14

   События развивались неудержимо. Словно прорвало плотину и в пролом устремились мутные воды, несущие с собой гибель. С границы раздавались брань, лживые обвинения, из Берлина неслись ругательства и угрозы.
   Соседняя Австрия уже аннексирована гитлеровской Германией.
   В минуты опасности люди становятся ближе друг к другу. Им грозило бедствие, пожалуй, еще более губительное, чем средневековая чума.
   Подняться против этого шторма! Остановить его голыми руками, распахнутой грудью!
   - Союзники нас не бросят! - надеялись люди. - Ведь еще Бисмарк говорил: у кого Чехия, у того вся Европа. А великие державы не хотят отдать Европу Гитлеру!
   Первомайский праздник 1938 года проходил под одним лозунгом: "Дружно объединимся в едином строю против общего врага, угрожающего отечеству и нашей свободе!"
   Из окон вагонов длинного поезда выглядывали спешно призванные резервисты. Они смеялись, шутили и перебрасывались фразами с людьми, стоящими на перроне.
   - До свидания, Мартин! Возвращайся быстрее! - Марушка помахала рукой молодому Саботе.
   Мартин поднял черный чемоданчик и занес ногу на подножку вагона. Он уже хотел подняться наверх, однако в последний момент наклонился и поцеловал Ма-рушку.
   - Это если я вдруг не вернусь, - сказал он в свое оправдание и в ту же минуту скрылся в вагоне.
   - Ты вернешься! - весело крикнула ему вдогонку Марушка. Эти слова она говорила не только Мартину, но и всем парням, которые признательно улыбались ей из окон вагонов.
   Захлопали двери, раздались крики проводников, и поезд тронулся. Марушка стояла на перроне и махала ему вслед, пока не рассеялся дым паровоза, тянувшийся над поездом, словно вуаль.
   Это было в ночь на субботу 21 мая.
   Мутные воды натолкнулись на преграду пограничных гор и с беспомощным ревом откатились назад.
   Враг не прошел!
   Мы выстояли!
   Солдаты возвращались, гордые и удовлетворенные. Напряженность ослабла, после долгого перерыва люди снова дышали свободно. Приятно быть уверенным в том, что сил для защиты хватит.
   Тяжелые облака, висевшие над домами, развеялись, выглянуло солнце. Гнетущая подавленность, характерная для прошедших месяцев, исчезала, сердца широко открывались навстречу теплым солнечным лучам и беззаботному лету.
   Грозный призрак исчез, все будет хорошо. Ведь союзники их не оставят. Молодость имеет право на беззаботность. Молодость быстро забывает о дурных, страшных снах...
   Есть, однако, и такие среди молодых, кого жизнь отучила от беззаботности. Им жизнь не позволяла забывать о дурных снах, поскольку то, что для других было дурным сном, для них - повседневная действительность.
   Юла не мог беспечно радоваться вместе с остальными.
   - Они придут, - говорил он Марушке, - придут снова. Нельзя упиваться успехами, нужно готовиться отразить новый удар.
   Марушка уже привыкла думать его мыслями, жить его интересами. Юла открыл ей новый мир, лучший и справедливый, в котором не будет бедных и угнетенных, он показал ей цель, и она шла к этой цели рука об руку со своим любимым.
   "Я хочу подниматься все выше и выше, хочу учиться, хочу по-настоящему любить свой народ, - записала она в своем дневнике. - Хочу работать с любовью, поддерживать своего Юлу и всему этому учить людей, которые будут в этом заинтересованы, но я хочу и сама пробуждать этот интерес. Стоит мне представить, сколько работы, кропотливой работы еще ждет коммунистов, а я при этом сама все еще не стала хорошей, умной, трудолюбивой и интеллигентной коммунисткой и люди одного со мной возраста ушли гораздо дальше, мне хочется поколотить себя! Действительно, нас ждет работа!"
   Марушка любила работать и не умела бездельничать. С малых лет она познала труд. Она видела, как трудились ее мать, отец, бабушка и тетя. Их рукам она была обязана и своими нынешними духовными качествами.
   Она была благодарна своей семье, которая делала все для того, чтобы Марушка училась. Насколько тяжелее было Юле! Ему приходилось много работать, бороться, прежде чем он добивался того, что ей доставалось совсем без труда.
   Мать уже знала, что у Марушки есть парень. Слишком изменилась ее маленькая девочка. Детская строптивость дочери превратилась в своенравное упорство. Ма-рушке шел восемнадцатый год, в этом возрасте девушки в деревне уже начинали думать о замужестве.
   - Что ж, пусть к нам приедет твой Юла, - разрешила она, посоветовавшись с отцом, - пусть он приедет на троицу.
   Юле понравилось в доме Марушки, но он был атеистом и не хотел даже слышать о том, чтобы пойти с Кудержиковыми в церковь.
   - Хотя бы один раз, Юлушка, - просила его Марушка, - прежде чем наши привыкнут.
   Но Юла не уступал. Он никогда не изменял своим принципам. Не изменит и теперь, хотя подобным шагом мог настроить против себя семью своей любимой. Он знал, что его ждет еще более острая борьба, но тем не менее не хотел прибегать к хитрости, чтобы облегчить свою жизнь.
   Марушка пыталась уговорить его, однако сама оиа лучше всех знала, что ее попытки безнадежны. Она боялась услышать, что скажут родители, когда после праздника Юла уедет от них, и в то же время все сильнее, словно подземная река, кипела в ней гордость за любимого, который на ее глазах превращался из юноши в мужчину.
   Бабушка неприязненно поглядывала на него. Она никогда много не разговаривала, а с того времени, когда неожиданно вернулся из Америки ее муж, могла целыми часами упрямо молчать, лишь бы не произносить слова осуждения. Даже когда она приехала в гости к дочери, она не жаловалась и никого не упрекала. Молчала она и сейчас, но ее взгляд осуждал безбожного чужака, который красивыми словами обманул ее внучку и толкал к погибели.
   Зато Бетушка следила за Юлой полными восхищения глазами. Она уже слышала в школе о том, какой он образованный, и поэтому не удивлялась, что сестра так любит его. И она тоже, когда будет постарше, влюбится в такого же мужчину. Пока что ей без малого тринадцать лет, и светловолосый утонченный Юла был для нее почти героем романа. Он говорил о вещах, которых она не понимала. Эти разговоры казались ей страшно нудными; насколько интереснее было просто слушать его приятный голос и наблюдать за размашистыми жестами! Она внимательно следила за каждым движением поклонника сестры, а в том, что это поклонник, у нее не оставалось никаких сомнений. Как только девушка однажды приводит в дом юношу, то каждому сразу становится ясно, что это ее жених.
   После отъезда Юлы настроение в семье Кудержиковых было такое, словно дочь предстояло принести в жертву злому дракону.
   - Господи боже мой, из такого дома, а сосватает себе антихриста! - сетовала бабушка.
   - И отказываться от него не собирается, - вздохнула мать и безнадежно посмотрела в пустоту.
   Отец мял в руке форменную фуражку. Он знал свою дочь: она не уступит, она упрямая.
   - Если так, то делать нечего, - произнес он в отчаянной тишине. - Если она не хочет от него отступиться, пусть выходит за него.
   В течение недели после троицы семья работала изо всех сил. Если не поспешить, то пропадет сено в долине. У бабушки ныла вывихнутая нога, и это означало, что погода изменится.
   Вся семья Саботов косила траву на лугу.
   - Здесь, внизу, сыро, поэтому тут нельзя оставлять сено после уборки, как наверху, на лугах, - объясняла Саботова маме, которая помогала им ворошить сено.
   И Марушка, вернувшись из школы, прибежала на помощь. Бабушка помогать не могла, она еще хромала.
   - Что-то бабка Йозефацкая забинтовала вам ногу вкривь и вкось, - подтрунивал над ней Ганчар.
   Бабушка только рукой махнула.
   - Пойдемте выпьем пива, - не унимался Ганчар, - все сразу пройдет. Я знал одного парня, так у того после хорошего пива три пальца приросли. А были почти отрезаны, болтались на одной коже. - Подняв доверху наполненную кружку с высокой шапкой белой пены, оп громко, чтобы слышали все, предложил: - Давайте выпьем вместе!
   Была середина июня. В течение дня солнце отдавало весь свой жар, а вечером, утомленное, отдыхало. Однако работы на лугах не прекращались. Через два дня, к празднику, сено уже должно быть под крышей. Ведь эта хорошая погода долго не продержится, все так говорят...
   Саботова остановилась и оперлась на грабли. Маруш-ка, глядя на нее, вспомнила вчерашний вечер.
   Она довольно поздно возвращалась от Саботовых. С Острого Верха дул свежий ветер, в траве у дороги трещали сверчки, а далеко на холмах уже загорелись первые огни. По дороге застучали колеса телеги. Это один из сельчан возвращался с отдаленного луга. Он медленно шел рядом с телегой, с вожжами в руках и по привычке размеренно повторял:
   - Гей!.. Гей!
   - Красота-то какая! - сказала Марушка, чтобы доставить удовольствие усталому человеку.
   Он посмотрел на нее тяжелым, тупым взглядом:
   - Мы этой красоты не замечаем... при нашей каторжной работе.
   Сейчас, глядя на отдыхающую Саботову, Марушка про себя повторила эти слова, услышанные вчера вечером.
   - Что скажете, тетушка? - обратилась она к ней. - Не лучше ли для вас было бы отработать свои восемь часов в день, а потом отдыхать?
   - Восемь часов в день? - недоуменно взглянула на нее Саботова. -Это можно только на фабрике или в учреждении, а не на поле, - объяснила она. - На поле надо работать от зари до зари.
   Марушка начала излагать ей план коллективизации. Как объединятся несколько маленьких хозяйств, как каждый будет работать на своем строго определенном участке, как все будет по-научному управляться, самую тяжелую работу будут выполнять машины, скот будет содержаться вместе, появятся ветеринар, зоотехник, агроном...
   - Понимаете, тетушка, хозяйство будущего уже не будет такой печеловечески каторжной работой, это будет скорее фабрика по производству сельскохозяйственных изделий.
   Она рассказывала, убеждала и рисовала лучшее будущее, как ее учил Юла. Саботова смотрела на говорящую девушку недоуменным взглядом, в котором проскальзывало недоверие.
   - Фабрика, говоришь, - прервала она ее, - а кто же будет фабрикантом?
   - Это будет общая собственность. Фабрика будет принадлежать всем, кто там будет работать.
   - Ну, в этом я ничего не понимаю, - покачала головой женщина, - политикой я никогда не интересовалась. - И она вновь принялась за работу. - Я только знаю, что должна вовремя убрать, накормить скот, приготовить еду. Вот моя политика. - Саботова продолжала ворошить сено привычными, тренированными движениями так же, как это делали ее мать и бабка. - Для нас это пустые разговоры. Кто знает, как оно там все будет...
   - Подождите, тетушка, вы еще доживете до того, когда жизнь станет лучше.
   - Чтобы человек жил лучше... Ведь есть путь, прямой и надежный, по которому можно прийти к этому лучшему будущему. Но люди противятся, но понимают, не хотят понимать. Боятся собственного счастья. Боятся ответственности, не верят в себя. Предпочитают вручать все свои чаяния, всю свою судьбу в руки божьи. Господь бог это сделает, он всеведущ и вездесущ, он - высшая мудрость, высшая справедливость. Какая наивность!
   В холодном мраке костела в Бельке светились платки на головах женщин. Свободно ниспадавшие на спины концы платков своими ярко-желтыми вышивками и богатыми кружевами напоминали крылья прелестных бабочек. Марушка стояла сзади и наблюдала за ними. Женщины опустились на колени, склонили головы, и прелестные "бабочки" с кружевными крыльями взлетели над разноцветными цветами на лентах девушек.
   Марушка любила эти народные торжества и праздники, когда руки отдыхают от тяжелого труда, а душа пробуждается для того, чтобы распахнуть двери красоте и величию жизни. Поэтому девушка до сих пор ходила на этот праздник, хотя уже давно не носила корзинку с цветочными лепестками, как другие девушки.
   Что-то задело ее за ногу. Марушка вздрогнула от испуга. Неужели в костел могла попасть собака? Она быстро посмотрела вниз и остолбенела. По земле полз человек с перебитыми конечностями и издавал какие-то нечленораздельные звуки. Вероятно, он молился. А люди стояли, падали на колени, склоняли голову, но никто из пих не замечал человеческой нищеты и убогости. Они взывали к королю всех королей, поклонялись ему, но не бросили даже взгляда на нищего у своих ног. А разве этот их король не говорил им: "Возлюби ближнего своего, как самого себя"? "Ах люди, люди, - думала Марушка,- разве поможет вам сохранение обрядов, если из религии вы берете лишь то, что вас устраивает: если богу нужно, чтобы были бедные и калеки, то он знает, для чего так делает, на все воля господня. Но смерть все уравняет, все исправит, только после смерти будет справедливость для всех, потому что смерть - это единственный путь к спасению... Не упрекайте коммунистов в том, что они отрицают религию, эту вашу бессмысленную религию. Ведь они предлагают гораздо более прекрасное! Человек человеку- друг. Здесь, на этой прекрасной земле..."
   В течение двух дней Марушка была молчаливой. В ней зрела решимость.
   - Нельзя служить двум господам, - уговаривал ее Юла, - нельзя зажигать с одной стороны свечку дьяволу, а с другой - господу богу.
   Да, действительно нельзя...
   В воскресенье вся семья снова собиралась в костел. Марушка наблюдала затаив дыхание за всеми этими приготовлениями. В движениях и действиях, ставших в результате многолетнего повторения обыденными, сегодня было нечто очень важное, чего она прежде никогда не замечала. И то, как бабушка брала с полки молитвенники, как отец щеткой смахивал невидимые пылинки с рукава праздничного костюма, как мать перед уходом из комнаты завязывала платок на шее, - все это представлялось ей таинственным обрядом, который она видела перед собой словно на сцене, будучи зрителем.
   Вот сейчас. Сейчас...
   -- Ну пойдем, - сказал отец.
   И эта фраза сегодня прозвучала совсем иначе. Как сигнал к атаке. Как звук горна.
   Марушка подняла голову. Решено.
   - Я в костел не пойду, - сказала она тихим, но твердым голосом, - я в бога уже не верю.