ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

   Зина Хатимова и Толя Антипов в субботу пошли в лес. У Толи в подкладку пиджака были зашиты клятвы членов подпольной комсомольской группы. Эти клятвы были написаны прошлой ночью в торжественной и немножко мрачной обстановке. Они собрались в подвале у Лисицына. В сырую каменную яму снаружи не проникал свет. Алешка зажег сделанный дома факел. Запахло керосином, затрещали тряпки, привязанные к палке. Дымное пламя взметнулось к заиндевевшему потолку, из мрака выступили серьезные, напряженные лица. Алешка достал из кармана листок бумаги и простуженным голосом негромко прочел:
   - "Я, Алексей Шумов, вступая в члены подпольной комсомольско-молодежной группы города Любимова, даю торжественную клятву, что буду, не щадя своей жизни, выполнять задания партизанского штаба, собирать сведения разведывательного характера. Я клянусь, что отдам все силы на борьбу с немецко-фашистскими захватчиками и, если буду арестован, не выдам товарищей и погибну гордо, как подобает комсомольцу. Если же я нарушу эту торжественную клятву, пусть постигнет меня суровая кара и презрение всех советских людей. К сему - Орел".
   - Почему ты подписался Орел? - шепотом спросила Зина, стоявшая, прижавшись к Шуре, широко открыв глаза, в которых отражалось багровое пламя факела.
   - В отряде не должны знать наших фамилий! - ответил Алешка. - И вы все тоже придумайте для себя условные клички.
   - Я подпишусь Огонь! - мечтательно сказал Женька.
   - А я Руслан! - раздался бас Антипова.
   - Нет, а я знаете как? - смущенно проговорила Шура. - Пусть моя кличка будет Победа! Можно, Алеша?..
   При колеблющемся свете факела они написали клятвы единственной ручкой, которую захватил из дому Женя, по очереди обмакивая ее в чернильницу, в которую была налита разведенная водой сажа. Потом каждый прочел вслух клятву, а остальные, выстроившись в шеренгу, стояли плечом к плечу и молча слушали вздрагивающий от волнения голос товарища. Тоня несколько раз принималась читать, но не могла, ее душили слезы. Она махнула рукой и сдавленно сказала:
   - Не знаю, что со мной делается!.. Я всех вас так люблю, так люблю, милые мальчишки!.. Вы не подумайте, что я плачу... Это от счастья, честное слово! Потому что все-таки они, сволочи, ничего не смогли с нами сделать! Ничего!.. Вот мы стоим здесь все... Комсомольцы, советские люди, и нет такой силы... Вы меня простите! - Она всхлипнула, но тотчас же строго нахмурилась и закусила губы.
   А Толя написал всего несколько слов и прочитал, ни на кого не глядя, с сумрачным, злым лицом:
   - "Клянусь убивать немецких гадов, пока буду жив! И живой им в руки не дамся! Последнюю пулю оставлю для себя! Если нарушу слово, расстреляйте! Руслан!"
   - Поздравляю вас, товарищи! - строго и торжественно сказал Алешка, вынув факел из щели в стене, куда тот был вставлен, и подняв высоко над головой. - Теперь наши жизни принадлежат не нам!.. Завтра вы получите оружие. Берегите, с собой не носите, лучше спрячьте в такое место, откуда в случае нужды можно было бы быстро достать. Собираться вместе больше не будем. Ходить друг к другу тоже. Сами ничего не предпринимайте. Это категорически запрещается. Будете выполнять распоряжения партизанского штаба и подпольного горкома партии. Ну вот, пока, кажется, все! Можно расходиться. Остаются Антипов и Зина. Для них есть задание! ние. Асфальтированный дворик был освещен электрическим фонарем. Зная, что если часовой заметит его, тут же без разговоров застрелит, Антипов, как ящерица, на животе прополз по двору и притаился под железной лестницей, которая вела на второй этаж, где был вход в будку киномеханика. Отдышавшись, Толя осторожно полез по ступенькам. Тело стало легким и как будто невесомым, сердце билось редко и сильно. Когда он уже был у цели, ступенька громко звякнула. Антипов, затаив дыхание, прижался к стене. Скосив глаза, он увидел часового, вышедшего из будки. Солдат медленно повел дулом автомата. Постояв, он снова скрылся в будке.
   Дверь была заколочена. Толя долго, ломая ногти, пытался открыть ее, но тщетно. Обессилев, он присел на узкую железную площадку и стал думать, как проникнуть в здание. Вот если бы можно было отвлечь внимание часового и тем временем сразу сильным рывком распахнуть дверь! Но как отвлечь? Увидев под ногой осколок кирпича, неведомо как попавший на площадку второго этажа, Антипов вдруг вспомнил одну хитрость, которую применяли мальчишки, когда играли в прятки. Чтобы заставить отойти от кона того, кто "водил", ребята бросали в кусты палку или камень. Раздавался громкий шорох, "водящий" бежал на шум, а в это время к кону мчались мальчишки, оглушительно крича:
   - Палочка- выручалочка, выручи меня!
   ..."Ну, выручай, палочка!" - усмехнулся Толя, схватил кирпич и, тщательно прицелившись, швырнул в будку. Кирпич упал в точности так, как рассчитал Антипов, -- шагах в пяти от будки, в заросли обнаженного, колючего шиповника. Часовой в ту же секунду выскочил. Тишину прорезала длинная автоматная очередь. Толя не терял времени. Он изо всех сил дернул дверь, та с треском распахнулась. Антипов очутился в темной камере киномеханика. Снаружи все еще раздавались выстрелы, затем послышались крики выбежавших из клуба солдат. Они минут десять шарили в кустах, беспорядочно стреляли, в конце концов угомонились и разошлись. Все стихло. Тогда Толя привстал.
   Его глаза привыкли к темноте, и он увидел три маленьких квадратных окошечка и сломанный покосившийся киноаппарат. Выглянув в окно, Антипов невольно отступил. Внизу был зрительный зал. Вместо кресел виднелись складные алюминиевые койки. Они стояли правильными рядами, там спали немцы. Кинотеатр был освещен синей лампой, возле которой дремал дежурный. Пробраться через зал было нельзя. Попасть на сцену Антипов мог только через чердак. На потолке в камере киномеханика он увидел квадратное вентиляционное отверстие. Взобравшись на аппарат, осторожно отвинтил металлическую решетку и влез на чердак, пробежал по пыльной квадратной балке, тянувшейся через все здание, и по железному тросу, на котором висела декорация, спустился на сцену. Занавес немцы сорвали, и Антипов видел спящих солдат и дежурного, клевавшего носом. В дальнем углу зала трое немцев при свете карманного фонарика играли в карты.
   Знамя оказалось на месте. Оно, правда, валялось на полу и было засыпано обвалившейся штукатуркой, но Толя нашел его сразу. Сорвав с древка, он обмотал полотнище вокруг тела, сверху снова надел куртку и по тому же тросу выбрался на чердак. Дневальному достаточно было оглянуться, чтобы увидеть его, но, на Толино счастье, немец спал...
   Прошло больше часа, ребята уже начали беспокоиться. Они встретили Толю радостными возгласами. Факел почти догорел и больше дымил, чем светил.
   - Вот! - сказал Толя, сняв телогрейку и разворачивая знамя.
   - Где ты достал? - восхищенно спросила Зина, нежно поглаживая рукой мягкий бархат.
   Все поздравляли Антипова и просили рассказать, как он сумел так ловко все сделать; один Алешка молчал, глядя на Толю задумчиво и ласково. А когда ребята разошлись, Алеша негромко произнес:
   - Если мне доведется увидеть когда-нибудь Аню Егорову, я обязательно расскажу ей... Чтобы она поняла, какую ошибку сделала в тот день... Мы до войны часто ошибались. Не умели в людях разбираться. Если бы знала Аня, что Иванцов через несколько месяцев фашистскую форму наденет, а ты ради того, чтобы спасти знамя, жизни не пожалеешь... А ведь уже тогда вполне можно было понять, какой человек Иванцов, а какой ты! Ей-богу! И после войны мы этому научимся, вот посмотришь!.. Научимся не бояться красивых фраз и глядеть, что у человека внутри!
   Ребята и девушки молча слушали Алексея Шумова. Они знали его с детства и теперь с удивлением спрашивали себя: когда он успел так измениться? Он стоял перед ними с пылающим факелом в правой руке, высокий, тонкий, с юношескими, еще не вполне развившимися плечами, но с полным энергии и сдержанной .силы лицом зрелого мужчины. Голос его окреп, в нем зазвенели незнакомые ребятам стальные, несгибаемые нотки, и весь он был, как тугая пружина. И, глядя на него, комсомольцы как-то яснее ощутили, что отныне у них существует настоящая подпольная организация и есть настоящий, опытный и храбрый командир, которому спокойно можно доверить свои жизни.
   - Знаете, ребята, чего нам не хватает? - вдруг сказала Зина, и все посмотрели на нее. - У нас нет собственного, боевого знамени! А ведь разве можно без знамени? По-моему, никак нельзя!
   - Да, пожалуй, ты права! -согласился Алешка. -Но где же его взять? Может быть, просто сшить самим? Достать где-нибудь кумач и сшить!
   - Зачем? - вдруг громко возразил Анатолий. Он вдруг заволновался, на щеках выступили пятна, глаза заблестели. - Знамя будет! Не какое-нибудь, а самое настоящее!.. Вы, пожалуйста, не расходитесь. Подождите здесь. Я через полчаса вернусь... Нет, через час! Но вы обязательно дождитесь, ладно?
   Оттолкнув Женьку, пытавшегося его удержать, он подпрыгнул, ухватился руками за край люка, подтянулся и вылез наружу. Ребята и девушки изумленно переглянулись.
   А Толя, пригнувшись, бежал по улице. Он вспомнил про знамя, которое стояло на сцене во Дворце культуры, и решил его стащить. Дворец культуры немцы превратили в казарму. Двухэтажный дом с колоннами был окружен оградой из колючей проволоки, в фанерной будке сидел часовой. Толя несколько дней тому назад проходил мимо клуба и обратил внимание на ограду и часового. Пока он бежал по улице, знамя все время алело перед его глазами, бархатное, с золотой бахромой и кистями, с надписью большими буквами: "Переходящее знамя Народного Комиссариата электростанций". Оно тогда стояло в углу сцены, за прислоненными к стенке холщовыми декорациями. Вряд ли немцы заметили его.
   У Антипова не было определенного плана, он рассчитывал, что, подойдя к Дворцу культуры, найдет способ проникнуть внутрь.
   Была полночь, когда он, прячась в густой тени домов, вплотную приблизился к клубу. Толя лег на землю под изгородью, снял ватную куртку и, накинув ее на проволоку, быстро и бесшумно переполз через заграждение. Да брось, нашел о чем говорить! - смущенно пробормотал Толя. Он был рад, что Алешка догадался о его тайной и давней мечте...
   Шумов сообщил друзьям пароль, отзыв и велел передать связному, что подпольная комсомольская группа создана и готова выполнять задания партизанского штаба.
   ...Был полдень, когда Зина и Толя добрались до Сукремльского оврага. Тучи обложили все небо. Неторопливо сыпалась мелкая снежная крупа. Снег шел уже третий день, и земля побелела. Это было плохо, потому что оставались следы.
   Зина и Толя шли молча. Впервые за многие дни они чувствовали себя в относительной безопасности, немцев нигде не было, вокруг лежало лишь пустынное поле да невдалеке темнел лес. И это ощущение полной свободы было так прекрасно, что не хотелось разговаривать...
   Заснеженные стены оврага круто опускались вниз. Толя протянул Зине руку, но она поскользнулась, и пришлось подхватить ее на руки. Так на руках он и донес девушку до дна оврага. Зина прижалась к Анатолию и закрыла глаза. Ей хотелось почему то заплакать, но в то же время на душе было светло. Она с сожалением легонько оттолкнула его, когда спуск кончился, и потупила глаза, невольно покраснев. Они были одни в овраге, где царил полумрак и со всех сторон поднимались кверху крутые склоны, заросшие кустами и мелким подлеском. Было так тихо, что отчетливо слышался шелест падающего снега. Анатолий взял Зину за руку и сказал:
   - Вот, Зина, видишь, как все получается... Война началась, и пропали наши планы. Теперь мы не сможем пожениться... А может быть, можем? - тут же умоляюще спросил он.
   - Глупости, - прошептала Зина, сжав его пальцы. - Разве такое время?.. Не надо сейчас об этом, То- ленька!..
   Она впервые назвала его так ласково и, когда он взял ее за плечи, покорно повернулась и подставила губы. Он был ошеломлен и растерялся, он шептал ей в ухо ласковые, бессмысленные слова, которые сам не понимал, но Зина отлично понимала и готова была слушать хоть до ночи...
   - Дорогая моя! - шептал Анатолий, впервые, может быть, осознав, как много глубины в этих простых словах. - Девочка моя! Маленькая моя! Мы с тобой никогда не расстанемся, до самой смерти будем вместе! И ты увидишь, мы еще дождемся, всего, всего дождемся! И Советскую власть дождемся, и немцев прогоним. Мы с тобой конец войны своими глазами увидим!.. Ведь когда-нибудь настанет же он, этот счастливый, сказочный день! Будет всюду играть музыка, и флаги... И я приду к тебе с цветами... Ты какие цветы больше всего любишь?
   - Толя! - шепотом сказала Зина, глядя на него тревожными, жалобными глазами и так крепко ухватившись за его телогрейку, словно Анатолия могли у нее отобрать.- Миленький мой!.. Ты знаешь, чего я больше всего боюсь? Не того, что меня убьют, и вообще, не смерти!.. А того, что нас с тобой разлучат, и... ты понимаешь, это же может случиться!.. И мы погибнем вдали друг от друга! Вот чего я боюсь больше всего на свете!..
   - Что ты, Зина! - ответил Антипов, целуя ее. - Что ты, что ты!.. - Он не хотел думать о плохом в эту минуту, он ничего не хотел и ничего не желал, кроме того, чтобы она длилась подольше.
   Снег повалил гуще, стало темнее. Зина, оттолкнув Толю, сказала:
   - Ты забыл, зачем мы сюда пришли? Человек же ждет!
   - Думаешь, он уже здесь? - усомнился Толя. - Сейчас попробуем! Машка! Куда ты провалилась, проклятая коза! - закричал он, зорко оглядываясь по сторонам, но вокруг было тихо, и Толя хотел было крикнуть еще раз, но в этот момент Зина дернула его за рукав, и он, обернувшись, увидел низенького, оборванного мужика в огромных валенках и старой-престарой шапчонке, который, отряхиваясь от снега, выходил из-за кустов в двадцати шагах от них. Лицо у мужика было сморщенное, темное. Черная борода кольцами спускалась на овчинный полушубок. Прищуренные глаза смотрели настороженно и в то же время насмешливо. У Толи и Зины одновременно мелькнула мысль, что если этот человек здесь уже давно, то, очевидно, слышал и видел все... Они смутились и покраснели, а мужик неторопливо достал из кармана красный носовой платок, громко высморкался и только после того, как спрятал платок, медленно и внушительно сказал:
   - Не там ищешь, сынок! В лесу поищи! Облегченно вздохнув, Антипов бросился к нему.
   - Здравствуйте! - сказал он, улыбаясь немного смущенно и протягивая руку. - Значит, вы от товарища Золотарева!
   - Здравствуй, если не шутишь! - ответил партизан, крепко, но мягко сжав Толе ладонь. - От кого я - это, брат, тебя никаким краем не касается, а ежели желаешь что передать, то милости прошу!
   Тон у него был дружелюбный, но твердый, и Антипов почувствовал себя неловко.
   - Извините! - пробормотал он, покосившись на Зину, и поспешно достал из кармана пакет, в котором были сложены листки из школьной тетрадки с клятвами комсомольцев. - Вот! И еще я уполномочен сообщить, что группа, о которой известно товарищу Золотареву, в настоящее время создана и готова приступить к выполнению любого задания штаба!
   - Создана, стало быть! - сказал мужичок. - Это хорошо! А тебя как зовут-то? Фамилия какая?
   - Называйте меня просто Руслан!-покраснев, ответил Толя и подумал: "Дудки! Один раз купил, больше не надейся!"
   - Руслан? - переспросил мужик и улыбнулся. - Запомню! А дивчину, если не секрет, как кличут?
   - Стрела! - с достоинством ответила Зина и подошла ближе к Толе.
   - А меня, дорогие вы мои, звать Афанасий Кузьмич Посылков! - весело сообщил партизан и похлопал Толю по плечу. - Передам я ваши слова кому следует, а теперь вы меня послушайте!.. Да присядьте на пенек, разговор будет долгий.
   Посылков снял с плеча туго набитый рюкзак и передал Антипову.
   - Возьми-ка, Руслан, да будь осторожен! Здесь магнитные мины и тол. Расходуйте с оглядкой, товар дефицитный. А пока спрячьте подальше. Теперь слушайте, чего вам надо делать! Немцы собираются завод пускать. Выясните, кто из рабочих, мастеров остался в городе, осторожно прощупайте настроения, постарайтесь внушить, чтобы добровольно на фашистов не работали, саботировали, портили оборудование... Но сами не рискуйте, больше обходитесь намеками. Разведайте, есть ли возможность взорвать электростанцию. Как охраняется? Откуда к ней удобнее подобраться? Напишите подробное донесение. И последнее поручение: узнайте, есть ли у немцев в городе наблюдательный пункт, откуда они просматривают окрестности и подступы к лесу. Пока все. В будущую субботу встретимся здесь же.
   Посылков надел меховые варежки и сделал несколько быстрых приседаний, потом похлопал руками себя по бокам.
   - Пока вас ждал, застыл малость! -с усмешкой объяснил он, многозначительно посмотрев на Толю.
   - Ну, до свидания, Афанасий Кузьмич! - сказал Антипов. - Будьте спокойны, выполним, что велено! Не сомневайтесь!
   - До свиданья-то до свиданья, - ответил партизан, вздохнув, - но одному из вас со мной придется остаться!
   - Как?! - не поняла Зина и испуганно посмотрела на Анатолия.
   - Очень просто! - мягко объяснил Посылков. - Таков приказ товарища Золотарева. Один из вас должен пойти со мной в отряд и остаться в лесу для постоянной связи с городской подпольной группой. Спорить не приходится, да и не время. Товарищ Руслан пойдет в Любимове, ну, а уж вы, милая девушка... - Афанасий Кузьмич развел руками. - Не взыщите. Отправитесь со мной в лес!..
   - Прямо сегодня? Сейчас? - вырвалось у Зины, и она с отчаянием снова оглянулась на Толю, который тяжело молчал.
   - Сейчас, девушка, а то когда же! - ответил Посылков. - Ну, вам, я вижу, попрощаться надобно. Когда кончите, крикните меня. Я наверху обожду. Да побыстрей. Обратный путь неблизкий, сутки идти, и отдыхать по дороге едва ли придется!
   Махнув Антипову рукой, он исчез за кустами. Зина и Анатолий несколько секунд, не шевелясь, смотрели друг на друга. Лица у них были растерянные. Оба еще не осознавали, не ощутили в полной мере того, что им придется расстаться, и может быть надолго. Глаза Зины медленно наполнились слезами, она протянула к Толе руки и жалобно, совсем по-детски, протянула:
   - Что же это, а? Как же мы теперь?..
   Антипов подошел к ней и обнял. Девушка уткнулась ему в плечо, но не плакала, слез почему-то не было. Она лишь вздрагивала всем телом, точно от холода. Нахмурившись, с каменным лицом, Толя гладил ее по мягким волосам и глухо говорил:
   - Так надо, Зиночка, родная, ну что же делать?.. Не расстраивайся, дорогая, милая... Мы будем часто встречаться!.. Вот здесь, на этом месте, по субботам. Я попрошу Алешку, чтоб всегда посылал меня с донесениями... Ты плачешь? Не надо, хорошая моя, ну, посмотри на меня, посмотри!.. Глаза у тебя, как зеркало, и блестят!.. Зина, Зиночка!..
   И еще много говорил Толя таких слов, которые нельзя и не нужно повторять сейчас. Предназначенные для любимой и услышанные лишь ею одной, они звучали бы теперь совсем иначе и все равно не передали душевной боли, любви и нежности того, кто произнес их пятнадцать лет тому назад в Сукремльском овраге, в горькую минуту прощания.
   И Зина и Толя с трудом удерживались от слез, но ни на секунду не заколебались, им не пришло на ум, что можно не послушаться Афанасия Посылкова, и сделать так, чтобы в лес отправился другой.
   - До свиданья, Зина!
   - До свиданья, Толя! - в последний раз прозвучало в овраге, и Антипов, не оглядываясь, стал взбираться по тропинке, а Зина, держа шапку в руке, смотрела вслед. Так она стояла и смотрела до тех пор, пока Анатолий не скрылся за гребнем оврага. Тогда девушка медленно надела шапку, вытерла слезы и пошла к Посылкову, который терпеливо ждал ее, сидя наверху, на пеньке, и с тревогой поглядывая на все больше хмурившееся небо.