6

   1929 год дал о себе знать трескучими морозами. Птицы замерзали на лету. 21 февраля в Ческе-Будеёвице было зафиксировано сорок два градуса нише нуля. В Словакии - больше тридцати градусов мороза.
   - Наверное, будет конец света,- молитвенно складывали руки люди.- Возвращается ледниковый период. Весь скот умрет, и на земле вновь появятся доисторические звери.
   - Такие морозы в России бывают каждую зиму,- говорил отец.- А в Сибири морозы бывают еще крепче.
   Крестьяне возвращались с полей с озабоченными лицами.
   - Вымерзнет, все вымерзнет,- повторяли они и уныло склоняли головы над тарелками дымящегося супа.
   Что они будут делать, если не уродится хлеб? Как прокормить семью? Чем кормить птицу и скот? Бедняк в Моравской Словакии не был нищим, но все, что ему было необходимо для пропитания, он с трудом добывал у природы. Он не жаловался, не причитал, покоряясь воле божьей.
   Весна пришла с опозданием, но все равно была такой же красивой, пестрой и радостной, как и предыдущая. Урожай в том году был богатый. Молотилки гудели днем и ночью, обмолачивая хлеб. Ожидали обильного урожая винограда. Тяжелые гроздья под палящим солнцем быстро наливались соком.
   - Вот только орех жалко, ох как жалко! - вздыхала бабушка.- Он уже не отойдет.
   Прекрасное ореховое дерево, росшее в их винограднике, этой зимой мороз буквально разорвал на части. Из зияющей раны на стволе вытекал сок. Когда-то пышное, дерево теперь теряло силы и с каждым днем увядало. Безжизненно свисали с его ослабевших ветвей посеревшие листья, цветы, которые гибнущее дерево с последним отчаянным усилием распустило весной, не превратились в плоды и засохли. Горько было думать, что красавец орех доживает свое последнее лето.
   Солнечный день. Босые ноги девочек топают по дорожке, ведущей к винограднику. Девочки несут обед взрослым, которые обрабатывают виноградные кусты.
   - Подожди, Марушка, я больше не могу! - охает Бетка.
   - Ну давай присядем на минутку, обед все равно в такую жару не остынет,- предлагает Фанушка и первая садится на межу, прямо в цветущий чебрец.
   - Здесь пахнет чебрецом,- вдыхает воздух Марушка, ставит корзину с обедом на землю и наклоняется к кустику маленьких фиолетовых цветочков.
   Из травы выпрыгивают зеленые кузнечики, пугая неповоротливых шмелей. Тяжелый, терпкий аромат земли одурманивает.
   - Нам нельзя здесь задерживаться,- спохватывается Марушка,- наши ждут обед.
   По стрекочущим и жужжащим межам, источающим запах ромашки и чебреца, девочки бредут к винограднику...
   Виноградные лозы с каждым днем прогибаются все больше. Гроздья золотятся и краснеют. Между кустами прохаживается бабушка и обрывает молодые зеленые листья. Дома в палисаднике расцвели георгины, а на кухне пахнет уксусом, вскипяченным с горчичными семенами.
   - Дети растут, как грибы,- покачивает головой тетушка Маруша, готовя Марушке и Фанушке новые юбки к школе.- Боже, как бежит время...
   Марушка украдкой бросает взгляд на тетушку и тихонько вздыхает. В ее душе зарождается какое-то особенное беспокойство. Она осознает быстрый бег времени, недолговечность всего живого. Куда убегают эти секунды? Они складываются в минуты. А минуты? Разумеется, в часы. А часы - в дни, дни - в недели, недели - в месяцы, месяцы - в годы, а годы... нет, это они еще не изучали, это она еще не может себе представить, но уже при одной мысли об этом по спине пробегает мороз, как будто она очутилась в холодном подвале.
   Жизнь ставит перед ней все новые и новые загадки, и Марушку охватывает страх, что она не сумеет все разгадать, что на это у нее просто не хватит времени. Столько вокруг тайн - а она идет всего лишь в третий класс...
   Школьный год раскачивался как-то медленно, словно каждый день спотыкался о какое-нибудь препятствие.
   - В крае свирепствует какая-то эпидемия,- сообщает им тетя из Лидержовице, когда тетушка Маруша с детьми зашла к ней в гости.- Много детей болеет, шоферы об этом говорили.
   Фанушке хочется сказать, что и у них в классе несколько учеников отсутствуют по болезни. Сегодня не пришла в школу и Жофка, что сидит рядом с ней. Вчера на уроке ей сделалось плохо, ее тошнило и лихорадило. Фанушка прилагает все силы, чтобы удержаться и не рассказать обо всех этих новостях,- она ведь знает, что, когда говорят взрослые, дети не должны вмешиваться в их разговор.
   - Их трясет лихорадка,- продолжает рассказывать тетя из Лидержовице,- и рвота сильная.
   Фанушка молча слушает, и вдруг ее охватывает озноб, у нее сжимается желудок.
   - Что с тобой? - пугается тетя Маруша, взглянув на нее. - Ты такая бледная!
   Фанушка бы рада ответить, да боится открыть рот, чтобы ее не начало рвать, как и тех больных детей, о которых рассказывала тетя.
   - Не нравится мне наша Фанушка,- качает головой тетушка и вдруг начинает торопиться. Хватает Бетушку за руку, другой рукой обнимает за плечи бледную
   Фанушку и подгоняет старшую: - Пойдем, Марушка, как бы наша Фанушка не заболела.
   От Лидержовице до Вноров рукой подать. Какой-нибудь посторонний человек даже не определит, что это две разные деревни. У них даже кладбище общее.
   Кладбище...
   Они сейчас как раз около него. Достаточно перебежать дорогу - и они будут дома. Уже перед домом Марушка еще раз оглядывается на кладбищенскую ограду и неожиданно разражается плачем.
   У матери дома забот полон рот, а теперь еще бледная, дрожащая Фанушка...
   - Хорошо, что тебя вырвало,- гладит она дочку по щекам, которые за это короткое время так побледнели, что почти просвечиваются.
   Терна в этом году уродилось как никогда раньше! Наверняка Фанушка его наелась. Разве можно углядеть за детьми?! Вполне возможно, что после этого она напилась воды. Сейчас все это уже вышло наружу, и скоро снова все будет хорошо.
   - У тебя уже ничего не болит, правда? - спрашивает мать тревожным голосом.
   - У меня болит только горло,- отвечает Фанушка непривычно сиплым голосом.
   - Это ничего, это у тебя от рвоты. Поспишь, и все пройдет.
   Утром, однако, руки и ноги Фанушки холодны как лед, а с бледного осунувшегося лица испуганно смотрят большие темные глаза.
   - Посмотри, Францка, какое лицо у Фанушки прозрачное,- шепчет отец.- Поеду за доктором.- Он выводит из сарая велосипед и едет в полицейский участок.
   Врач приходит еще до обеда. Он просит дать ему маленькую ложечку и подзывает Фанушку к окну. Девочка подходит к нему мужественно, с улыбкой на лице, запрокидывает голову и открывает рот.
   Доктор долго смотрит на ее горло, потом щупает железки под подбородком, слушает сердце, считает пульс. Под конец осмотра он надавливает в нескольких местах ее живот.
   - Вероятно, это дифтерит,- произносит он потом. Мать бросает на него взгляд, полный растерянности.
   - Скажите, пан доктор, а это опасная болезнь, дифтерит?
   - Заболевание очень серьезное. Но если не будет никаких осложнений, то причин для особого беспокойства нет,- успокаивает доктор, заметив ее тревожный взгляд.- Все будет зависеть от течения болезни.- Потом он сказал, чтобы ребенка положили в постель отдельно от остальных.- Измеряйте ей каждый час температуру, а пить давайте только теплый чай или молоко. Завтра утром я снова к вам приеду и тогда уже точно скажу, дифтерит это или ангина. Если у нее начнут синеть ногти и отекать горло или ей трудно станет дышать, немедленно сообщите мне.
   К вечеру Фанушке стало хуже. Как только она съедала что-нибудь, ее рвало. Она просила дать ей только холодную воду и плакала, когда приносили теплый чай. Ее горло быстро отекало, из открытого рта вырывалось тяжелое, хриплое дыхание. Вечером девочка уже никого не узнавала. Она водила отсутствующим взглядом по потолку и беззвучно шевелила губами. Потом неожиданно весело рассмеялась. Родители, страшно обеспокоенные, склонились над дочерью.
   - Ой как много ангелочков! - смеялась Фанушка.- Они пришли ко мне поиграть и дадут мне холодной воды из колодца... Они добрые!
   Отец громко вздохнул и поехал на велосипеде за доктором.
   Был уже поздний вечер, когда на машине полицейского врача бредившую Фанушку повезли в больницу в Угерске-Градиште.
   Обследование в больнице было очень быстрым. Осматривавший Фанушку врач пригласил еще одного коллегу. Они обменялись какими-то незнакомыми, наверное иностранными, словами, которых ни мать, ни отец не понимали. В то время как в металлическом автоклаве кипела вода, а проворная медсестра позванивала блестящими инструментами, седой доктор произнес загадочное слово:
   - Внутривенно.
   Второй, как эхо, повторил:
   - Внутривенно.
   Это слово звучит в ушах родителей, когда они покидают больницу. В длинном коридоре, где пахнет карболкой, стоит гробовая тишина. Лишь откуда-то с верхнего этажа до них долетает звук закрываемых дверей - и снова тишина. Долгая и глубокая, время которой отмеряют лишь удары собственного сердца.
   - Можете идти домой. Ей уже лучше,- раздается вдруг рядом с ними голос.
   Родители вздрагивают и отрывают глаза от окна, за которым осталась их дочь. Перед ними стоит врач и приветливо улыбается. Сестра, стоящая рядом с ним, смотрит на них внимательно, но ничего не говорит.
   Фанушкины родители благодарят их и направляются по длинному коридору к входной двери. В конце коридора они оглядываются. Сестра все еще стоит на прежнем месте...
   Во Вноровы они пришли около полуночи и сразу легли.
   Мать не спит, она думает о медицинской сестре, смотревшей на них как-то особенно. Сестра словно хотела им что-то сказать, что-то объяснить...
   Часы на костеле бьют полночь.
   Неожиданно мать вспоминает, что через неделю ей исполнится двадцать девять лет. Как летит время! Ведь, кажется, совсем недавно бабка Цибулкова впервые положила ей на руки новорожденного, чтобы она поприветствовала его в этом мире. Всех своих дочерей, первую, вторую и третью, мама встречала одинаково, всех принимала как дар. "Здравствуй, дитя мое, сам господь бог послал мне тебя".
   А потом дома резали курицу и варили роженице суп для подкрепления...
   Неожиданно кто-то стучит в окно. Мама вздрагивает. Она так далеко ушла в своих воспоминаниях, что не может понять, показалось ей, что стучат, или это происходит на самом деле.
   Стук повторяется.
   - Йожка,- будит она мужа,- поднимись, бабушке Шантаве, наверное, плохо, видимо, пришли к нам за помощью.
   Йозеф быстро одевается и выскакивает из дому. Однако через минуту он возвращается.
   - Ничего не случилось, там все спят.
   Мама привстает на постели и хватает мужа за руку.
   - Йозеф, случилось плохое...- шепчет она прерывисто.- Фанинка умерла... и пришла с нами проститься.
   Напрасно муж успокаивает жену, напрасно уговаривает ее вздремнуть хотя бы несколько минут. Едва только наступает рассвет, как они снова отправляются в Гра- диште.
   Больничные ворота еще закрыты.
   - Пойди к сторожу, Йозеф,- просит жена мужа.- Он все знает.
   Йозеф идет тяжелыми, неуверенными шагами. Несколько раз он останавливается, словно раздумывая, идти ему дальше или нет. Тем не менее все же доходит до сторожки.
   Жена терпеливо ожидает его возвращения. Сердце ее сжимается от страха, а в душе пустота, будто пронеслась метель и смела все, что там было.
   Пустота такая огромная, что вызывает боль, страшную, нестерпимую боль...
   Но то, что так страшно болит, уже не пустота. Это слова, которые падают, как тяжелые камни в пропасть, это отчаянный крик мужа:
   - Ну почему именно она должна была умереть?!