ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

   В первых числах сентября тысяча девятьсот сорок первого года капитан милиции Юрий Александрович Золотарев возвращался из областного центра. День был солнечный, окна автобуса открыты, ветки с желтыми и оранжевыми листьями хлестали по бортам. Юрий Александрович задумчиво смотрел на пассажиров. Их было немного: женщина с чемоданом, два загорелых парня в выцветших трикотажных теннисках и пожилой мужчина, державший на коленях пузатый парусиновый портфель.
   Золотарев изменился за последние несколько месяцев. Треугольные залысины на лбу стали еще выше, щеки пожелтели и втянулись, крупный, вздернутый нос, придававший лицу задорное выражение, заострился, взгляд был напряженным. Юрий Александрович отличался общительностью и обычно не скучал, знакомился с попутчиками и проводил время в шутливой беседе. Но сегодня он был настроен торжественно. Ему не хотелось разговаривать. Беседа с секретарем обкома партии всколыхнула со дна души множество мыслей и чувств.
   Услышав в телефонной трубке знакомый, приглушенный расстоянием голос Федора Даниловича Лучкова, Золотарев был так взволнован, что не сразу смог ответить на приветствие.
   - Приезжай ко мне. Хочу тебя видеть, - сказал Лучков после того, как расспросил о здоровье и о работе. - Есть серьезное дело.
   Юрий Александрович в тот же день собрался в дорогу. Софья Аркадьевна, тоже взволнованная, с красными пятнами на щеках, проводила его до остановки автобуса и на прощанье крепко пожала руку. Высунувшись из окна, Золотарев услышал, как она сказала:
   - Я всегда верила в справедливость, Юра!..
   Не ответив, он махнул рукой.
   Чтобы понять волнение супругов, нужно знать, кем для них был Федор Лучков. В тяжелые дни он один выступил на защиту Золотарева.
   ...Борис был не родным сыном Юрия Александровича. Он не обманывал Тольку Антипова, когда говорил о своей жизни под лодкой. В тысяча девятьсот двадцать третьем году этот восьмилетний мальчуган не имел ни дома, ни родителей. Золотарев в то время работал начальником отдела в одесской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. В тот год по призыву Дзержинского все силы Чека были брошены на спасение детей, которых война и разруха лишили крова. Днем Юрий Александрович просматривал "дела" задержанных беспризорных, беседовал с малолетними правонарушителями, сопровождал их в детские колонии, а по ночам во главе отряда красноармейцев устраивал облавы на захламленных окраинах "Одессы-мамы". Работа была тяжелая, опасная. Не раз в ответ на предложение сдаться откуда-нибудь из черного, вонючего подвала гремел револьверный выстрел, и стоявший рядом товарищ-чекист со стоном падал на землю. Не раз во мраке трущоб блестели ножи и раздавался пронзительный свист. Но Золотарев не согласился бы сменить работу на более спокойную. Со щемящей жалостью в сердце он смотрел на оборванных, грязных детей, слушал грубую брань, вылетавшую из ребячьих ртов, и кулаки его сжимались от гнева и страстного желания помочь маленьким оборвышам найти свое место в жизни. Он ведь и сам испытал немало. В раннем детстве лишился отца и матери, попал в приют, убежал оттуда, несколько лет скитался по дорогам России, потом пристроился учеником в железнодорожные мастерские. Здесь Золотарев познакомился с социал-демократами и включился в революционную борьбу. Во время гражданской войны он воевал с Деникиным, теперь строил социализм. Он был рядовым солдатом революции.
   Однажды чекисты окружили старый, заброшенный сарай, черневший на берегу моря. Волны неспокойно набегали на песчаный берег и с гулом откатывались, швыряя в воздух тучи соленой водяной пыли. Сарай до революции принадлежал известному рыбопромышленнику Канюкину. Тут хранились сети, бредни и прочая рыболовная снасть. Теперь в этом полуразвалившемся каменном здании ютились беспризорные.
   Золотарев, спрятав револьвер, смело пролез в черную дыру, заменявшую дверь. Вспыхнул электрический фонарь, осветив бледные, истощенные лица спавших ребят. Юрий Александрович хотел разбудить их, но тут раздался свист, все вскочили, и началась свалка. На Золотарева навалились чьи-то тела, он с трудом выкарабкался на свежий воздух и в этот момент почувствовал жгучую боль в боку. Обернувшись, чекист успел схватить за руку какого-то маленького, оборванного паренька. Зазвенев, упала на камни финка. Задержанный мальчишка не желал разговаривать. С презрительной усмешкой он зашагал под конвоем в Чека. Здесь паренька обыскали и нашли у него в тряпье засаленную, грязную книжонку. Открыв первую страницу, Золотарев прочел: "Друг другу мы тайно враждебны, завистливы, глухи, чужды, а как бы и жить и работать, не зная извечной вражды!.."
   - Это твоя книжка? - спросил Юрий Александрович, с изумлением глядя на беспризорника.
   - А то чья же!
   - Значит, ты, брат, стихи любишь? -продолжал допрашивать Золотарев, превозмогая боль в перевязанном боку. - Кто же это написал? Пушкин, что ли?
   - Нет, не Пушкин! - с еле уловимой издевкой ответил мальчишка. - Это написал Блок. Слыхали?
   - Не слыхал! - признался чекист. - Кто же тебя читать выучил? Родители-то твои где?
   Но на этот вопрос паренек не пожелал ответить. Он нахмурился, замкнулся. Больше из него не удалось вытянуть ни одного слова. "Здесь кроется какая-то тайна! - подумал Юрий Александрович. - Ясно одно, мальчуган из приличной семьи и умница. Жаль такого отдавать в колонию. Да и наверняка сбежит, стервец! Видать, опыт уже имеет в этом деле... А возьму-ка я его к себе!"
   Решение пришло неожиданно и сразу понравилось Золотареву. Он пришел в приемник, вызвал Бориса (так звали мальчика) в кабинет начальника и предложил:
   - Вот что, хлопчик! Ты мне понравился. Хочешь со мной жить? Я человек веселый. Будем вместе рыбу удить, уху варить... Настоящий английский наган тебе подарю. А ты меня стихам выучишь. Идет?
   - Ладно, - подумав, ответил Борис.
   Больше всего Юрий Александрович опасался, что шустрый мальчуган сбежит, и нарочно оставлял все двери и окна открытыми. Он не запирал шкафы, клал на виду деньги.
   - Вы не боитесь, что я вас обворую? - мрачно спросил как-то раз Борис.
   - Не боюсь! - ответил Золотарев. - Ты же не вор. Я сразу увидел. Ты умный, способный парень. Вот скоро в школу я тебя пристрою...
   Так у Золотарева появился сын.
   Прошло несколько лет. Борис привязался к Юрию Александровичу, ходил за ним по пятам и старался подражать ему во всем. Он уже учился в четвертом классе. Юрий Александрович оставался холостяком, хотя давно подумывал о том, что, пожалуй, пора обзавестись настоящей семьей. И девушки хорошие попадались, но Золотарев ни одной не решался сделать предложение. Он боялся, что молодая жена родит ребенка и не будет заботиться о Борисе. Тогда вся жизнь у мальчика будет испорчена. А разве для этого вырвал его Золотарев из трущобы?
   Юрий Александрович занимал в то время ответственную должность. Он был начальником НКВД Одесской области.
   Осенью тысяча девятьсот двадцать восьмого года поздно вечером в квартиру, где жил Золотарев, кто-то постучал. Он уже собирался лечь спать и разделся. Пришлось накинуть халат. Открыв дверь, он увидел в темном коридоре тонкую женскую фигуру. Смутно белело незнакомое лицо.
   - Здравствуйте! - тихо сказала женщина. - Вы товарищ Золотарев? Я пришла к вам... Простите меня. Я мать Бори!
   - Мать... Бори?! - с трудом мог выговорить Юрий Александрович. Он остолбенел. Мальчуган никогда не рассказывал приемному отцу о своих родителях. Золотарев решил, что семья его погибла, и не расспрашивал больше, боясь разбередить рану. И вдруг оказалось, что жива мать... Где же она жила до сих пор? Почему бросила сына? Золотарев хотел задать все эти вопросы тут же, на пороге, но, вовремя опомнившись, пригласил гостью в комнату.
   Это была молодая, очень красивая женщина с пепельными пышными волосами и задумчивым, робким взглядом. Если у Золотарева и были сомнения, то теперь, когда он рассмотрел гостью, они рассеялись. Сходство матери и сына бросалось в глаза. Женщина - ее звали Софья Аркадьевна - рассказала свою историю. Юрий Александрович слушал, все больше изумляясь.
   ...Софья Аркадьевна, дочь преподавателя географии в уездной гимназии, незадолго до революции осталась вдовой с маленьким сыном на руках. Ее муж, фельдшер, был убит в Галиции. Некоторое время Софья Аркадьевна пыталась сводить концы с концами, давая уроки английского языка детям богатых купцов, но жить становилось все труднее. В конце концов ей пришлось поступить горничной в семью предводителя дворянства Ольберга, чье имение находилось неподалеку от Херсона. Ее привлекло то, что ей разрешили взять с собой Бориса. Софья Аркадьевна надеялась, что в деревне сын будет лучше питаться...
   Потом ей не раз приходилось жалеть о своем решении. Унизительно было выносить бесконечные придирки злой и вздорной графини, выслушивать сомнительные любезности ее супруга, но молодая женщина терпела. Что ей оставалось делать?
   В тысяча девятьсот девятнадцатом году, спасаясь от восставших крестьян, Ольберги уехали в Одессу, занятую тогда белыми. Софья Аркадьевна плохо разбиралась в политике, в это грозное время она боялась остаться одна с Борисом, без средств к существованию, и последовала за графиней. Красные приближались. Ольберги дали крупную взятку капитану французского крейсера, стоявшего на рейде. Капитан любезно предоставил им свою каюту...
   Вместе с Ольбергами, держа за руку четырехлетнего Бориса, Софья Аркадьевна, не отдавая себе отчета в своем поступке, ступила на палубу французского крейсера. Но в суматохе Борис исчез... Молодая женщина сбилась с ног, разыскивая сына. "Он где-нибудь на пароходе, милочка!"- раздраженно успокаивала ее графиня. - "Вы забываете о ваших обязанностях! Я буквально в истерике! Вы должны быть при мне!.. Не желаю больше слышать про этого противного мальчишку!.."
   О том, что Бориса на пароходе нет, Софья Аркадьевна узнала уже в открытом море... В Марселе, на пристани, она распрощалась с Ольбергами, которые даже не уплатили ей за службу, возмущенные тем, что горничная покидает их в такой момент, и решила немедленно вернуться в Россию. Но это было не так-то легко... Много мытарств пришлось перенести Софье Аркадьевне, пока ей удалось устроиться на торговое судно, отправляющееся в Финляндию. Из Гельсингфорса она попала в Петроград, затем в товарной теплушке, вместе с солдатами, давшими ей приют, добралась до Одессы...
   Несколько лет Софья Аркадьевна искала Бориса. Она наудачу бродила по улицам, заглядывала в лица детям. Случайно она встретила Юрия Александровича и Борю. Проследить, где они живут, было уже не трудно...
   Закончив рассказ, Софья Аркадьевна опустила голову, смахнула с длинных ресниц слезы.
   - Я понимаю... Я не имею права требовать, - прошептала она. - Но я не могу жить без сына...
   - Мы спросим у него. Как он решит, так и будет! - чужим голосом ответил Золотарев.
   Он не спал всю ночь.
   Все произошло не так, как он предполагал. Проснувшись утром, Боря бросился на шею к матери, и первая фраза, которую он сказал, смутила и Золотарева и Софью Аркадьевну:
   - Ведь мы теперь все вместе жить будем, да? Я знал, что мама найдется!.. А это мой папа! Он очень хороший, ты увидишь, мамочка!
   Улучив момент, Юрий Александрович шепнул женщине:
   - Придется вам пожить здесь. Устраивайтесь в Борькиной комнате. А там видно будет...
   Софья Аркадьевна оказалась интересной собеседницей. У нее был живой ум и совершенно отсутствовали кокетство и жеманство. Она вела себя с первой минуты просто, по-товарищески. Это особенно нравилось Золотареву. Близость матери благотворно подействовала и на Борю. Он стал хорошо учиться, его характер смягчился, окончательно исчезла грубость, усвоенная на улице.
   Юрий Александрович все чаще стал задумываться о будущем. Долго такая жизнь втроем не могла продолжаться. Ведь он и Софья по-прежнему были чужими... Софья Аркадьевна поступила на работу в школу, стала преподавать иностранный язык. Весь свой заработок она отдавала в общую кассу, как и Золотарев. Она умело вела хозяйство, стирала, мыла полы, ходила на рынок за продуктами. Золотарев все больше уважал ее, а раз поймал себя на том, что с нежностью провожает взглядом Софью, скучает, когда та задерживается на работе, дорожит мнением этой красивой и умной женщины.
   Случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Они стали близки друг другу. Свадьбу устроили скромную, гостей не приглашали. Самым счастливым из троих был, кажется, Боря...
   Тысяча девятьсот тридцать седьмой год Золотаревы встретили в Брянске, куда Юрия Александровича назначили на крупную работу в системе НКВД. Здесь его и постигло несчастье. Кем-то был написан донос, обвинявший Юрия Александровича в том, что он связан с эмигрантскими кругами за границей. В доказательство приводился факт его женитьбы на Софье Аркадьевне. В специальной комиссии, где разбиралось "дело", Золотарев без труда доказал, что ни с кем не связан. Но в его защиту выступил лишь один член комиссии - Федор Лучков.
   Юрию Александровичу записали строгий выговор и сняли с работы. Он тут же уехал в маленький городок Любимов начальником милиции.
   - Я верю, что все будет хорошо! - сказал на прощанье Лучков, бывший в то время членом бюро обкома.
   ...Легко представить, как разволновался Золотарев, когда Лучков позвонил по телефону.
   Шла война. Борис давно сражался на западе, защищая от врагов родное небо. Руки Юрия Александровича искали настоящую работу. Он пытался добровольцем вступить в армию, но получил отказ. Ему казалось, что люди смотрят на него с насмешкой: как же, начальник милиции, окопался в тылу!.. Звонок Федора Даниловича вселил в него надежду. "Значит, я еще нужен! Обо мне не забыли!" - думал он по пути в областной центр.
   Лучков плотно притворил дверь и сказал:
   - Ну, ну, дай-ка я на тебя погляжу... Сдал, сдал ты, братец... Или по ночам плохо спишь? Садись, есть разговор.
   Он медленно, скрипя половицами, ходил по комнате, все еще крепкий, коренастый. Годы не сгорбили его, хотя Лучков недавно отпраздновал шестидесятилетие. Глаза смотрели с таким же задором, как в то памятное время, когда молодой питерский рабочий приехал на Брянщину, чтобы помочь местным товарищам разобраться в обстановке. Федор Данилович так и не вернулся в Петроград.
   Сердце прикипело к лесному краю, к приветливым и простым людям. Он нашел здесь вторую родину, женился, обзавелся семьей. Настоящий большевик-ленинец, непримиримый противник всякой косности и бюрократизма, Федор Данилович был избран членом бюро обкома, а потом и первым секретарем. Но двери его дома по-прежнему были широко открыты для друзей и просто для тех, кто нуждался в его помощи или совете. Всех, с кем хоть раз приходилось встречаться, Лучков помнил по именам... Он жил в гуще народной, варился в общем соку, находился в курсе всех областных дел. Нужды любого рабочего и крестьянина были для него близки и понятны.
   - Ты когда-то в Красной Армии эскадроном командовал, в военной обстановке разбираешься, - говорил Федор Данилович, поглядывая на Золотарева острыми, молодыми глазами. - Может случиться, что мы будем вынуждены временно отступить, сдать область немцам. Сиди, сиди!.. Мне тоже тяжело. Тяжело об этом говорить, тяжело сознавать, что враг пока сильнее нас. Но мы, коммунисты, должны смотреть трезво в лицо опасности... Не все эвакуируются. Некоторые останутся в тылу у фашистов. Останутся для того, чтобы создать для врага невыносимую обстановку, организовать массовое, всенародное партизанское движение!
   Лучков положил Золотареву руку на плечо и негромко, скупо закончил:
   - Обком поручает тебе, Юрий Александрович, возглавить боевое подполье в Любимове, в случае, если город будет захвачен врагом.
   Золотарев промолчал. Он не пошевелился, только глубоко вздохнул, словно сбрасывая с плеч огромную тяжесть.
   - Ты должен заблаговременно подобрать и обучить кадры, которые составят потом костяк партизанского отряда, - продолжал Лучков. - В добровольцах недостатка не будет. Их нужно заранее познакомить с методами партизанской войны. Займись этим сразу же, как вернешься. Привлеки комсомольцев. Поговори с секретарем горкома комсомола Аней Егоровой. Она тебе укажет замечательных ребят. Да и сама Аннушка смелая, умная дивчина. Только смотри, не влюбись. На нее многие заглядываются...
   - А что, в самом деле красивая?-откашливаясь, спросил Золотарев и прищурился, чтобы секретарь не заметил ликующего сияния его глаз.
   - Что-о? - захохотал Федор Данилович. - Ах ты, старый черт! Ну, не ждал от тебя такой прыти!.. Смотри, все расскажу Софье Аркадьевне! Молодец, молодец!.. Кстати, как у тебя со здоровьем?
   - Для сердечных дел пригоден, - осторожно отшутился Юрий Александрович, уже несколько лет страдавший жесточайшим ревматизмом.
   Провожая гостя до двери, Лучков тихо, словно про себя, проговорил:
   - Настоящие люди - те, которые забывают личные обиды, когда в опасности Родина!.. Я знал, что ты именно такой человек!
   ...Скрипнули шины. Автобус замедлил ход. Появились новые пассажиры: пожилой, давно не бритый сержант милиции в запыленной синей шинели, и веснушчатый, с зелеными глазами парнишка лет четырнадцати с такими рыжими волосами, что едва он вошел, как показалось, будто стало светлее...
   - А ну садись и не ерзай! - сердито приказал сержант и подтолкнул мальчугана к окну. Тот съежился, зло глядя на провожатого. Милиционер, продолжая держать его за руку, обратился к пассажирам:
   - Окончательно замучил, стервец! Верите, по дороге три раза от меня убегал... Домой везу. Родители, небось, все глаза выплакали. На фронт захотел! Без него, вишь ты, с немцем не справятся!
   - Без тебя-то, конечно, справятся! - грубым, хриплым голосом ответил паренек и ехидно прибавил: - Понаставили вас всюду!.. Вояки! Так и знай, все равно убегу!
   Два парня, переглянувшись, засмеялись; на их загорелых лицах Золотарев увидел одобрение. Вздохнув, Юрий Александрович задумался.
   Среди молодежи, не достигшей призывного возраста, оказалось множество романтиков, грезивших о сражениях, подвигах и благородной воинской славе. Им не сиделось дома. Они толпились в коридорах военкомата и райкома партии, отнимая время у сотрудников, у которых и без того дел было по горло, и убеждали, умоляли, настаивали немедленно отправить их на фронт. Получив отказ, некоторые не успокаивались, а, взяв котомку с сухарями и оставив дома на столе, в утешение родителям, лаконичную записку с просьбой "не ждать и не волноваться", са- дились в поезд и уезжали на запад, туда, где гремели бои. Их задерживали и отправляли обратно... Юрий Александрович знал множество таких фактов. И теперь ему пришло в голову, что, пожалуй, было бы неверно отталкивать этих подростков и юношей. Завтрашние солдаты, они и сегодня могли бы принести в тылу большую пользу!..
   Приехав в Любимово, Золотарев отправился в военкомат. Нужно было встретиться с военным комиссаром майором Киселевым и получить ответ на некоторые вопросы, возникшие в связи с заданием секретаря обкома партии.
   Лицо у Киселева стало серым от усталости, черные волосы намокли. Он сидел рядом с другими военными и врачами за столом в маленькой душной комнате и разговаривал с призывниками, которые толпились в коридоре, во дворе и заполняли всю улицу. Среди них были молодые рабочие и колхозники, студенты и служащие. Призывники чувствовали себя довольно бодро. Они даже шутили, отсылая домой заплаканных женщин. И, взглянув на шумную толпу, Золотарев подумал о том, какой необыкновенной духовной силой обладает русский народ, как умеет без уныния и паники встречать тяжкие испытания и какие удивительные твердость и мужество проявляет в грозный час!..
   Юрию Александровичу долго не удавалось заговорить с Киселевым. Того осаждали со всех сторон. Когда Золотарев вошел, майор еле успевал отвечать двум парням, которые по очереди что-то горячо доказывали. Бросив взгляд на молодых людей, Юрий Александрович с немалым удивлением узнал тех самых юношей в теннисках, которые ехали в автобусе. Он не прислушивался к разговору, но по обрывкам фраз понял, что парни требуют послать их на фронт, а Киселев отказывает на том основании, что оба еще молоды.
   - Приходите через годик! - доносился до Золотарева усталый голос майора. - Война не завтра кончится, останется и на вашу долю.
   - Мы ворошиловские стрелки! - обиженно твердил высокий, нескладный юноша в очках. - Мы хорошо плаваем, бегаем, знаем устройство пулемета! Вы не имеете права отказывать!
   Второй молчал, но его взгляд был таким настойчивым, что Юрий Александрович, вздохнув, посочувствовал Киселеву... "А ребята, кажется, хорошие!" - решил Золотарев, и когда, расстроенные и мрачные, те вышли во двор, догнал и намеренно сухо предложил:
   - Если действительно хотите помогать фронту, зайдите завтра в шесть часов вечера в райком комсомола, к Егоровой. Там потолкуем!
   - В колхоз пошлете, картошку копать? - подозрительно спросил парень в очках. - Ну, знаете, с меня хватит! Мы и так все лето в совхозе проработали. Теперь пусть другие!
   - Помолчи, Женька! - перебил второй юноша и сдержанно сказал: - Хорошо, товарищ начальник, мы обязательно придем!
   - Погоди, погоди!-сказал Золотарев, вглядываясь в его лицо. - Как же я тебя сразу не узнал! Ты Алешка Шумов! Не забыл, как мы с тобой Тольку Антипова воспитывали?
   Юрий Александрович улыбнулся, вспомнив, как этот паренек пришел к нему и они целый день обсуждали, на какую работу лучше поступить Антипову, где жить, учиться. А потом позвонил отец Алешки и сообщил, что вопрос о приеме Тольки на завод решен положительно.