возможности читали и перечитывали, будто прикладывались к источнику, откуда можно зачерпнуть силы, чтоб подняться во весь рост.
   ...Подполье мужало. Пополнялись бойцами и крепли недавно еще совсем маленькие группы, все больше чувствовали оккупанты, что город, отнесенный ими в разряд тыловых, зримо превращается в город почти фронтовой. Все чаще выходило из строя оборудование на заводах, взрывались торопившиеся к фронту поезда, все чаще исчезали из вражеского гарнизона солдаты и офицеры. Сомнений не оставалось: в Минске действует подполье - дерзкое, организованное, разветвленное, беспощадное. Последовал строжайший приказ немецкого командования: найти и уничтожить!
   Дышать становилось с каждым днем все тяжелее. Пока никто из подпольщиков не пострадал, но атмосфера сгущалась, чувствовалось: вот-вот разразится гроза. В центр города лучше не показывайся - на каждом шагу проверяют документы, на заводах тоже то и дело устраивают проверки, наводят какие-то справки, кем-то интересуются; выйти из города гораздо сложнее, чем прежде,- указано всего несколько улиц, на которых круглосуточно торчат постовые и патрули. Подпольщики уже не раз замечали, что возле явочных квартир нет-нет да и замедлят шаг какие-то подозрительные типы... Неужели немцам удалось нащупать нити, связывающие между собой группы?! Как? Наводит провокатор? Выдает неумелая конспирация? А что же делать? Свернуть работу? Приостановить, когда наконец все как будто начало налаживаться? Нет, ни в коем случае! Приостанавливать и тем более свертывать нельзя. Да и не остановить, как не остановить ледоход, как не задержать весеннее цветение лугов, не отсрочить возвращения птиц. Но ведь приближение грозы тоже нельзя предотвратить? Где же выход?
   Внешне Славка почти не изменился в те дни. Такой же энергичный, шумный, как всегда, только глаза настороженнее, острее. Переживаниями не делится ни с кем, даже с Лелей. Лишь иногда в разговоре прозвучит приглушенная нотка опасения: неужели немцы смогут обнаружить, сломать все, что создавалось неимоверными усилиями, ради чего отказывались от всего, жертвовали самым желанным и дорогим?!
   В конце марта начались аресты. Почти каждый день на улицу Берсона приходили скверные вести: арестовали несколько человек в типографии, нагрянули с обыском на конспиративную квартиру на улице Чкалова, увезли в тюрьму целую группу с завода имени Мясникова, совершили очередной налет на гетто...
   А сегодня к Славке зашел Михаил Гебелев и сообщил:
   - Я по поручению горкома предлагаю вам с Лелей перебраться на другую квартиру, в Грушевский поселок, к Антонине Андреевне Мелентович. Тут оставаться нельзя. А там - вы знаете - надежный человек, тихий район...
   Славка не стал спорить с Гебелевым. В тот же день они перешли в Грушевский. Тут действительно было тихо и, казалось, совсем безопасно. Славка не выходил никуда. День, другой... К нему наведывался Гебелев, приносил новости; Леля с Антониной Андреевной ходили по его поручению в типографию на Немигу, предупредить Чипчина, чтоб действовал с величайшей осторожностью... Посылал, ждал, встречал, а сам томился.
   ...На третий день вынужденного домашнего ареста Славке сообщили, что пришла связная от партизан.
   - Я должен с ней встретиться. Это совершенно необходимо и для подполья и для отряда... Пойду!
   Его отговаривали. Но он все-таки пошел. Пошел вместе с Лелей. И оба не вернулись...
   
   ..."8 мая 1942 года.
   Начальник полиции
   безопасности и СД
   
   Сообщения из занятых восточных областей
   
   ...В Минске с момента разгрома советских армий, главным образом у Вязьмы и Брянска, находится большое количество офицеров Красной Армии, которым удалось обеспечить себя гражданской одеждой и фальшивыми паспортами...
   ...Из этих кругов преимущественно набиралось руководство и пополнение партизан..."
   И далее о Казинце...
   "В августе (сентябре) 1941 года... попытался организовать и прочно объединить эти круги. Речь идет об инженере-нефтянике Исае Казинце, который жил под вымышленной фамилией Деликурды-оглы Мустафа и имел все документы на эту фамилию... Сначала его деятельность ограничивалась тем, что он с близкими друзьями слушал сообщения у некоего Георгия (кличка Жорж), а затем устно распространял их.
   В декабре 1941 (январе 1942 г.), когда русские предприняли наступление и остановили продвижение немецкой армии, Казинца и его людей охватил новый подъем, к работе были привлечены и завербованы другие лица, возникла организация нелегальной коммунистической партии и партизанского движения. Руководство компартии состояло из комитета в 8 человек, каждый из которых имел определенный участок работы. Казинец был председателем комитета...
   ...В то время как партизанами в Минске еще не было совершено никаких террористических актов и саботажей, они занимались вербовкой партизан и переброской их в партизанские отряды, находящиеся на территории Белоруссии...
   ...Пропагандистский и разведывательный материал поставлял Казинец... Кроме того, собирались еще и другие сведения, которые затем перепечатывались в секретной типографии и распространялись в виде листовок. Типография находилась в одном жилом здании вблизи гетто. Руководил ею Чипчин. Типография была полностью оборудована, и в ней можно было печатать не только листовки, но и пропагандистские брошюры... Типография постоянно выполняла также поручения партизанских групп, находящихся вне Минска. По известным до настоящего времени сведениям, партизанам было доставлено около 3 тысяч листовок...
   ...В результате проведенных расследований было арестовано 404 человека. Из них уже расстреляно 212 человек. Было обнаружено большое количество оружия и боеприпасов..."
   Таков документ из вражеского лагеря. Мы не будем спорить с его авторами по поводу некоторых деталей, терминов. Скажем только, что в подобных случаях враги бывают очень объективны.
   
   7 мая 1942 года оккупанты повесили в разных районах Минска 28 советских патриотов. В числе казненных был секретарь подпольного горкома партии Исай Казинец.
   Он погиб задолго до победы. Но знамя, которое мы водрузили в сорок пятом над рейхстагом, нес и он, а вместе с ним и после него те, кого он поднял в самом трудном для нас сорок первом году. Он поднимал, потому что был коммунистом, потому что верил.
   Враги отняли у него жизнь. Но они не смогли отнять у него подпольной клички Победит. Он погиб, но доказал, что выбрал эту кличку не зря.