Прочитал статью «Забвению не подлежит», и захотелось поделиться мыслями, присоединиться к голосу ленинградцев-блокадников, которые в то суровое время жили как бы единой семьей.

Когда началась война, мне было 12 лет. Кажется, какой жизненный опыт... Но оглядываешься назад, и кажется, что не четыре года, а полжизни оказалось там, за чертой сорок пятого. И может быть, что-то из пережитого нами пригодится для будущих поколений.

Воспоминания о тех далеких днях не оставляют нас никогда. Идешь по родной Охте, во многом изменившейся, и всегда возвращаешься памятью к войне. Вот здесь был наш дом, который весной сорок третьего разобрали на дрова. А тут, на Республиканской,— школа, в которой размещался госпиталь. Осенью сорок первого (было еще тепло) прямо в центр этого здания попала тяжелая авиабомба...

Вспоминаются огненные и громыхающие ночи, которые мучительно воспринимались в начале войны. Потом все вроде бы попривыкли и перестали выбегать из дома по каждому сигналу тревоги.

Память хранит где-то в самой глубине жуткие картины первой блокадной зимы, предсмертные мучения близких людей. Эта зима сейчас представляется как бесконечная черная ночь, когда никто не знал, проснется он или нет. Каждый ленинградец изголодался и промерз тогда в меру, отпущенную на несколько жизней.

В первую зиму мы не учились в школе. У меня была замечательная учительница — Елизавета Михайловна Таланова, очень чуткий, душевный человек. Как работник комсомольского бытового отряда, она однажды зашла к нам, поговорила с мамой, убедилась, что наша семья держится. Мне было очень стыдно перед учительницей за те условия, в которых мы жили.

Своим спасением мы с братом во многом обязаны нашей маме, которая распределяла все, что получали по карточкам, на равные доли и создавала нечто вроде трехразового питания, хотя основу составляли горячая вода или «болтушка». Мама никогда не Позволяла брать хлеб вперед или съедать его в один присест. %а хлебом всегда ходили по двое: мама и брат или я и брат. В первые месяцы войны с нами жила бабушка, но однажды, идя из булочной, она провалилась в воду, простудилась, слегла и мучительно умирала рядом с нами. За войну я потерял обеих бабушек и отца.

Топили мы печку чем попало. Мне больше всего было жаль книги, небольшая стопка которых исчезла с этажерки. А потом исчезла и сама этажерка.

Много страданий перенесло наше поколение, однако память более сохранила светлое чувство, которое поддерживало нас,— веру в прекрасное завтра, в людей, сплотившихся в единую семью. Товарищеская сплоченность незнакомых и малознакомых людей, постоянная взаимная поддержка — вот что видели мы, дети и подростки блокадного города.

Люди делились друг с другом кусочками столярного клея, дуранды, олифой, другими «деликатесами», как праздничными подарками, чтобы доставить товарищу маленькую радость, поддержать его.

В городе царило полное спокойствие. За всю войну мне не пришлось услышать ни одного голоса уныния или неверия. Победа над врагом подразумевалась как бы сама собой. И каждый делал для нее все, что мог. В том числе и школьники.

Весной 1942 года школа вновь собрала нас вокруг себя, и больше эта связь не прерывалась. Учиться было нелегко. Особенно трудно — делать домашнее задание в промерзшей комнате: кончики пальцев коченели, а чернила к утру часто превращались в лед.

Мне особенно дорога память об учительнице Тамаре Алексеевне Петровой, которая была нашим классным руководителем. В тех условиях она первой заронила в наши души-искры любви к литературе, к произведениям Пушкина, Лермонтова, Гоголя, к русскому языку. Очень важно, что она всех нас, отчасти беспризорных и малокультурных подростков, хорошо понимала и не спешила делать выводы, как бы плохо мы иной раз ни выглядели в ее глазах. Она воспитывала человека прежде всего человеческим отношением к нему.

Летом 1943 года мы, школьники, хорошо потрудились в подсобном хозяйстве Металлического завода в поселке Малое Манушкино. Занимались прополкой, собирали лебеду, убирали красную смородину. Завязали дружбу с моряками-артиллеристами, пели с ними песни. Они учили нас стрелять из автомата.

Ходили в небольшие походы. Снаряжением у каждого был противогаз, который казался тогда очень тяжелым. Бывало, идем по поселку строем, как солдаты, остановимся у колодца, и какая-нибудь женщина напоит нас, как солдат, из ведра. А в восьми километрах от поселка была знаменитая Невская Дубровка, над которой ночное небо никогда не бывало темным.

В заключение скажу: все, что происходило, мы не считали, да и сейчас не считаем, чем-то исключительным. Мы жили настроением и примером взрослых. Мы не думали, что взрослые совершают героизм, ибо никогда не слышали от них громких слов.

Вместе с тем гордость за то, что мы ленинградцы и что стоим насмерть, была нам знакома. Помню, с каким чувством в декабре 1943 года на большом собрании в Красногвардейском райисполкоме я получал вместе со взрослыми медаль «За оборону Ленинграда».

Нас сурово воспитывала жизнь, предъявлявшая строгие требования без скидок на возраст. Терпеливо, душевно, спокойно и без излишних эмоций нас воспитывали учителя. Спасибо всем им.